позволяя себе «держать горничных и даже коров».
Никогда не заявляя об этом вслух, Раглан, тем не менее, разделял сложившееся мнение об адмирале Дондасе как о человеке склонном к интригам, сложном в общении и чрезмерно осторожном. К тому же он подружился с адмиралом Лайонсом, с которым не раз советовался по военным вопросам. Дондас, в свою очередь, считал себя уязвленным тем, что Раглан находит для себя полезными советы одного из своих подчиненных, в то время как никто не интересуется его, адмирала Дондаса, мнением. Он никогда не посещал штаб командующего сухопутной армией; а Раглан платил ему той же монетой, никогда не появляясь на борту флагманского корабля. В Лондоне не только были в курсе таких трений, но и в известной мере их поощряли. Правда, кабинет министров глубоко не вникал в разногласия между Дондасом и Лайонсом, но в личной беседе герцог Ньюкаслский как-то заверил Раглана, что в случае возникновения серьезных противоречий между Рагланом с Лайонсом, с одной стороны, и Дондасом, с другой, правительство склонно принять сторону Лайонса.
Скрытая вражда трех высших командиров англичан затрудняла взаимодействие армии и флота в организации бомбардировок Севастополя. Дондас и Лайонс придерживались разных точек зрения в оценке участия корабельных орудий в артиллерийских обстрелах города. Так, Дондас считал, что кораблям следует предпринять маневр к северу от Севастополя и подвергнуть обстрелу батареи северных фортов. В свою очередь, Лайонс придерживался мнения, что флот мог бы оказать более эффективную помощь штурмующим войскам, взяв на себя задачи подавления артиллерии береговых фортов и кораблей, стоящих на якоре в Севастопольской бухте.
В отличие от командующего французской эскадрой адмирала Гамлэна, который находился в подчинении Канробера, Дондас пользовался полной независимостью в вопросах командования флотом. Поэтому Раглан, не без оснований опасаясь строптивости адмирала в вопросах взаимодействия с армией, 13 октября обратился к Дондасу с письмом, в котором подчеркивал «огромную важность активного содействия силами объединенного флота союзников в тот день (который уже близок), когда французские и британские войска после артиллерийской подготовки начнут штурм Севастополя. Время дороже всего, – продолжал командующий, – и уже немного осталось ждать, когда армии, наконец, займут крепость, на овладение которой были направлены ее величеством, правительством и всем народом. Для того чтобы оправдать всеобщие надежды, нам необходимо объединить усилия как флота, так и армии, и я надеюсь, что никто не останется в стороне в нашем общем деле». Адмирал Дондас воспринял это вежливое, но довольно жесткое послание благосклонно. Он немедленно ответил на него, придерживаясь того же стиля:
Мой дорогой лорд Раглан.
Полковник Стил только что доставил мне это послание Вашего лордства, датированное вчерашним днем. Спешу заверить Вас, что, как и мои французские коллеги, приложу все усилия для того, чтобы оказать содействие в достижении нашей общей цели...
Я намерен проконсультироваться с адмиралом Гамлэном в вопросах помощи армии, которую способен предоставить флот. В свою очередь, был бы благодарен Вашему лордству, если Вы сообщите мне время, на которое назначено наступление.
Не имея намерения задерживать здесь полковника Стала, предоставляю ему сообщить подробности беседы, которая имела место быть между нами.
С искренним уважением,
На следующий день на борту французского корабля «Могадор» состоялось совещание. Было решено, что силы объединенного флота будут действовать в соответствии с планом, предложенным адмиралом Лайонсом. Командования сухопутными армиями должны будут сами принять решение, расходовать ли полевой артиллерии свой ограниченный боезапас во время артподготовки или во время штурма либо израсходовать по половине имеющихся выстрелов как во время бомбардировки, так и во время штурма города. Раглан и Канробер, надеясь на то, что сочетание артиллерийского огня морских и полевых орудий позволит добиться эффекта замешательства в рядах защитников города, единодушно решили, что совместная артиллерийская подготовка наступления начнется в 6.30 утра на следующий день, о чем уведомили в письме командующих эскадрами.
Однако в назначенное время корабли флотов, которые, согласно утвержденному плану, должны были начать обстрел береговых батарей и находящихся в городе под их защитой кораблей противника, вместо этого начали совершать чрезвычайно опасный маневр.
IV
17 октября все с самого начала шло не так. Сигналом к назначенной на 6.30 утра массированной бомбардировке города должны были стать выстрелы трех орудий одной из французских батарей. К сожалению, русские артиллеристы, увидев на рассвете изготовившиеся к стрельбе амбразуры батарей на «Монт Родольф», решили не терять времени и открыть огонь первыми. Таким образом, эффект внезапности был упущен, а массированная артиллерийская подготовка превратилась в малоуправляемую артиллерийскую дуэль.
Моряки приданных армии морских орудий вели стрельбу залпами, как это было принято в морском бою, вместо того чтобы по совету инженеров вести последовательный одиночный огонь, который был бы намного эффективнее и позволил бы экономить боеприпасы. К тому же матросы несли большие потери, поскольку не могли удержаться от того, чтобы после каждого залпа высунуть голову из укрытия и полюбоваться результатами своей стрельбы. «Они выпрыгивали из укрытий и тут же попадали под прицельный огонь вражеских снайперов, которые были всегда начеку», – вспоминал Тимоти Гоуинг.
Через несколько минут над позициями артиллерии повис густой дым, поэтому дальнейший огонь пришлось вести вслепую. Стоял такой грохот, что, по выражению Генри Диксона из 7-го полка, который как раз собирался писать письмо домой, он «не дал ему написать ни строчки». Доктору Скелтону, который тоже собирался написать домой, также пришлось отказаться от этой мысли. Еще несколько дней у него звенело в ушах. Солдатам приходилось кричать, если они хотели быть услышанными.
В то же время со стороны моря, откуда ожидали услышать еще более громкую канонаду, не доносилось ни звука. Командование флотов полностью изменило свои планы. Накануне в половине одиннадцатого вечера адмиралу Дондасу на борт «Британии» доставили послание его французского коллеги Гамлэна, который писал, что не намерен открывать огня, по крайней мере до 10.30 утра. Француз объяснял это тем, что «его корабли не смогут стрелять слишком долго. Если же им придется прекратить огонь раньше, чем закончится артиллерийская подготовка наступления, противник может решить, что одержал верх над кораблями французов». Дондас счел доводы француза справедливыми и, в свою очередь, отправил соответствующие указания адмиралу Лайонсу.
В семь часов на следующее утро Гамлэн лично прибыл на борт «Британии» и заявил Дондасу, что у него есть указания генерала Канробера вновь изменить план действий боевых кораблей. Прежним планом каждому кораблю при ведении огня предоставлялась свобода маневра. Теперь же было решено поставить их на якоря в линию бортами в сторону берега противника. К тому же корабли предполагалось отвести слишком далеко от батарей противника.
Даже сверхосторожный Дондас отказался от этой затеи, о чем сразу же заявил Гамлэну. Не моргнув глазом француз ответил, что в таком случае он намерен действовать в одиночку.
На следующий день французские корабли, за полчаса выйдя из зоны обстрела батареями береговых фортов, дали залп по противнику из всех своих 600 орудий. Находящийся в центре боевого порядка французский флагман действовал с дистанции более одной мили от ближайшего русского форта. Остальные корабли находились на еще большем удалении. Было понятно, что на таком расстоянии от врага корабли не могли решить поставленную перед ними задачу. Следует помнить, что укрытия орудий береговой артиллерии делались из прочного камня, в то время как корабли по большей части были деревянными. Поэтому, несмотря на почти пятикратное превосходство в пушках, причиненный французами ущерб был минимальным: было убито или ранено около 50 русских солдат и офицеров.
Однако успехи британского флота были еще более огорчительными. 500 орудий его кораблей подняли ураганную стрельбу. Как позже докладывал Дондас Раглану, «со всей ответственностью заявляю, что за пятьдесят лет службы во флоте я никогда не был свидетелем такой массированной бомбардировки». Однако
