плечи, и ее голова заболталась из стороны в сторону.
Ребекка была мертва.
Волк успел перегрызть ей горло.
Штефан пронзительно закричал, обхватил Ребекку за плечи и прижал ее к себе так сильно, что, будь она жива, не смогла бы дышать. Он снова и снова звал ее по имени, хотя и понимал, что она уже никогда ему не ответит. Никогда. Ее не спасло даже то, что ее раны могли быстро заживать. Штефан чувствовал, как по его груди струится кровь Ребекки — липкая и теплая. А еще он чувствовал, как постепенно остывает в его руках ее тело. Тем не менее он снова и снова громко звал ее, продолжая надеяться, что она вот-вот откроет глаза и сделает вдох.
Но этого не произошло. Ребекка была мертва.
Штефан услышал позади угрожающее рычание и, обернувшись, увидел стоящего за ним белого волка. Мех хищника был забрызган кровью Ребекки, а в выражении его глаз чувствовался насмешливый вызов.
Волк бросился на Штефана. В тесноте ванной он не мог совершить достаточно мощный прыжок, чтобы свалить Штефана с ног; однако, с другой стороны, теснота также мешала Штефану защищаться. Он ударился о край ванны, каким-то образом умудрился устоять на ногах — падение означало бы для него верную смерть — и стал пятиться, стараясь отойти от волка. Одну руку он держал между собой и зверем, а другой вцепился в белую шерсть на его шее, отчаянно пытаясь оттолкнуть его зубастые челюсти как можно дальше от себя.
Однако Штефану явно не хватало силы. Хищные зубы все ближе пододвигались к его горлу маленькими, какими-то даже механическими, но неудержимыми рывками. Штефан был почти —
Зубы зверя щелкнули уже в сантиметре от лица Штефана, а затем уже так близко, что он почувствовал, что они зацепили его кожу и оставили на ней кровавую отметину. Боль от этого была просто пустячной по сравнению с тем, что Штефан в этот день уже пережил, но она показалась ему просто ужасной.
И вдруг внутри него раздался какой-то вопль: долго дремавший внутри него волк наконец окончательно проснулся, собрал все свои силы, пытаясь высвободиться из пут, уже изъеденных ядом охватившего Штефана отчаяния, и сбросил их одним рывком. Теперь он было полностью свободен. Существо с той стороны вращающейся двери действительности прошло через эту дверь и, подняв свою ужасную голову, издало торжествующий рык. Штефан отчетливо осознал, что оно уже не вернется в свое укрытие. Теперь у Штефана не было шансов снова загнать это существо в темные глубины своей души, из которых оно и появилось, потому что это существо стало уже сильнее Штефана.
Однако все это уже не имело никакого значения: проснувшееся в Штефане чудовище тут же наполнило его новой силой и безудержным желанием победить любой ценой. Сознание Штефана сконцентрировалось на стремлении одолеть врага. Что будет потом — теперь было для него неважно. Все равно его жизнь уже подошла к концу. Эти твари не только убили в нем человека — они отняли у него жену, которую он любил, и ребенка. Быть может, он умрет или превратится во что-то такое, что не будет иметь никакого отношения к прежнему Штефану, однако он был согласен на что угодно, только бы ему удалось достичь своей цели.
А цель у него сейчас была одна — месть.
Они его обманули. Они отняли у него все, что он имел, в том числе и его человеческую сущность. И они за это заплатят!
Одним гневным мощным движением Штефан оттолкнул волка, поднял его, заставив встать на задние лапы, и резко развернул вокруг его оси. Волк удивленно взвизгнул. Сопротивление со стороны Штефана было для него настолько неожиданным, что зверь на пару секунд растерялся. Когда он наконец-то понял, что его беззащитная жертва вдруг перестала быть беззащитной, было уже слишком поздно. Штефан обхватил волка сзади за шею и изо всей силы дернул его голову назад.
Зверь отчаянно взвыл. Даже в таком невыгодном для себя положении — стоя на задних лапах спиной к своему противнику — волк был все-таки сильнее, чем Штефан. Он начал дергаться из стороны в сторону, пытаясь изловчиться и повернуть голову так, чтобы можно было цапнуть Штефана за лицо.
Штефан еще сильнее вцепился в беснующегося зверя, сцепил свои руки и в отчаянии сдавил ими шею волка. Однако у него явно не хватало сил для того, чтобы задушить зверя или свернуть ему шею.
Хищник бешено сопротивлялся. Его челюсти щелкали все ближе к лицу Штефана. Ему вряд ли удалось бы настолько повернуть голову, чтобы вцепиться Штефану именно в горло, но в этом и не было необходимости: во что бы он ни вонзил свои клыки — это означало бы его победу над Штефаном.
Не успел Штефан об этом подумать, как волк, словно прочитав его мысли, еще сильнее рванулся назад и они оба отлетели к умывальнику. Штефан, падая на спину, так сильно ударился поясницей о край раковины, что от острой боли чуть не потерял сознание и поневоле на долю секунды ослабил хватку. Волк тут же воспользовался этим шансом: рванувшись в сторону, он изогнул шею под просто невероятным углом и умудрился цапнуть противника за щеку. Левый глаз Штефана тут же залила кровь, и от ее запаха — запаха собственной крови — он едва не потерял сознание.
Тем не менее Штефан по-прежнему крепко сжимал волчью шею. Беспомощно сползая вниз и чувствуя, как край раковины пересчитывает ему ребра, он изо всех сил пытался удержать волка к себе спиной. Он уперся правой коленкой зверю в хребет и, напрягшись, попытался его сломать.
Это ему не удалось, но он обрадовался уже тому, что волк взвыл от боли. Штефан еще сильнее надавил коленом. Теперь уже и его правый глаз почти ничего не видел: кровь, хлеставшая из щеки, залила ему все лицо. Однако Штефан продолжал держать волка железной хваткой, понимая, что, если ослабит ее хоть на секунду, ему конец. Зверь по-прежнему отчаянно пытался вырваться, и если бы ему это удалось, то схватка закончилась бы очень быстро: волк действительно был намного сильнее Штефана.
Изловчившись, хищник снова умудрился укусить Штефана, на этот раз уже за шею. Укус был не особенно болезненным, но Штефан почувствовал по стекающей по его плечу и груди теплой струе, что кровотечение усилилось. Ему оставалось только надеяться, что волк не перекусил ему артерию. Хотя его раны заживали очень быстро, даже эта фантастическая способность к регенерации могла оказаться бесполезной, если бы из него вытекло слишком много крови. Да и волк вряд ли стал бы дожидаться, когда затянутся раны его противника. А потому Штефану нужно было завершить схватку как можно быстрее.
Зверь снова попытался изогнуться и укусить Штефана. Внезапно руки Штефана, не выдержав напряжения, расцепились и выпустили волка. Понимая, что уже через секунду ему может прийти конец, Штефан в порыве отчаяния молниеносно схватился обеими руками за голову волка и с силой ударил ей о край раковины умывальника.
Зубы хищника громко клацнули. Волк пронзительно взвизгнул и, перестав отчаянно дергаться из стороны в сторону, на секунду затих, только беспомощно подрагивая всем телом. Затем он вскинул задние лапы и саданул ими Штефана в живот с силой прямого боксерского удара. Однако Штефан, не обратив на это ни малейшего внимания, еще раз ударил волка затылком о раковину, и еще раз, и еще до тех пор, пока зверь не обмяк и не перестал сопротивляться. Штефана охватила неистовая жажда крови, которой могли бы позавидовать даже самые свирепые хищники и которую можно было подавить, лишь утолив ее. И даже когда лапы волка перестали дергаться, а его жалобный визг затих, Штефан еще несколько раз грохнул своего противника затылком о раковину. И тут его бешеный гнев исчез так же быстро, как и возник, а вместе с ним исчезла и неистовая сила, только что наполнявшая мышцы Штефана.
Штефан почувствовал полное изнеможение. Он был теперь так слаб, что не смог даже отшвырнуть от себя зверя, и тот, сползая вниз, увлек Штефана за собой. Падая на пол, Штефан ударился лбом о тот самый край раковины, о который только что размозжил череп своего противника.
Он хотя и не потерял сознание, но был уже на грани этого. Очень долгое время он находился в полузабытьи, мысленно путешествуя по наполненному страхом сумеречному миру, в котором, казалось, вот-вот должно было полностью раствориться все то, что еще оставалось в нем от человеческой сущности. На самом деле это длилось, наверное, всего лишь несколько минут, однако это парение в черном пространстве, полном физических и душевных мучений, показалось Штефану бесконечно долгим. Штефан
