прежних годах, годах здоровья, уже затуманивалась.
В доме была тишина. Мойра с детьми уехала навестить мать за сотню миль. Это была инициатива Бенруда: он объяснил, что у него много работы и он будет плохой компанией, пока ее не закончит.
— Ты не должен так утруждать себя, — сказала Мойра. При свете лампы были заметны легкие морщинки вокруг глаз, почти единственный признак, что ей уже сорок. — Ты неважно себя чувствуешь.
— Я говорил тебе и повторяю, — ответил Бенруд, — это все проклятая аллергия, и, пока не определят, что ее вызывает, я должен с ней мириться. А ты знаешь, что я практикуюсь кашлять по всей музыкальной гамме? Лучше всего у меня получается в «ля диез», но и все остальные ноты хорошо идут, так что я подумываю отправиться на концертные гастроли.
Она улыбнулась, все еще обеспокоенная, но уже несколько утешенная им и своими ничтожными познаниями в медицине.
— Только, пожалуйста, определяй поскорее, — сказала она, — потому что уж очень тоскливо одной по ночам.
— Мне тоже, — сказал он. Он перебрался в свободную спальню, как только узнал диагноз. Отчасти для того, чтобы не мешать своим кашлем ей спать, как он ей объяснил, а отчасти, чтобы она не видела кровь, которая стала появляться при кашле.
— Я все-таки думаю, что это связано с лабораторией, — сказала она, — все эти вещества, с которыми ты имеешь дело.
Он пожал плечами, потому что уже заявил, что анализы органических веществ, с которыми он ежедневно работал, на возможный аллерген дали отрицательный результат. Что было бы правдой, если бы эти анализы были действительно сделаны. На самом же деле он не потрудился их сдать, потому что к тому времени он уже знал, в чем дело.
Она подалась вперед в кресле и дотронулась до его руки. Свет вспыхнул в ее волосах цвета красного дерева. Сегодня вечером ее глаза были почти зелеными.
— Но по крайней мере отпуск ты мог бы взять? — спросила она. — Джим поймет. Он сможет управиться один, пока тебя не будет, и, если тебе станет лучше, это докажет… — Она уловила его скрытое недовольство И остановилась. — Во всяком случае, отдых пойдет тебе на пользу. Джим, когда я видела его последний раз, сам настаивал, чтобы я уговорила тебя уехать.
— Милый старина Джим Хорнер, — пробормотал Бенруд.
— Послушай, почему нам не оставить детей у мамы и не уехать? Она поймет. Мы вдвоем. Может быть, опять туда, в то маленькое местечко в Мексике. Вряд ли оно сильно изменилось, дорогой, даже за… восемнадцать лет, и…
— Прекрасная идея! — Если бы у него были силы проявить энтузиазм! — Да, я хочу отдохнуть. Конечно. Но я должен сначала разобраться с этим делом, иначе все время буду об этом думать.
Она понимающе кивнула, хорошо узнав его за то время, что они были вместе.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты сейчас уехала, дала мне возможность все привести в порядок. Как только с этим будет покончено, конечно же, у меня будет долгий отдых.
— Ты позвонишь мне сразу же, как закончишь, обещаешь?
— У-гу.
И она уехала.
Бенруд еще некоторое время нерешительно стоял у телефона. То было единственное обещание, которое ему хотелось бы сдержать. Это была бы небольшая уступка своей слабости, позвонить, сказать: «Я люблю тебя», — и опять повесить трубку. Но нет, это было не в его характере.
Нож Хорнера лежал около телефона. Бенруд тронул ногтем широкое, острое лезвие. Хорошая шведская работа прошлого столетия. Такие ножи теперь трудно найти.
Джим Хорнер всегда любил себя побаловать.
Бенруд осознал, что делает попытку вздохнуть, но вздох затерялся где-то в хрипах его распадающихся легких. Он отошел от столика около кушетки и медленно пересек комнату мимо книжных стеллажей к бару с напитками. Они с Джимом установили маленький современный холодильник внутри дубового шкафчика викторианской эпохи пять лет назад, чтобы не нужно было ходить за льдом и холодной содовой на кухню. Бенруд помнил крупные руки Хорнера, державшие стакан с напитком, — и шутливое замечание, брошенное проходившей мимо Мойре. Когда он изменился? Да и менялся ли? Бенруд не был уверен, зная за собой приступы ярости, случавшиеся время от времени, как это бывает со всеми. А ведь он был спокойным, книжным человеком. Так что, может быть Хорнер, амбициозный сверх всякой меры, всегда был себе на уме.
Бенруд наполнил два стакана льдом, плеснул виски и поставил один на подсобный столик около кресла Мойры для Хорнера. Другой держал в руке. «По крайней мере, у нас обоих одинаковый вкус в напитках», — подумал он. — Но почему по крайней мере? Мы работали с одним и тем же металлом, и смеялись одним и тем же шуткам, н дело у нас общее, и, как я подозреваю, продолжаем любить одну и ту же женщину».
Книги напомнили ему, что он хотел перечитать несколько любимых страниц, и мгновение это желание было настолько сильным, что он чуть не отменил свой план. Но, нет, подумал он, я слишком устал, чтобы извлекать удовольствие из любой ситуации.
Слабый спазм боли пронзил его трудную клетку.
Раздался звонок в дверь. Квартира Хорнера находилась в нескольких шагах от этого дома. Бенруд открыл. Его партнер стоял на пороге, за его спиной на улице скользили машины, виднелись дома и спуск к сиявшему огнями Сан-Франциско, к бухте и мостам.
— Привет. — Хорнер вошел и закрыл за собой дверь.
«Интересно, думает ли он об этом доме уже как о своем?» — подумал Бенруд.
— Ты, кажется, что-то сказал насчет выпивки?
— Там. — Бенруд кивнул в сторону столика.
Крупный мужчина пересек комнату энергичной походкой, по которой можно было его узнать за два квартала. Бенруд опасался, что он увидит нож около кушетки. Я чересчур беспокоюсь, сказал себе Бенруд, это всегда было моим слабым местом; я больше строил планы, чем делал дело. Правда, поэтому мои планы реже терпели фиаско, чем планы Джима. Но зато он мог бы сказать, что получал больше удовольствия от жизни, даже от неудач.
Хорнер сел, кресло уютно скрипнуло под ним, и взял стакан.
— Выпьем! — сказал он. Одной рукой он вынул сигарету, швырнул спичку в огонь.
Бенруд сел на кушетку и залпом выпил свой виски. Не для того, чтобы наораться храбрости — в этом он уже не нуждался, — а чтобы успокоиться. Хорнер устремил на него пристальный, как у охотника, взгляд.
— Зачем ты меня позвал? — поинтересовался он.
— А аа… Разное. — Бенруд указал на нож, лежавший на телефонном столике. — Я одолжил его, когда был у тебя на днях.
— Да?.. — Хорнер был поражен. — Но это мой любимый. И ты не спросил меня?
— Извини. Я неважно себя чувствовал. Как-то забыл.
— Ты не прав, Гарри, — сказал Хорнер. Он помолчал, потом медленно проговорил:
— Почему ты не расскажешь мне, что сказал доктор?
— Я же объяснил…
— Ерунда. Для Мойры это годится. Но я твой партнер. Мы вместе основали Научную лабораторию по изучению свойств металлов. Я вложил капитал в твое здоровье, Гарри.
Бенруд мысленно вспомнил два десятилетия их знакомства. То были хорошие годы, его и Джима. Женитьба на Мойре, остановившей на нем свой необъяснимый выбор, не разлучила их. Лаборатория, которую они основали сразу же после войны, процветала; и, что более важно, работа была одним долгим путешествием в мир кристаллов; их дружеские бифштексы, поджаренные на бунзеновской горелке в три часа утра, когда долгожданная реакция только что закончилась… Что бы ни было теперь, этого у них не отнять.
— Ты сможешь обойтись без меня, — сказал он.
