Вот именно, гормонов. Они узнают, что такое эмоции и чувства, ведь я специалист по управлению и тем, и другим. Стремлением человека было достичь великих, бессмертных идеалов. Почти вся литература построена именно на этом. Всегда и везде писали и говорили о том, какими мы должны быть, и почти никогда и нигде о том, какие мы есть.
По ходу обучения я предложил им большой выбор шедевров мировой литературы, живописи, скульптуры, музыки — тех ветвей искусства, в которых лучше всего видно стремление к идеалу. Я научил их, что значит «мечтать».
Зная, что это такое и постоянно подвергаясь воздействию гормонов, они научились чувствовать. Тем большее восхищение вызывал во мне Эйнар, поскольку, ошеломляя меня обаянием, он еще ничего не чувствовал.
Из марионеток они превратились в новорожденных детей, детей, наделенных телами взрослых, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Я желал чувств — и получил чувства, не ограниченные никакими тормозами, не связанные никакими запретами. Иногда я просто пугался, и приходилось использовать все свои знания об управлении эмоциями. В других случаях они вели себя очень по-голливудски, даже для Голливуда, и я старался удержать их в пределах широко понимаемых норм.
Одно нужно признать: они учились. И быстро. Сначала марионетки, потом дети, шумные подростки, молодежь с изменчивым настроением и поведением, которое нельзя предсказать, наконец взрослые, уравновешенные мужчины и женщины. Метаморфоза совершилась у меня на глазах.
Впрочем, я сделал кое-что еще.
Я сделал их такими, какими хотел бы быть каждый их нас: мудрыми, благородными, чувствительными. Мой скромный ПИ 145 стал границей, ниже которой была уже только глупость. Самые прекрасные мечты о величии человека оказались ничем перед тем, чего они достигли и чего еще могли достигнуть.
Мой план реализовался без помех.
Я обнаружил, что все-таки у нас с ними есть кое-что общее: действия их основывались на логике, но вознесенной на такую высоту, которая мне и не снилась. И все-таки мне удалось найти то, что можно было назвать общим знаменателем.
Они понимали, что если допустят существование в своем сознании СОБСТВЕННОЙ чуждой мотивации, то их постоянно будет сопровождать ореол чужеродности, представляющий угрозу реализации планов. Я забеспокоился, когда они мне об этом сказали, подозревая, что теперь уже они пытаются расставить мне ловушку. Только потом я вспомнил, что не научил их лгать.
Они сочли вполне логичным, правильным, что должны мне полностью подчиниться. Окажись я на их планете и старайся им уподобиться, мне тоже пришлось бы делать все, что посоветует тамошний инструктор. Они понимали, что другого выхода у них просто нет.
Поначалу они не видели ничего странного в том, что я помогаю уничтожить свой собственный вид. По их мнению, арктуриане были лучше приспособлены для выживания, поэтому так и должно было произойти. О людях сказать такое было нельзя, поэтому они обрекались на вымирание.
Я научил их сочувствию, и наконец, начав созревать как люди, когда их холодный интеллект приглушили человеческие чувства, они поняли, в чем заключается моя дилемма.
По иронии судьбы я не мог ждать понимания от людей, а захватчики окружили меня пониманием и сочувствием. Они понимали, что мое предательство имело целью выиграть для людей еще несколько лет.
Однако их арктурианская логика был еще слишком сильна. Вместе со мной они лили горькие слезы, но не могло быть и речи об изменении плана. План был утвержден, они же представляли просто набор инструментов, нужных для его проведения в жизнь.
И все-таки, используя их сочувствие, мне удалось его изменить. Приведу разговор, в ходе которого стало ясно, что изменение совершилось.
Эйнар Джонсон, этот самый успевающий ученик, практически не расстающийся со мной, однажды сказал:
— Все говорят о том, что мы уже люди. Ты сам сказал, что это так, и значит, это правда. Мы начинаем понимать, насколько велик и прекрасен человек. — Говоря это, он буквально лучился торжественностью. — Оставшиеся на нашей планете и не располагающие ни человеческими телами, ни равновесием между разумом и чувствами, которое ты называешь душой, не смогут оценить и понять огромный скачок, совершенный нами. Мы никогда не вернемся к прежнему состоянию, ибо слишком много потеряли бы при этом.
Наши соплеменники руководствуются в своих поступках логикой и полагаются на то, что мы им сообщаем. Мы известили их обо всем, чему научись, и план был пересмотрен. Во Вселенной достаточно места и для нас, и для вас.
Не будет миграции с нашей планеты на вашу. Мы останемся среди вас, будем размножаться и жить, как ты нас этому учил. Может, когда-то и мы достигнем того величия, которое так восхищает нас в людях.
Мы поможем вам найти свое предназначение среди звезд, как нашли его мы.
Склонив голову, я расплакался. Это была победа.
Прошло четыре месяца, и я вернулся к себе. Халлаган предоставил водителей самим себе и покинул перекресток, чтобы встретить меня вопросом:
— Куда это вы пропали?
— Болел, — ответил я.
— Заметно. Вам нужно было… Что за идиот там вылез! — И он помчался на свое место, свистя изо всех сил.
Я поднялся по лестнице наверх — да, она явно требует ремонта. Сняв с двери табличку, вошел внутрь.
Приемная имела типичный вид помещения, в котором давно никого не было. Дворник вообще не открывал окон, поэтому воздух был спертым и затхлым. Я по привычке ожидал увидеть Марджи сидящей за столом, но это было совершенно нереально. Если девушка получает жалованье и вместе с тем ей совершенно нечего делать, единственное место, где ее можно найти — это пляж.
Мой стул покрывал слой пыли, но я сел на него, не дав себе труда ее стереть. Закрыв лицо руками, я вглядывался в человеческую душу.
Все зависело именно от моего умения. Я знал людей, знал их очень хорошо, может, даже лучше всех.
И ведь единственная возможность спасти человечество заключалась в том, чтобы привить этим тридцати существам все самое хорошее и благородное, убедить их, что все люди именно таковы. Только при этом они могли счесть нас равными себе.
Я взглянул в будущее и увидел, как они гибнут один за другим. Я не дал им ни малейшей возможности защитить себя. Они совершенно не готовы к встрече с таким человеком, каким он является на самом деле. И не смогут этого понять.
Все то, что так восхищает человека — добро, благородство и красота, одновременно вызывает его ярость, когда он это находит.
Они беззащитны, поскольку не понимают этого, и погибнут, побежденные яростью, завистью и жаждой уничтожения — именно так реагирует человек, оказавшись лицом к лицу со своими идеалами.
Я закрыл лицо руками.
Что я наделал?..
Эдмонд Гамильтон
