психологическим эффектом, вызывающим страх, желанием заставить ослушавшихся чувствовать себя как бы заживо погребенными под гигантским монументом из прочной каменной клади. Вернуться назад он может по единственному ходу, по которому можно прибираться только ползком. И кто знает, возможно какой-либо случай или злой дух могут перекрыть его. Все это было настолько таинственным и заманчивым, что при первой же возможности мы решили вернуться на плато еще раз. Для меня эта возможность наступила значительно раньше, чем я предполагал.
В тот же вечер, когда члены нашей группы, утомившись после напряженного дня, отправились отдыхать, я пошел погулять с Абдулом Райсом по живописному арабскому кварталу. Хотя я видел его днем, мне хотелось побродить по узким улочкам и базарам в сумерках, когда густые тени и мягкие отблески света приносили сюда романтический ореол фантастики. Прохожих становилось все меньше, однако они вели себя очень шумно. И тут в Сукен-Наххазине, базаре медников, мы столкнулись с кучкой веселящихся бедуинов. Их явный предводитель, дерзкий молодой человек с тяжелыми чертами лица и вызывающе вздернутым подбородком, обратил на нас внимание. Очевидно, он узнал, не проявив при этом большого дружелюбия, моего опытного, но, признаться, надменного и расположенного к насмешкам проводника.
Возможно, думал я, ему ненавистно было то странное сходство улыбки Абдула Раиса с полуулыбкой Сфинкса, которое и я часто про себя отмечал с раздражением; или, может быть, ему не нравился низкий, замогильный голос Абдула. Во всяком случае, обмен любезностями на местном диалекте был оживленным; недолго думая, Али Зиз, так звали незнакомца, начал с силой тянуть Абдула за халат. Последний тут же ответил ему взаимностью, приведшей к горячей схватке, в которой оба потеряли свои головные уборы, свято оберегаемые. Потасовка грозила обернуться жестокой дракой, если бы я не вмешался и не растащил их по сторонам, приложив к тому немалое усилие.
Мое вмешательство, поначалу внешне принятое с неудовольствием с обеих сторон, наконец завершилось перемирием. С явной неохотой каждый из участников драки сдержал свой пыл, поднял головной убор с напускным чувством собственного достоинства, столь же глубоким, столь и неожиданно проявившимся; оба заключили любопытный договор чести — как я потом узнал, эта традиция была древнейшей в Каире. Этот договор предполагал разрешение разногласий соперников с помощью ночного боя на вершине Великой Пирамиды. Бой должен проходить после того, как любители достопримечательностей покинут это место. Каждый боец должен был пригласить секундантов со своей стороны. Кулачный бой должен начаться в полночь, проходить в несколько раундов как можно более культурным образом.
Во всех этих приготовлениях было нечто, что возбудило мой интерес. Схватка эта сама по себе обещала быть единственной в своем роде и зрелищной, в то время как мысль моя об этой удивительной сцене на вершине древней громадины, взирающей со своей высоты на не менее древнее плато Гизы при тусклом свете бледной луны в предрассветные часы заставляло работать мое воображение. К моей просьбе взять меня в качестве одного из секундантов Абдул отнесся весьма благожелательно; так что остаток вечера я сопровождал его в различные притоны в самых злачных районах города — в основном к северо- востоку от Избеких — в которых он один к одному собрал грозную, отборную шайку подходящих к данному случаю головорезов.
Вскоре после девяти часов наша группа, усевшись верхом на ослов с такими внушительными и вызывающими воспоминания именами, как «Рамзес», «Марк Твен», «Дж. П. Морган», «Миннесота», медленно продвигалась по лабиринту улиц как восточных, так и западных, пересекла мутный и заросший по берегам мачтовым лесом Нил по мосту с бронзовыми львами и устремилась легким галопом между огромными деревьями к Гизеху. Чуть больше двух часов заняло у нас это путешествие, к концу которого нам встретился последний, возвращающийся турист. Мы помахали рукой последнему трамваю и остались наедине с ночной природой, прошлым и призрачной луной.
Затем в конце дороги показались гигантские пирамиды, отвратительные в своей смутной атавистической угрозе, которой я совсем не почувствовал при дневном освещении. Даже в самой маленькой из них было нечто омерзительное — не в ней ли погребена заживо царица Нитокрис из Шестой Династии; коварная царица Нитокрис, которая однажды пригласила на праздник всех своих врагов в храм под Нилом и утопила их, открыв затворы шлюзов? Я вспомнил, что арабы с осторожным шепотом рассказывали что-то о Нитокрис и остерегались появляться у Третьей пирамиды в определенные фазы Луны. Должно быть, это о ней размышлял Томас Мор, когда написал то, о чем загадочно бормотали мемфисские лодочники:
Как бы рано мы ни прибыли на место, Али Зиз и сопровождающие его все-таки опередили нас, так как мы увидели их ослов на фоне пустынного плато в Каффель-Харемс. Мы несколько свернули в сторону убогих арабских поселений недалеко от Сфинкса вместо того, чтобы ехать обычной дорогой в Мена Хаус, где нас могли заметить и задержать ленивые и незадачливые полицейские. По камням и песку нас повели к Великой Пирамиде, где мерзкие бедуины ставили верблюдов и ослов в каменных гробницах царедворцев Хефрена. У обветшавших стен Пирамиды нетерпеливо переминались с ноги на ногу арабы. Абдула Райс предложил мне помощь, в которой не было необходимости.
Насколько знают многие путешественники, сама вершина этого сооружения давно разрушилась, обнажив относительно ровную поверхность площадью около двенадцати квадратных ярдов. На этой жуткой высоте был сооружен ринг, и через несколько мгновений насмешливая пустынная луна искоса поглядывала на схватку, которая вполне могла бы иметь место в небольшом атлетическом клубе Америке, если бы не крики, раздававшиеся на ринге. Пока я наблюдал за ней, я чувствовал, что не было острой необходимости во всех ее непременных атрибутах, так как каждый удар, выпад и защитный маневр означали «потерю темпа» для моего, не сказать чтоб уж неопытного глаза. Схватка очень быстро закончилась, и, несмотря на мои сомнения относительно методов ее ведения, я испытывал своего рода гордость собственника, когда Абдул Райс был признан победителем.
Примирение было необыкновенно быстрым, и среди пения, братания и выпивки, которые за ним последовали, я с трудом мог себе представить, что ссора вообще имела место. Каким бы это ни было странным, казалось, скорее я был центром внимания, чем сами противники. Имея поверхностные знания арабского языка, я пришел к выводу, что они обсуждают мои профессиональные выступления и, прежде всего, мое искусство преодоления любого рода препятствий. Я не только понял, что они удивительно много обо мне знают, но почувствовал какую-то враждебность к себе и скептицизм относительно моих профессиональных качеств. В конце концов до меня дошло, что древнее искусство магии в Египте не могло исчезнуть бесследно, что оно пережило века и некоторые знания его тайн, знания свято охраняемых религиозных обрядов существуют и по сей день среди современных феллахов. Именно мастерство чужеземного hahwi, или мага-волшебника, вызывало ревнивое чувство, а иногда и негодование и ставилось под сомнение. Я думал о том, насколько мой проводник с глухим голосом Абдул Райс был похож на древнего египетского жреца, или фараона, или улыбающегося Сфинкса… и удивлялся.
Неожиданно молниеносно произошло нечто, что доказывало верность моих предчувствий и заставило меня проклинать ту беспросветную глупость, когда я принял события этой ночи за чистую монету. И действительно, как оказалось, это было ни что иное, как преднамеренный тайный сговор. Без всякого предупреждения и, без сомнения, в ответ на тайный знак со стороны Абдула вся компания бросилась на меня и, вытащив толстые веревки, связала так крепко, как меня не связывали еще никогда в жизни — ни на сцене, ни вне ее.
Поначалу я сопротивлялся, но вскоре понял, что одному человеку не под силу справиться с шайкой более чем двадцати крепких и сноровистых варваров. Руки мои были скручены за спиной, колени согнуты настолько, насколько это было возможно, а запястье и щиколотки были прочно соединены неподатливыми узлами. Рот мне заткнули кляпом, вызвавшим приступ удушья, и туго затянули повязку на глазах. Потом, когда они несли меня высоко на плечах и начали спускать с пирамиды, во время которого меня трясло и подбрасывало, я услышал ядовитые насмешки своего недавнего проводника Абдула. Он издевался и с
