под влиянием скандальных газетных статей, которые пишут жадные до сенсации люди самого низкого пошиба. Я содрогаюсь при одной только мысли о том, что создается в их ничтожных умишках. А я готов скорее умереть, чем оказаться замешанным в скандальную историю.
Поверьте, мое отвращение к скандалам — плод утонченного воспитания многих поколений моих предков. И это вошло в мою кровь, стало моей сутью. На этом континенте мой род прослеживается на двести лет назад. И никогда никто из членов моей семьи не бывал причастен к громким историям. По отцовской линии в моем роду врачи и профессора колледжей, а по материнской — общественные деятели и поэты. С самого юного возраста меня научили ценить изящное. Моя дорогая мама внушила мне, что имя моей семьи — Кройден — ценность, которую я не должен запятнать.
Вы говорите, несчастный случай? А видели вы в газете фото моей женушки, распростертой на асфальте? Поверите ли, я близок к обмороку при одном только воспоминании о нем. Я не могу понять, почему фотограф счел нужным сделать этот снимок. Я убежден, что некоторые вещи безнравственно выносить на всеобщее обозрение.
Я расскажу вам все по порядку, и вы поймете, что с самого начала и до конца это действительно несчастный случай. Даю честное слово, сэр. Слово Кройдена.
О своем происхождении я вам уже рассказал. При некотором воображении вы можете себе представить мой дом, где все было изысканно и где звучала музыка Шуберта и Шопена в исполнении моей мамы.
Вопреки ее надеждам я не проявлял интереса к музыке. Я представить себя не мог пианистом, потому что сама мысль о появлении на сцене перед публикой была мне невыносима. Но даже если бы я преодолел себя, я все равно не смог бы стать музыкантом. По натуре я очень Пунктуален и всегда во всем предельно аккуратен. Еще в детстве, завязывая ботинки, я добивался того, чтобы концы шнурков были абсолютно одинаковой длины. Свои брюки я вешал точно по сгибам. Наша служанка сетовала, что моя комната совсем не похожа на детскую. Она говорила, что вообще не скажешь, что в ней кто-то живет. Это была крупная женщина, носившая небрежные свободные блузы. Все время была чем-то недовольна. Я считал ее несколько глуповатой и немного жалел.
В то время, когда я учился в колледже, мои родители, один за другим с разницей в полгода, умерли. Они покинули этот мир весьма пристойно, в изысканном стиле, скончавшись в своих постелях и без излишней суеты.
Когда было уточнено финансовое положение семьи, выяснилось, что я не могу продолжать образование и должен искать работу. В нашем городе была очень уважаемая старая семья банкиров, чьи корни уходили глубоко в историю наших мест. Мне повезло получить у них место бухгалтера. Я любил свою работу. Четкие ряды цифр доставляли мне наслаждение. Летели месяцы и годы. Я продвинулся по службе. Теперь мне приходилось самому нанимать служащих. К этому я подходил очень строго. Ведь скандал частного характера мог отразиться на репутации банка. Поэтому я стремился брать людей из хорошей семьи, людей своего уровня. А это было совсем не просто.
Женщины никогда меня особенно не интересовали. Я обожал цифры, наслаждался своей аккуратной квартирой, где даже булавка для галстука лежала на своем месте, и мог позволить себе тратить свободное время на хобби. Их у меня было два: марки и шифры. Алтия была первой женщиной, которая заинтересовала меня, встретил ее однажды в доме своего шефа, когда как-то вечером пришел туда выполнить срочную работу. Она показалась мне мягким, тихим созданием. Когда мы кончили работу, она подала нам чай и одарила меня сдержанной улыбкой. Ее нельзя было назвать красивой, но я счел ее вполне привлекательной. У нее было безмятежное, неброскими чертами лицо, милые голубые глаза и темно-каштановые волосы. Она была кузиной моего шефа.
Период ухаживания был коротким. Несколько раз мы вместе обедали в тихой обстановке, вечерами сидели в доме шефа и смотрели развлекательные программы по телевизору. Посещали концерты, субботу после обеда прогуливались в парке.
Мне стало не хватать времени на хобби. По меньшей мере пять новых шифров лежали без движения, я никак не мог ими заняться, тогда в гостиной моего шефа я сделал Алтии предложение.
Она бросилась мне на шею, вне себя от радости. Поцеловала меня мокрыми губами. Я был ошеломлен. Это было так не похоже на нее. Увидев ее в новом для меня состоянии, почти неприлично возбужденной, я заколебался.
Но мое предложение было уже принято. По дороге домой я был настолько поглощен сомнениями в мудрости своего шага, что даже забыл купить вечернюю газету. Конечно, я знал, что в людях таятся глубоко запрятанные свойства, которые, при некоторых обстоятельствах вырываются наружу. Именно это и произошло с Алтией. Тем вечером я увидел иную Алтию, примитивную, почти вульгарно возбужденную.
Однако прежде, чем я смог тактично взять свое предложение обратно, она уже объявила о помолвке. Теперь я не мог пойти на попятную — был бы ужасный скандал. Итак, мы сыграли свадьбу — пристойно, в кругу лишь ее непосредственных родственников и близких друзей.
Мы обосновались в моей квартире. И с самого начала я знал, что из этого союза ничего не получится. У нее были отвратительные привычки. К завтраку она появлялась в пижаме. Отправлялась в магазин без списка необходимых покупок. Часто опаздывала с обедом, ни много ни мало на тридцать минут. О, это была совсем не та тихая, скромная Алтия, на которой, как мне казалось, я женился.
И кроме того, она была настолько глупа и невежественна, что не могла понять мои увлечения и не проявляла к ним ни малейшего интереса. Более того, она ревновала меня к ним.
Безвыходность положения приводила меня в отчаяние. Квартира перестала быть уютной обителью, куда я стремился после полноценно проведенного рабочего дня. Мне казалось, что меня изгнали из восхитительной жизни-мечты в кошмарную жизнь-карикатуру. Что мне было делать? Куда бежать? Некуда, сэр. И я был совершенно несчастен.
В банке я, конечно же, ничем себя не выдавал, и окружающие считали, что в моей жизни по- прежнему был полный порядок.
Но я все серьезнее и серьезнее задумывался над своим положением. И в тот день, когда она уничтожила мои шифры, я понял, что больше терпеть не могу.
В тот день, подходя к дверям квартиры, я услышал, как она что-то напевала. На мгновение я прислонился к стене и прикрыл глаза, собираясь с силами. Потом открыл дверь и замер на месте, лишившись дара речи.
В квартире было все вверх дном, и повсюду стояла новая мебель вульгарной современной формы. Смотреть на это было невыносимо. Казалось, я схожу с ума.
— Привет, дорогой, — весело крикнула она. — Как тебе это нравится?
— Чем ты занимаешься, Алтая? — спросил, я, сдерживаясь.
— Как? Я меняю обстановку в квартире, дорогой, — удивилась она.
— Я вижу, — процедил я сквозь зубы.
Едва держась на ногах, я направился в маленькую комнату, которую давно, еще в те счастливые времена, приспособил под кабинет. Когда я переступил порог, кровь ударила мне в голову. Ее варварская деятельность проникла и сюда! Исчез мой любимый письменный стол, не было книжных полок орехового дерева с аккуратно сложенными шифрами.
— Алтия, Алтия, — закричал я. — Что ты здесь натворила?
— Но я навела здесь небольшой порядок, дорогой. Эта твоя старомодная лампа вредна для глаз, а мебель была очень мрачная.
— А мои шифры?
— Эти старые бумаги? — удивилась она. — Я их выбросила. Что с тобой, дорогой, ты болен?
Еще бы! Конечно, я был болен. Но болезнь эту ей не дано было ни знать, ни понять. Пошатываясь, я вышел из кабинета, отбросив ее протянутую руку. Ее прикосновение мне было отвратительно. Боже, и зачем она только встретилась на моем жизненном пути! Как бы я хотел, чтобы она рассеялась, как грозовая туча в солнечный день!
— Может быть, тебе лучше прилечь, дорогой? — услышал я ее голос:
Я поднял глаза. Почему-то я сидел в гостиной на одном из этих кошмарных полосатых стульев.
— Нет, — ледяным тоном отозвался я. — Я прекрасно себя чувствую.
