— Признаюсь,— сказал он ровным тоном,— что ничего не понимаю. Что я должен делать?
— Выходи!— грубо оборвал немец, подкрепив приказание красноречивым движением револьвера.
У Лемуана не оставалось никакой надежды. Три ствола были направлены на него. Опытный Хейнс держался на почтительном расстоянии, чтобы не оказаться заложником.
Через мгновение Лемуан уже стоял на обочине дороги, подобно приговоренному к расстрелу. Американец спокойно зажег сигарету.
— Вы очень ловки, Лемуан,— констатировал он, выдохнув облачко голубоватого дыма.— Будь на нашем месте кто-нибудь другой, вы, без сомнения, выиграли бы партию. Кажется, я уже объяснил вам, что наши возможности намного превосходят возможности любого государства… и уж совсем скромные средства национальных спецслужб.
Если бы вы на самом деле были никому не известной «гориллой», отвечающей за охрану господина Сен-Арлеса, у вас могло бы что-нибудь получиться. Вот только вы у нас на прицеле с самого Хартума. Что я говорю… с вашей посадки в Каире на прошлой неделе. У нас было время, чтобы предупредить наш французский филиал, подключить компьютеры. Мы прекрасно осведомлены о том, кто вы такой, полковник Лемуан. Вы являетесь заместителем директора службы, находящейся в непосредственном подчинении премьер-министра Франции. Теперь вы видите, что запирательства бесполезны.
Француз стоял, как громом пораженный, даже не зная, какой тактики поведения придерживаться. Он не мог оторвать глаз от своих судей: Хейнс в роли прокурора, бдительные Паулюс и мальгаши, готовые предупредить любую попытку отчаяния. Он предпочел достать из кармана трубку, спокойно набить ее со словами:
— Ну и что?
— Ну и что? Так вот, мы не сомневались, что господин Сен-Арлес прибыл, чтобы заявить суданскому правительству о доброй воле Франции, вы же должны были попытаться распутать клубок. Вы бы могли еще долго разбираться, если бы капитан Загари не предпочел разделить судьбу своего зятя. Вы помогли ему скрыться и, полагаю, выудили у него ценную информацию.
— Действительно,— сказал Фредерик, бросая вызов врагу.— Я понял, что вы намеренно принесли в жертву несчастных, вовлеченных в заговор против хартумского режима, предав их с единственной целью: дискредитировать мою страну в глазах правительства Судана.
— Очень верно. Во всяком случае, отчасти,— одобрил Хейнс.— Не будем, однако, лить слезы над судьбой генерала Салах Эддин Мурада и его соратников. Они стремились к власти. Вы получили доказательства их честолюбия и продажности.
Если я говорю, что ваше рассуждение справедливо только отчасти, то потому, что операция далеко не ограничивается пределами Судана. Вы помните, я объяснил вам за обедом… философию нашей организации. Во второй половине XX века уже не политики, случайно избранные в ходе демократических выборов, правят миром. У каждого своя профессия. Мы с вами живем в эпоху вычислительной техники, планирования, изучения рынка. Уступите же место деловым людям, именно с этой целью получившим образование и достаточно хорошо оснащенным, чтобы взять на себя ответственность за судьбы мира. Они смогут принести человечеству желанное процветание, преобразив вечно бунтующих подданных в клиентов, потребителей и, желательно, должников.
Нет ничего более опасного в нашем мире, чем страна, руководители которой вознамерились проводить национальную политику, завоевать внешние рынки. Именно они стоят у истоков всех диспропорций и всяческих кризисов. Такова Франция со своей псевдополитикой. Ее единственная цель — подчинить своей гегемонии Северную Африку, завязать тесные контакты с франкогово-рящей «черной» Африкой. Чтобы прельстить страны Магриба[59], вам нужен зеленый свет или хотя бы благосклонный нейтралитет остального арабского мира, а если искушению поддадутся страны Магриба, почему бы «черной» Африке не последовать их примеру?
Итак, дорогой полковник, мы запускаем механизм в обратном направлении. Возмущенные суданцы прибывают на предстоящую встречу на высшем уровне в Каир с разоблачительным материалом против Франции. И вот на ближайшем совете Организации африканского единства все арабы отшатываются от Франции. И — что же вы хотите — «ваши» добрые негры в свою очередь начинают сомневаться.
— Хорошо, я согласен,— отрезал Фредерик,— но вам то что это дает?
— Так, значит,— Хейнс изобразил удивление,— вы не понимаете? В момент вашего полного провала наши представители окажутся тут как тут. И они не будут размахивать знаменами и будоражить народы идеологическими речами. Но у них всегда к услугам потребителей портфель заказов, они готовы поставить на выгодных условиях, снизив цены и предоставив кредиты, самолеты, более приспособленные к нуждам заказчика, чем ваши «миражи», танки, пушки, пулеметы, винтовки, намного превосходящие ваши образцы…
Фредерик Лемуан уже забыл о короткой фразе, предварившей эту беседу, произнесенной Мортоном Хейнсом: «Ну вот вы и приехали, Лемуан». Сейчас он был целиком во власти страшной картины, нарисованной американцем.
— Но это же… чудовищно,— возмутился он.
— Чудовищно? — усмехнулся Хейнс.— Почему вы считаете законным, когда правительство использует все свое влияние, вовлекая даже мирных граждан в продажу боевых самолетов, например Ливии, и чудовищным, когда точно так же поступает промышленный трест?
К тому же, дорогой друг, сфера нашей деятельности не так ограничена. Мы продаем еще и автомобили, нефтеперерабатывающие заводы или текстильные фабрики. Если же мы берем подряд на выполнение плана электрификации, у нас достаточно друзей в Международном банке реконструкции и развития, чтобы предложить не менее выгодные условия, чем Франция или Италия. Правда, порой приходится осаживать слишком назойливых конкурентов, таких, как Франция. А в делах, как вы знаете, все средства хороши.
Француз вытер лицо рукой. Он подумал, уж не бредит ли он. Может быть, эта беседа на берегу эфиопской реки — всего лишь дурной сон. Однако птички щебетали в листве, а обезьяны по-прежнему с воплями преследовали друг друга. Черные тучи затянули небо над горами, но сквозь них пробивался солнечный луч, отражавшийся от круглых черных спин гиппопотамов, купавшихся в реке Аваш. Ни один направленный на пленника ствол не отклонился на протяжении всей беседы.
— Вам не удастся выкрутиться, Хейнс,— сказал в конце концов Лемуан.— Двое ваших людей уже арестованы, а теперь я знаю, кто скрывается под личиной доктора Равено.
Американец с улыбкой взглянул на своего компаньона Якоба Паулюса.
— Я понимаю,— сказал он,— что Осман Загари нарисовал вам портрет своего… французского друга. Но это не имеет значения, ведь только вы знаете об этом. Что же до ареста моих людей, охотно признаю, что мы столкнулись с досадной неприятностью. Но думаю, что Вандамм сумеет все уладить, к тому же в любом случае нам с Якобом лучше сегодня же вечером вернуться в Найроби. Правда, я намеревался провести в Аддис-Абебе несколько дней… Ну что ж, в следующий раз.
— Мортон,— вмешался Паулюс, взглянув на часы,— уже почти 17 часов. Если мы хотим вылететь сегодня вечером… пора с этим кончать.
— Кончать? — спросил Фредерик, пытаясь изобразить беспечность, хотя он был далек от этого чувства.— Мне казалось, однако, если верить мисс Мейсон, что я могу быть вам полезен.
Хейнс снисходительно улыбнулся.
— Мисс Мейсон, сказал он,— не знает всего расклада. Она даже не подозревает, что вы уже завершили свою работу на нашу группу.
Француз нахмурил брови:
— Закончил свою работу? Что вы хотите этим сказать?
— Вы скоро поймете. И это будет мое последнее объяснение, поскольку мы должны вернуться в Аддис-Абебу. Последний рейс на Найроби в 19 часов.
Мы провели замечательную операцию против Франции. Мисс Мейсон умело свела Загари и нашего друга Паулюса. Последний под именем доктора Равено, как вы догадались, сделал генералу Мураду заманчивые предложения от имени Франции. Разумеется, мы постоянно информировали генерал- президента. Он получил оригинал секретного договора, подписанного Салах Эддин Мурадом и Равено.
