— Я этого не знал, — нахмурился Веренс. — Я был уверен, что ведьмы способны на многое.
— Молодой человек, — разозлилась нянюшка, — ты меня очень обяжешь, если заткнешься.
— Мадам, я король!
— Мертвый король. Будь я на твоем месте, я бы держала свое мнение при себе. Так что остынь да помолчи маленько, будь хорошим мальчиком.
Вопреки всем воплям оскорбленного происхождения, король не посмел ослушаться. Этому голосу невозможно было противиться. Ибо король внимал ему с расстояния в десятки лет, когда он еще пешком под стол ходил. В отзвуках голоса слышалась угроза немедленного препровождения в кровать, если Веренс немедленно, сейчас же не доест суп.
Нянюшка Ягг снова пошевелилась, брякнув кандалами. Она искренне надеялась, что не засидится в этой тюрьме.
— Гм-м, — смущенно промолвил король. — Мне кажется, я должен кое-что объяснить тебе…
— Спасибо, — кивнула матушка Ветровоск и, поскольку Шон явно ждал чего-то еще, добавила: — Молодец, все правильно сделал.
— Да, г'жа, — ответил Шон. — Г'жа?
— Ты хочешь еще что-то рассказать? В крайнем замешательстве Шон принялся теребить край кольчуги.
— Все это вранье, что о маме сказывают, г'жа, — начал он. — Будто она сглаз на честных людей наводит. Ведь неправда это. Было один раз дело, наслала она злой наговор на мясника Дэвисса. Да еще на старика Кексхлеба — за то, что кота ее пнул. Но это ведь не настоящий сглаз, г'жа…
— Слушай, я тебе не г'жа…
— Виноват, г'жа.
— Значит, так о ней говорили?
— Именно так, г'жа.
— Ну, по заслугам. Иногда твоя мать не думает о людях.
Шон совершил перескок с левой ноги на правую.
— Может, оно и так, г'жа, да только и на тебя кое-что наговаривают, г'жа, особенно за глаза, г'жа. Матушка тут же окаменела.
— И что же говорят обо мне?
— Не хотелось бы зря пересказывать, г'жа…
— Я тебя спросила!
Шон тщательно взвесил свои следующие слова. Впрочем, выбора не было.
— Всякие небылицы, г'жа, — пробормотал он, торопясь засвидетельствовать собственную благонадежность. — Мелют языками… Говорят, к примеру, что Веренс был плохим королем, а ты, дескать, помогала ему усидеть на троне. И еще — что прошлогоднюю лютую зиму именно ты на нас наслала и что корова старика Нинонета перестала молоко давать, после того как ты на нее посмотрела… В общем, враки одни, г'жа! — добавил Шон, давая волю верноподданническим инстинктам.
— Это верно, — кивнула матушка.
Захлопнув дверь перед его разгоряченным лицом и с минуту постояв в задумчивости, матушка Ветровоск в конце концов подошла к креслу-качалке и устало опустилась в него.
Спустя минуту она еще раз повторила:
— Это верно. — А чуть позже высказалась более развернуто: — Эта старая корова совсем из ума выжила, но нельзя же позволять людям напраслину на ведьм возводить. Один раз допустишь такое, и все, потом получишь от души. А когда это я корову старика Нинонета сглазила? Не помню такого. Вообще никакого Нинонета не знаю.
Матушка поднялась, сняла остроконечную шляпу с крюка, что был прибит на дверном косяке, и, уставившись в зеркало, принялась пришпиливать ее к своей прическе с помощью дюжины чудовищного размера булавок. Одна за другой булавки исчезали в полях шляпы, такие же острые, как месть Создателя.
На миг исчезнув внутри дома, матушка вернулась со своим ведьминым плащом, который, помимо целевого назначения, служил покрывалом для простуженных козочек.
Когда-то считалось, что плащ этот сшит из черного бархата; теперь же он был всего-навсего черный. Запахнувшись в него, матушка скрепила ворот потускневшей серебряной брошью.
Ни один самурай, ни один странствующий рыцарь не облачались в свои одежды с таким достоинством.
Наконец матушка Ветровоск расправила плечи, последний раз взглянула на свое мутное отражение, тонко улыбнулась, выражая одобрение, и вышла через черный ход.
Общее грозное впечатление было лишь слегка нарушено громким топотом, когда матушка принялась носиться по двору, пытаясь разогнать помело.
Маграт также изучала свое отражение.
В своем гардеробе она откопала платье обжигающе зеленой расцветки, покроя не просто дразнящего, но откровенно вызывающего, — если бы Маграт было чем дразнить и вызывать. Чтобы восполнить вопиющие пробелы, юная ведьма сунула на подобающие места пару свернутых в шарики чулок. Еще Маграт попыталась наложить кое-какие заклятия на прическу, однако та оказалась безнадежно чаронепробиваемой и вскоре снова обрела привычные очертания одуванчика в два часа пополудни.
Маграт даже задействовала некоторые косметические препараты, но и эта мера сногсшибательных результатов не принесла. Опыта по части умащения собственного личика у ведьмы не было, и теперь она опасалась, что спалила ненароком и без того короткие ресницы.
Ее шея, пальцы и руки приняли на себя такую огромную массу серебряных безделушек, что ее с лихвой хватило бы на выплавку столового сервиза, а поверх всего это роскошества был накинут черный плащ, подбитый красным шелком.
При определенном, очень и очень точном угле падения света и тщательно выверенном положении головы Маграт была не лишена известной доли привлекательности. Вряд ли этому помогли вышеописанные приготовления, зато ее трепещущее сердечко слегка успокоилось.
Маграт расправила плечики, повернулась к зеркалу сначала одним, потом другим боком. Грозди амулетов, магических подвесок и оккультных браслетов издали одновременную звонкую тираду. Любой недоброжелатель должен был быть слепым, чтобы не опознать в Маграт ведьму, — не только слепым, но и глухим к тому же.
Маграт вернулась к рабочему столу и оглядела утварь, которую про себя — ни в коем случае не при матушке — называла Орудиями Ремесла. Среди Орудий выделялся нож с белой рукоятью, предназначенный для сбора и нарезки ингредиентов. Имелся также нож с рукоятью черной, применяющийся в непосредственно магических ритуалах. Его ручку Маграт покрыла таким слоем рун, что та держалась буквально на волоске. Оба Орудия были безусловно мощными, но…
Маграт сокрушенно потрясла головой, двинулась на кухню и вытащила из ящика буфета обычный нож для резки хлеба. Внутренний голос нашептывал ей, что в известных положениях у девушки нет и не может быть друга более преданного, чем самый заурядный кухонный нож.
* * *
— Так, теперь моя очередь, — заявила нянюшка Ягг. — Я вижу одну штуку, которая начинается на "П".
Призрак обвел темницу понурым взглядом.
— Плоскогубцы? — с надеждой изрек он.
— Нет.
— Пальцеплюшка?
— Забавное название. А что это?
— Ну, это почти то же самое, что и пальцедробилка, — объяснил король. — Вон она.
— Нет, не угадал.
— Грушекляп? — в отчаянии предположил король.
— Это уже "Г", кроме того, я такого слова даже не знаю, — фыркнула нянюшка.
Король послушно указал грушекляп на подносе и подробно растолковал его назначение.
