Пролог
— Ее принесли незадолго до темноты, — прохрипел смотритель, по-крабьи семеня вдоль рядов молчаливых, укрытых саванами плит. — Ее нашел городской стражник и доставил сюда. Похоже, это та, которую ты ищешь.
Он остановился у одного из доходивших до пояса каменных 'столов' и поднял грязную простыню. Искаженное, смотрящее вверх невидящим взором лицо девушки — раскрашенная и нарумяненная жуткая маска шлюхи. Капли свернувшейся крови — словно ожерелье из темных рубинов.
Человек в плаще покачал головой в капюшоне, и круглолицый смотритель опустил простыню на место.
— Не та, о которой я думал, — извиняясь, пробормотал он. — Иногда можно спутать, ты понимаешь, — ведь их так много, и они то и дело приходят и уходят.
Шмыгая носом на холодном ветру, смотритель протискивался между столами, остерегаясь касаться грязных, в пятнах крови, саванов. Нависая над провожатым, укутанный плащом незнакомец молча шел следом.
Светильники не разгоняли тьму в некротории Карсультьяла. В чадящих жаровнях жгли ладан. Его вязкая сладость казалась более тошнотворной, нежели запах смерти. В густом мраке звучало эхо монотонной капели тающего льда, временами слышался еще какой-то звук. Этим вечером муниципальный морг был переполнен, как всегда. Лишь несколько из сотни или более сланцевых лож пустовали, все прочие были заняты безликими фигурами под запятнанными простынями; некоторые лежали в неестественных позах, словно беспокойные мертвецы пытались вырваться из-под грубых покрывал. Над Карсультьялом уже опустилась ночь, но в этой подземной камере без окон ночь царила всегда. В тени, пронзаемой лишь слабым пламенем похоронных светильников, лежали неоплаканными безымянные покойники Карсультьяла, ожидая, чтобы их затребовал кто-либо. Если этого не происходило, мертвецов вывозили на телеге в неприметную общую могилу за городскими стенами.
— Кажется, здесь, — объявил смотритель. — Я сейчас принесу лампу.
— Покажи мне, — потребовал незнакомец под капюшоном.
Грузный чиновник смущенно глянул на спутника. В говорившем чувствовалась сила, даже величие — недоброе знамение в спесивом Карсультьяле, башни которого тянулись вверх, к звездам, соперничая, как шептались люди, лишь с подземельями, превосходящими своей глубиной их высоту.
— Здесь плохое освещение, — пожаловался смотритель, отдергивая саван.
Гость еле слышно выругался — в его голосе звучало не столько горе, сколько звериная ярость.
Представшее перед ним лицо с широко открытыми глазами было прекрасным в жизни; в смерти оно было лиловым, опухшим, искаженным от боли. Темная кровь испачкала кончик торчащего языка, а шея казалась изогнутой под неестественным углом. Платье из светлого шелка было смято и запачкано. Девушка лежала на спине, со стиснутыми в кулаки руками.
— Ее нашел городской стражник? — спросил посетитель жестким тоном.
— Да, едва наступила ночь. В парке с видом на гавань. Она висела на ветке — там, в роще, где весной повсюду белые цветы. Должно быть, это случилось недавно — говорили, что ее тело было теплое, как жизнь, хотя морской бриз вечером нес прохладу. Кажется, она сделала это сама — забралась на ветку, завязала петлю и спрыгнула. И зачем только они это делают — она такая же хорошенькая и юная, как те, кого сюда приносят и о которых я уже позаботился.
Незнакомец стоял в напряженной тишине, уставясь на задушенную девушку.
— Ты вернешься утром, чтобы заявить на нее права, или хочешь подождать наверху? — поинтересовался смотритель.
— Я заберу ее сейчас.
Пухлый служитель ощупал золотую монету, которую бросил ему незадолго до этого посетитель. Его губы напряглись. В некротории нередко появлялись те, кто хотел украдкой забрать тела для странных и тайных целей, — обстоятельство, делающее прибыльным сие неприятное заведение.
— Не могу этого позволить, — возразил он. — Есть законы и формуляры — тебе вообще нельзя находиться здесь в этот час. Наверху захотят получить ответы на вопросы. И еще вознаграждение…
Зарычав от невыразимой ярости, незнакомец повернулся к нему. От резкого движения капюшон упал с головы.
Смотритель впервые увидел глаза посетителя. Он успел лишь коротко вскрикнуть от ужаса, прежде чем кинжал, которого он не видел, пронзил его сердце.
На следующий день работники, озадаченные исчезновением смотрителя, начали осмотр новых ночных обитателей некротория и были потрясены, обнаружив, что тот и не думал никуда исчезать.
I
Ночные бродяги
Опять этот звук.
Маврсал оторвался от раздраженного созерцания почти пустой винной бутыли и тихонько поднялся на ноги. Капитан 'Туаба' был один в своей каюте, а время было позднее. Последние часы до него доносились лишь плеск волн, бьющих в обросшее рпкушками днище корабля, скрип снастей и глухой стук старого дерева о пристань. Вскоре послышались тихие шаги и приглушенный шорох среди палубных надстроек за полуоткрытой дверью его каюты. Слишком громко для крыс — может, вор?
Маврсал угрюмо вынул из ножен тяжелую саблю и подхватил фонарь. Он беззвучно вышел на палубу, с горечью размышляя о споем никчемном экипаже. Несколько дней назад все они сбежали с корабля, все, от повара до первого помощника, разозленные отсутствием денег. Шторм, редкий в это время года, вынудил их сбросить большую часть груза медных слитков, и 'Туаб' приполз в гавань Карсультьяла с изодранными парусами, треснувшей грот-мачтой и дюжиной новых протечек, да и прочий старый такелаж был не в лучшем состоянии. Вместо ожидаемого богатства оставшаяся десятая часть груза едва покрыла расходы по ремонту оснастки. Но сразу после починки можно будет подыскать груз и тогда, из задатка, выплатить жалованье с премией за преданность. Команду не убедили ни его логика, ни обещания: она сбежала, осыпая капитана свирепыми угрозами.
'Не вернулся ли один из них, чтобы?..' Маврсал воинственно расправил мощные плечи и взвесил в ладони саблю. Хозяин 'Туаба' никогда не уклонялся от драки, тем более от воришки или крадущегося наемного убийцы.
Ночные осенние небеса ярко сияли над Карсультьялом, делая фонарь почти бесполезным. Маврсал всмотрелся в мягкие тени на палубе, щуря внимательные карие глаза под густыми бровями. Но он уже расслышал тихое всхлипывание, так что ему незачем было обходить в поисках палубу.
Он быстро прошагал к сваленному у дальнего леера такелажу.
— Ладно, вылезай оттуда! — проворчал капитан, маня кончиком сабли едва различимую фигуру, забившуюся под рваный парус. Всхлипы оборвались. Маврсал нетерпеливо потыкал брезент сапогом. — Вылезай, черт побери! — повторил он.
Брезент дернулся, высунулась пара ступней в сандалиях, за которой последовали обнаженные ноги и округлые бедра, выступавшие под сбившейся материей платья. Маврсал задумчиво поджал губы, когда девушка вылезла и встала перед ним. В глазах, встретивших его взгляд, не было слез. Аристократичное лицо казалось вызывающим, хотя расширенные ноздри и крепко стиснутые губы намекали на то, что ее бравада была напускной. Девушка нервно разгладила шелковое платье и поправила плащ из темно- коричневой шерсти.
— В каюту. — Маврсал указал саблей на освещенное помещение.
— Я ничего не делала, — возразила девушка.
