поссорился. Хочу у деда переночевать… Может, дяденька, вы его знаете? Представительный такой, лет восьмидесяти. И с тростью ходит. Массивная трость, не как у всех.
– Звать-то твоего деда как? – поинтересовался старатель, лицо которого, как водится, было покрыто свежими царапинами.
– Не знаю, – Ваня всхлипнул, – я маленький был, когда маманя умерла. С тех пор мне с ним встречаться запрещают. Мачеха все документы уничтожила… Ничего не знаю – ни фамилии, ни имени. Только дом этот помню.
– Лет восемьдесят, говоришь, – старатель задумался. – А он не отставник, случайно?
– Может быть, – уклонился Ваня от прямого ответа.
– Тут одно время квартиры отставникам давали, – продолжал старатель. – От военкомата. Поэтому всяких стариков без счёта. И каждый второй с тросточкой. Ты подгадай момент, когда кого-нибудь из них хоронить будут. Эти мероприятия тут чуть ли не каждый день. Вот тогда все старики и сползутся. Хоть с тросточками, хоть с костылями.
– Это ещё когда будет! А куда мне сейчас деваться? На вокзал ехать или под забором ночевать?
– Мне ты не жалуйся. Сам бедствую… Поздновато ты пришёл. Они вечерком прогуливаются, пока солнышко светит… А из каких он отставников будет? Военный, моряк или из внутренних органов?
– Из внутренних органов, – наобум сказал Ваня.
– Это хуже. Загвоздочка может случиться. Отставники, которые из органов, долго не живут. Организм нервной работой разрушен. Как выйдут на пенсию, сразу пить начинают – и каюк! Моряки – совсем другое дело. Те до девяноста лет доживают. Причём люди культурные. Не в домино играют, а в преферанс. И ругаются не по-нашему.
– А если у бабусь спросить? – Ваня кивнул в ту сторону, откуда доносились старушечьи голоса.
– Рискни… Пока семеро тебе будут зубы заговаривать, восьмая за милицией сбегает. Они сейчас, прости господи, вроде дружинниц. Неусыпное око. Даже какую-то малость за это получают.
– Спасибо, дяденька, что предупредили. Желаю вам найти целую гору бутылок. А ещё лучше бутылку величиной с гору.
Стараясь держаться в тени, Ваня направился к зарослям сирени. В дальнем конце двора продолжала маячить зловещая фигура Фильки Удушьева.
Между сиреневыми кустами имелась круглая земляная площадка, выбитая ногами не одного поколения здешних подростков, теперь, наверное, топтавших уже нечто совсем иное – и песок заморских пляжей, и паркет начальственных кабинетов, и кровавую грязь Чечни, и лагерные плацы, и суровые берега Стикса.
На вкопанных в землю чурбаках, попивая дешёвое пивцо, расположились трое пацанов и одна деваха. Все они уже вступили в возраст тинейджеров – самый опасный человеческий возраст, когда связи с прошлым уже оборваны, а перспективы на будущее ещё слишком туманны, и подросткам не остается ничего другого, как замыкаться в своем собственном иллюзорном мирке, куда нет доступа даже отцу с матерью.
Ваня сразу смекнул, что надеяться на чужую жалость здесь не приходится. Тут требовались совсем иные методы.
Согнав с лица уже заготовленную было умильную гримасу, он с независимым видом вступил в сиреневые джунгли.
– Брысь отсюда, мелюзга, – сказал отрок, причёсанный, вернее всклокоченный, как известный футболист Бэкхем.
– Я пить хочу, – Ваня непринужденно хмыгнул носом.
– А в глаз не хочешь? Здесь тебе не водопой. Сходи домой и молочка попей.
– Я молочко не люблю, – Ваня дружелюбно улыбнулся, – я пиво люблю. Желательно светлое.
– Тогда в киоск топай, – посоветовал ему другой отрок, стриженный наголо, как ещё более известный футболист Рональдо.
– Был я уже там. Говорят, что пиво детям не положено. Может, выручите? – на свободный чурбак Ваня положил сотенную бумажку.
– Ух ты! – присвистнул третий, в отличие от двух других, одетый и причёсанный, как обыкновенный школяр. – На всё брать?
– Само собой. – Ваня на месте не стоял, а всё время выламывался, как это делают дети, которых распирает нерастраченная внутренняя энергия.
– Лайка, твоя очередь в киоск бежать. – «Бэкхем» передал деньги девахе.
Похоже, что в этой компании слабый пол не притесняли – ни в правах, ни в обязанностях.
Девушка со странным именем Лайка воткнула в волосы гроздь сирени и танцующей походкой удалилась.
– В манекенщицы собирается, – «Рональдо» сплюнул. – А ляжки уже плеч.
– Ничего, нагуляет ещё, – сказал «Бэкхем». – Станет толще, чем корова. В дверь не пролезет.
– А мне узкобёдрые девушки нравятся, – заявил «школяр». – Все спортсменки узкобёдрые.
– Это они тебе по телевизору нравятся. А в постели плеваться будешь, – тоном знатока сообщил «Рональдо». – Хлебни пока, – он протянул Ване недопитую бутылку пива.
После долгой пешей прогулки холодное свежее пиво пришлось как нельзя более кстати.
– Ну ты и хлещешь, – с уважением сказал «школяр». – Смотри, ночью в постельке не написай.
– Не написаю, – заверил его Ваня. – Ночью мне придётся под забором ночевать.
– А что так? Бомжуешь?
– В семье разлад, – Ваня повторил свою байку о злой мачехе, горьком сиротстве и бесфамильном дедушке, а напоследок попросил: – Вы бы помогли мне его разыскать.
– Очень уж приметы скудные, – пожал плечами «Бэкхем». – Восемьдесят лет… Тросточка…
– Тросточка очень интересная, – сказал Ваня. – Под старину… Вот ещё вспомнил! Его ограбили однажды. Год или два назад. Прямо возле дома. Часы карманные забрали и бумажник.
– Первый раз слышим, – парни недоуменно переглянулись. – У нас тут пока тихо. Правда, прошлой осенью какого-то бродягу убили. Да и то в соседнем дворе.
– А как его убили? – с детской непосредственностью поинтересовался Ваня. – Мусорным баком зашибли?
– Говорят, что из помпового ружья пристрелили. Мы сами-то не видели. Его дворник рано утром нашёл. Никто, наверное, и не расследовал.
Вернулась Лайка с пакетом, раздувшимся от пивных бутылок. На сдачу она предусмотрительно купила пачку сигарет и чипсы.
Откупоривая пиво, «Бэкхем» сказал ей:
– Возьми пацана на постой. Ему ночевать негде.
– Взяла бы, да сегодня папаша злой, как чёрт. – Лайка закурила. – Я сама боюсь домой идти.
– Почему тебя так странно зовут? – поинтересовался Ваня, слегка захорошевший от пива.
– С чего ты взял? – удивилась она.
– По-твоему, Лайка – нормальное имя?
После этих слов ребята почему-то дружно прыснули.
– Ты этих обормотов больше слушай! – возмутилась девушка. – Лайка в космос полетела. А меня зовут Лайлак, с ударением на первом слоге, что по-английски означает «Сирень». Самое обыкновенное имя. В каждом справочнике есть.
– Её так в честь этих самых кустов назвали, – со смехом сообщил «Рональдо». – Папочка с мамочкой занимались любовью в сирени.
– И в свободное время занимались английским, – добавил «Бэкхем». – Но Лайка звучит лучше. А главное, соответствует действительности.
– Почему? – Ваня старательно корчил из себя наивного пацана.
– Поцелуйся с ней, сам узнаешь, – все, кроме «школяра», рассмеялись, а тот, наоборот, нахмурился.
– А можно? – Ваня с просительным видом уставился на Лайку.
– Да ты хоть раз в жизни целовался? – она смерила его критическим взглядом.
