Холод. Холод, свет и ветер. Это — Сила. Или осколки Силы. Надо только научиться брать, надо только… Аххи. Мне так хочется позвать его, мне так нужны его слова и его знания, и… Но я молчу. Мы не дети, быть может, слишком давно. Каждый выбрал свой путь. И только ему им идти.
— Зажралась, Дарра? — насмешливо спрашивает Зенда.
— С чего ты взяла?
— Сиррин сказал, ты поделилась с ним Силой.
— Сиррин? Он еще не ушел?
— А должен был? — удивленно спрашивает Зенда. — Подожди. Так ты дала ему ключ?
— Скорее лом.
— А я?
— А что ты?
— Дарра, ты не подумала, что не он один хочет уйти?
— А, ты тоже… что ж, ни чем не могу помочь. Если получиться, найди Сиррина, раз он до сих пор не ушел. На еще одну такую штуку меня не хватит, а дверям все равно, сколькие в них войдут.
— Все равно, говоришь… А еще подруга называется.
— Разве нет? — удивляюсь я.
— Почему ты отдала ключ Сиррину?
— Потому что он попросил.
— Значит, все остальные как хотите, да? Подождет он, как же… Или ты подумала, что раз сама решила умереть, то и остальные собираются заняться тем же?
— Зенда, я…
— Зря, — отворачивается она и уходит не попрощавшись.
— Что ж… Успешно тебе найти…
Интересно, придет ли Шаадан?
Мы научились столь многому, чему не стоило учиться, мы вспомнили, вжились, мы… Зенда не обижалась раньше, она или забывала, или убивала. Слабость одевает маски. Это… неправильно, грустно, мерзко. Потому что если я перестану верить своим, пожалуй, даже игра с ним потеряет смысл. Потому что вглядываясь по утрам в умытый тьмой и облаками лик солнца, я не смогу ответить себе зачем. И тогда уж точно… нет, не стоит об этом думать. Даже если Зенда больше не пускает меня в свою долину, даже если мне страшно думать о Сиррине, чтобы случайно не засечь точку и всплеск, даже если… Никогда, никогда не было мне так горько мое одиночество — и мое бессилие. Да разве не открыла бы я для них двери, хоть и все двери мира? Разве… Расстаться с всезнанием больнее всего. Не так давно я просто не сумела бы ошибиться подобным образом.
А еще я вдруг поняла, что даже у меня есть то, чем можно меня купить.
Окутанный голосами, руки касается ветер. Они кричат, далекие, неистовые, они… А меня не хватит даже на шаг. Я только и могу, что ловить горячие капли расплавленного багрянца, и рассказывать себе, что я не чудовище, что так надо, что зло меньшее все-таки существует, и я даже не творю его, а только подбираю, что… Что я не одинока, в конце концов, что дети Света и Тьмы снова и снова пьют из того де грязного ручья, что не все ли равно пролитой крови и силе, на что она пойдет, что… Но падальщиком быть еще противнее. Ничего, я возьму свою гордость и спрячу, как самый драгоценный клад, как прятали секреты жизни и смерти, как прятал Спаситель скрижали…
Я слушаю, как его голос ломает виски. Я чувствую, как ломается душа, или что там у меня вместо, ломается под моими пальцами. Я…
Дарра. Об этом нельзя забывать. Хозяйка перекрестков. Даже если только их…
Я хочу смеяться. Долго, неистово, безумно, уткнувшись лбом в землю и кашляя пылью. Но не решаюсь.
Вязь слов — это много. Это вера и заклятья, это знание и сила. Надо только суметь взять, не сломав, не испортив, не… Оружием может стать что угодно. Даже в моих руках.
А еще хочется плакать. Так часто, так неправильно. Я помню, кто-то где-то когда-то говорил, что слезы приносят облегчение и покой, что это оружие бессильных. Но проверить не получается. Порой кажется что вот, сейчас, и я почти вижу каплю тьмы, слегка отливающую серебром, срывающуюся с края века, но… Я не умею плакать. Как боги, как звери. Я… У меня есть не так уж мало — цель и оправдание, и даже намек на возможность. Наверное, это смешно и глупо, играть роль трагического героя даже с собой, но я никогда не умела лгать наполовину. Потому что ложь, в которую веришь даже ты, перестает быть таковой. А еще… лгать себе — это по-настоящему опасная штука, а мне хватает его, чтобы не искать ни дополнительных врагов, ни проблем. Потому что игра не в коем случае не будет ни легкой, ни простой. Потому что…
Кажется, я делаю ошибку. Я начале ему отвечать. Начала просто для того, чтобы убедиться, слышит ли он. Слышит. Даже чересчур хорошо. Это похоже на разговор с собой. Это похоже на те пресловутые искушения, о которых так любят вспоминать Светлые. Тем страшнее, чем ближе они к правде. Но я знаю — правд много, и каждому… Осталось только не перепутать его и свою.
Вязь слов у ног оживает, наливается силой. Я выбрала то, что было нужно, то, что не в коем случае нельзя было выбирать. Но… мне уже почти все равно. Высшая степень увлеченности игрой, когда ничто кроме не имеет значения, когда так просто заиграться и потерять что-то невероятно, более, чем жизненно важное, и не заметить этого. Поэтому я подглядываю за собой. Я боюсь безумия. Я боюсь его. И потихоньку начинаю бояться даже себя. Того, хватит ли сил. Того, смогу ли увидеть тогда, когда…
Темная капля, отливающая серебром, которая должна сорваться с края века, только я все время забываю, с которого, облегчила бы многое. Так говорят слишком многие, чтобы я рискнула попробовать проверить. Но… Ладно, не получается так не получается. Будем искать дальше.
Это неправильно. Смешное слово, столь же бессмысленное, как и все слова. Но… я меняю себя, перекручивая мышцы и кости, ломая… ломая… Я помню, как когда-то, чтобы взять Силу, приходилось убивать себя — и там, захлебываясь собственной кровью, познавать ее силу. Я помню, как легко и больно было отказывать в помощи тем, кому мы не могли помочь. И… чем это кончилось, тоже помню. Наверное, то, что я делаю сейчас, можно рассматривать как очередной шаг по все той же довольно мерзкой, на самом-то деле, дороге. С которой не сойти. На которую трижды подумала бы, прежде чем ступить, если бы знала цену. Но… нам всегда говорили, и другие, и мы сами, что еще чуть-чуть, еще немножко, отдать самую малость, а там будет легче, а там уже как-то обойдется, что… А потом приходилось жертвовать чем-то еще, снова и снова обещая себе, что все, что больше не… ни в коем случае, вот только… То, что получалось в итоге, бесконечно далеко было от того, с чего начиналось. И цена крови была не самым страшным. Я… я еще помню нас, сплоченных жуткой смесью дружбы, поисков родства, жажды Силы и одиночества, решивших взять все и сразу — и взять там, где очень долго очень у многих не получалось. И взяли. И даже не стали просто куклами в руках Тьмы, великой и могучей. Впрочем, сейчас не об этом говорить. Тьма теперь не одна, какая нравиться, такую и выбирай. А мы уже не держим даже свою. И мне не хочется думать, была ли она когда-то такой, или же просто позволяла нам использовать себя, застыв в том извечном, равнодушном ожидании, которое поражало и тогда, и теперь. О том, что нечто, столь упорно ожидаемое Тьмой — вот уже, на пороге, думать не хотелось. Собственно говоря… не все ли равно? Миром больше, миром меньше… вот только он пройдет дальше, и не станет ли это последней каплей, превращающей его силу в непобедимость — тоже вопрос. Порой мне жутко любопытно, куда же так тянет его, куда и зачем. Но… он не скажет, да и не мне делать что-то с такими ответами. Равно как и не найти того, кто…
А все-таки это смешно — смотреть, как существа, изо всех сил не желающие допустить гибель своего мира, сами ее готовят, украшая помещение и… слава всем истинным Силам — пока не приглашают гостей. Правда, те приходят сами… хорошо, что не все. Хорошо.
Когда закрываешь глаза, легче увидеть мир. И не важно, насколько осмысленно, больно и глупо то, что в нем твориться. Мир, на бой за который я уже согласилась. И не время, да и нельзя, искать другие варианты. Хотя… Очень хотелось бы, в самом деле, взять Сиррина и Зенду, Аххи и Уккарона, даже Шаадана — и уйти, оставив их играть и умирать самостоятельно. В самом деле, вот он, искус…
Но его голос привычно врывается в сознание, и сил думать о чем-то кроме просто не остается. Его голос — это ответ на четыре пятых вопросов и сомнений. А то, что осталось… что ж, пусть остается. Даже
