девства, и, что испытал я, когда, вдруг, оказалась рядом со мной юная игривая волчица с темным загривком, пушистой теплой шерстью и сверкающими клыками.
Как обнимались мы с ней даже в этом, волчьем ее состоянии, как вновь оборотилась она человеком и губы наши слились в поцелуе.
— Я рожу нам очень много волчат, — пообещала Лопена. — А, если будет среди них девочка, так знай, я расскажу ей все о тебе, чтобы она знала своего отца.
Тут снова слились мы воедино и снова испытали наслаждение.
— Возьми это, — сказал я ей, протягивая золотой. — пусть не будет тебе от него пользы, а, все же, останется какая-то память обо мне. Не самый хороший человек я на свете этом, а, может быть, наверное, и не самый плохой.
— Рассвет, — сказала тут она. — Ты такой, какой есть. Мне ты сейчас хорош. Возьму я твой кусок золота, в ответ же дам свой подарок.
С этими словами припала она к моей шее и тут ощутил я боль от которой даже вскрикнул.
— Ни один волк и ни одна собака в жизни тебя не тронут, — глядя мне глаза в глаза пообещала Лопена. — Но и ты не делай им вреда. Союз наш — сильнее смерти, и быть по сему.
— Быть по сему, — согласился я. — Пусть будет это памятью о нашей ночи, ибо ночь получилась, по истине, удивительна.
На следующий день ушли мы из гостеприимного селения и долго шли в западном направлении, потому что именно там лежали границы нашего королевства.
Границ, как таковых, не оказалось, царили же кругом разор и запустение. И даже села были опустевшие и разграбленные.
Однажды же на закате, когда совсем мы собирались уже укладываться на ночевку, налетело на нас человек двадцать людей с алебардами в одеяниях королевских солдат.
Долго вопили они о том, что люди мы подозрительные и карать нужно нас смертию, как языческих шпионов, но тут вдруг появился среди них один, разом нас спасший.
Называли его не иначе, чем Кашеваром, обращались к нему весьма уважительно, мы же четверо с немалым удивлением опознали в нем того самого Кривого, который некогда заступился за нас перед ватагой Свирепой Акулы, а после был на нашем корабле делильщиком еды и питья.
— Друг мой Кривой, — с изумлением сказала Глазки, когда мы остались наедине. — Мы-то думали, что вся наша ватага погибла!
— Да и я-то думал, что вы до сих пор бродите по морям, — ответствовал Кривой. — О вас чего только не рассказывают!
— Все мы знаем цену историям о пиратах, — усмехнулась Глазки. — Но как ты спасся?
— Знайте же, что когда нашу ватагу разбили и пленили, — объяснил Кривой, — я сразу начал думать о том, как спасти свою жизнь. И вот, присмотрев среди прочих одного морского офицера, я шепнул ему, что знаю секрет ужасного Бесова Огня, благодаря которому наша ватага была непобедима.
— Не называл бы ты его так, — попросил я нашего бывшего товарища. — Ведь много раз говорил я вам, что не я его придумал, а вычитал из книг.
— Стал бы я объяснять это офицеру? — усмехнулся Кривой. — Зачем? Он избавил меня от пыток, я же рассказал ему, как ты смешивал компоненты наших снарядов. Извини, но Бесовым Огнем их сегодня и на Королевском Флоте называют.
— Отрадно слышать, что ты спасся, — сказала Глазки. — Но что было дальше?
— Мой офицер устроил меня на флот, но я решил, что, коль скоро, пошли на вольных мореплавателей такие гонения, лучше от моря держаться подальше, — объяснил Кривой. — Так что, перейдя в армию, пребываю теперь полковым кашеваром и имею свой верный кусок хлеба.
— Но зачем тут армия? — спросил я. — Что вообще происходит в Королевстве?
— Как, Бес? Вы не знаете? — удивился Кривой. — В этих краях только что подавлен бунт! Неприятности начались, когда, захватив нашу ватагу, Королевские войска оккупировали порт Жемчужный. Лига Вольных Городов, державшая извечно нейтралитет перекинулась на сторону язычников. Тем, при такой поддержке удалось не только убить назначенного королем губернатора Жемчужного, но и поднять восстание здесь — в западных провинциях Королевства.
— Кривой, есть резон присоединиться нам к армии, коль скоро, мы сейчас сидим совсем без гроша? — хмуро поинтересовалась Глазки. — Бес недавно потратил последний наш золотой.
— За кормежку ручаюсь, — усмехнулся Кривой. — Должности вам тоже выхлопотать могу. Но армия наша — это сброд деревенских дурачков, донельзя тупых и вечно голодных. Грабить и обворовывать своих они еще умеют, но воевать — никогда.
— Мы идем в армию, — решила Глазки. — Другого для нас пути я не вижу. Во-первых, будем, все-таки сыты. Во-вторых, нас здесь никто не узнает. В-третьих, всегда дезертируем, буде на то необходимость.
— Славное решение, — согласился Кривой. — Я замолвлю за вас словечко, особливо помятуя о том, как прекрасно вы управлялись с нашим кораблем. Да и Бес был хорош при метательных машинах.
И стали мы со следующего дня: Глазки — лейтенант Денра, я же — сержант Фонарщик. Крикун и милая Трина постоянно при нас пребывали, ибо было это в королевской армии вполне обычное дело.
98
Состояли мы в армии при двух метательных машинах нашего полка. Были это жутко неуклюжие баллиста и катапульта, которые, если и могли пригодиться когда-нибудь, то только при осаде.
Выдали нам и красную атласную форму, столь глупо и крикливо выглядевшую, что надевать ее мало кто решался целиком, и уж если, часть одевалась, то только так — либо яркая эта курточка с сапогами и вполне гражданскими штанами, либо красные штаны и сапоги под гражданский наряд.
Часть нашу двигать стали вскоре к востоку и так оказались мы в порту Смоляная Пенька, том самом, где встретился я некогда с бароном Зубень.
Будучи в городе сем стал я свидетелем одного зрелища, когда ехал на коне некий рыцарь, весь из себя в богатом наряде с нарисованным на спине мечом, орава же мальчишек бежала за ним по пятам и, не мало над ним издеваясь, вопила:
— Смотрите, вот едет девственник! Девственник! Ни с одной еще не попробовал!
Спросил я у местного жителя в чем секрет такого поругания почтенного с виду человека, тот же мне ответил:
— Эх, добрый человек, рыцарей таких развелось в последнее время столь много, что, кроме усмешки ничего они уже не вызывают. Есть, конечно же, от них немалая польза, ибо блюдут они порядок на дорогах Королевства, да и сирых с убогими защищают, но вера их в некое Священное Оружие, пришедшее в мир, дабы его спасти, весьма и весьма смешна.
После слов таких, вежливо остановил я рыцаря и очень же вежливо с ним побеседовал.
Опять рассказано мне было много глупостей про священный меч моего изготовления и про меня самого, как некоего мудрого старца, проспавшего много лет в хрустальной гробнице. А, все же, мы с рыцарем весьма мило попрощались.
— Почему не поведал ты ему, что нет больше Девственника? — спросила моя рыжеволосая спутница, при всем этом разговоре присутствовавшая.
— Ах, друг мой, — вздохнул я. — С таким смирением переносит он надругательства, кои из самого названия Ордена его происходят, что не мог я сказать ему, что цели его поисков уже не существует. Бедняга не выдержал бы этого.
— Что ж, — усмехнулась Глазки. — Но в разговоре с тобой он упомянул кое-что для нас полезное.
— Что именно? — не понял я.
— Капитул их Ордена ныне собирается здесь. Значит и наш юный Гжед там. Поедим же на дармовщину.
Тут же переоделись мы все четверо в гражданские одеяния и пошли, расспрашивая по городу, где обретается Капитул Девственников.
