праведником. Каждое слово, выражая достоинство того или иного человека, имеет определенный смысл, отражая устремления человека, особенности его повадок и чувств. Итак, выбрав один или два иероглифа, сей муж придумывает себе новое имя, смысл которого нередко бывает понятен лишь ему одному, и никому больше.
Молодой ученый нравом своим был сластолюбив, ибо находился во власти женских чар. Причем свои любовные дела он старался устраивать не днем, а ночью, и даже не просто ночью, но в первую ее половину, словом, в полночь. Однажды наш студент встретил в «Книге песен» фразу о юноше, что приходил в полночь, и взял эти слова в качестве своего прозвания. Так он стал Вэйяном, или студентом- полуночником.
Необыкновенная учтивость гостя поначалу смутила монаха. Ответив несколькими церемонными фразами, он предложил ему отведать вместе с ним скромную монашескую трапезу из глиняной плошки. Они сели друг против друга и завели разговор о Чань[41] — ученье о созерцании, и эта беседа показала полное их согласие в мыслях. Надо вам знать, что Вэйян отличался острым умом и обширными знаниями — он умудрился прочитать едва ли не все книги Трех учений и Девяти школ.[42] О таинствах Чань другие могут говорить тысячи слов и все невпопад, а он схватывал самую суть мысли, которую излагал монах.
«Весьма начитанный юноша!.. — с удовольствием подумал инок. — Жаль только, что природа, сотворив его, совершила оплошность, дала ему этакую красивую внешность. Как глубоки его познания в учении Будды, но какая греховность исходит от его лика! Наружность и манеры говорят, что он великий любодей! Если вовремя не обуздать юношу, не засунуть его в мое кожаное вретище, он может принести громадные беды, ибо он готов на все, дабы удовлетворить свои желания. Чтобы пробраться в женские покои, он проползет в любую щель и перелезет через любую стену. Неизвестно, сколько жен в Поднебесной будет отравлено ядом, который он источает! Нет, никак нельзя допустить, чтобы этот сеятель греха вводил в искус людские души. Если я не остановлю его, значит, путь милосердия и печали, по коему я иду в этой жизни, очень плох!»
И монах сказал:
— С тех пор как я, бедный инок, покинул семью, мне приходилось встречаться с разными людьми — мужчинами и женщинами. Не стоит сейчас вспоминать о тех тупицах и невеждах, которые отказывались приобщиться к добрым деяниям. Скажу о других, о тех ученых и чиновных мужах, кто приходил сюда, чтобы постичь Закон и вникнуть в тайны ученья Чань. Даже они являли свое невежество, и мало кто из них был способен овладеть секретами этого ученья. Неудивительно, мне довольно трудно было предположить, что вы, сударь, покажете столь яркие дарования и проявите желание познать наше ученье. Через короткое время вы смогли бы подняться к самой вершине Трех таинств[43] — вершине самадхи. В человеческой жизни проще всего обрести форму, гораздо труднее добиться высоких качеств характера; гораздо легче потратить время жизни, нежели достойно пройти чрез ее превратности.[44] Вы, сударь, имеете все качества, достойные деяний Будды, а потому вам не следует вступать на путь злых духов. Пока не рассеялись утренние пары, отриньте прочь греховные влечения и страсти, и вы войдете во Врата пустоты. Я, бедный инок, всего лишь обыкновенный человек с грубой плотью, однако же даже я способен стать одним из камешков, из коих строят гору. Я готов проявить свое умение и отдать все свои силы, чтобы объяснить вам тайны Причин и Следствий.[45] Пройдет сотня лет, и вы приобщитесь к счастливой монашеской братии — самгхе[46] и боле не станете слушать наказы демонов — лоча. Что скажете на это, сударь?
— Я давно мечтал приобщиться к ученью Чань, с тем чтобы в свое время войти во Врата закона. Дело, однако, в том, что я еще не исполнил двух своих жизненных желаний. Мне трудно от них отказаться, почти невозможно. Нет, в последующие несколько лет я прежде хочу попользоваться всеми радостями жизни и тем самым исполнить два своих завета, а уж потом я вновь приду сюда в обитель, и вы, наставник, возложите свою руку на мою главу. Думаю, будет еще не поздно. Ведь годами я еще очень молод.
— Позвольте спросить, сударь, какие же ваши желания?
Вероятно, вы хотите прославиться на ниве экзаменов или совершить подвиг в далеких краях, дабы выразить свое почтение трону. Не так ли?
Вэйян покачал головой:
— Не угадали, учитель. У меня совершенно другие планы!
— Другие? Какие же?
— Они целиком зависят от моих сил и возможностей, а потому их нельзя назвать пустыми химерами… Не скрою, учитель, у меня есть некоторые способности к ученью, я в состоянии постичь Путь — Дао.[47] Наконец, я обладаю талантом сочинительства. Во всем этом я довольно преуспел… Между прочим, замечу, что нынешние знаменитости по-настоящему не умеют даже читать. Единственно, на что они способны, — это делать некоторые весьма посредственные и даже грубые наброски, в которых все перемешано вкривь и вкось. Если им и удалось написать книжонку стихов или прозы, они готовы сию же минуту воздвигнуть алтарь и водрузить стяг, дабы возвысить свою славу в мире. По-моему, все, что они делают, не более чем лживая подделка… Если кто-то действительно стремится стать знаменитым мужем, ему прежде следует прочитать все редкостные книги, завязать знакомства с удивительными людьми нашего мира и объездить знаменитые горы Поднебесной. И лишь потом, уединившись в кабинете, он смог бы сказать веское слово, которое, может быть, дойдет до следующих поколений. Понятно, каждый человек способен прославиться на экзаменах, а потом сделать что-то полезное для трона. Если же, увы, литературное счастье не улыбнулось и ему до старости суждено сидеть возле окна,[48] то даже тогда не поздно себя прославить на многие и многие лета… Вот почему я имею в своем сердце два потаенных желания и постоянно повторяю две заповеди. Первая — это стать самым талантливым человеком Поднебесной…
— Это одно желание. Ну а другое? — спросил Одинокий Утёс.
Вэйян открыл рот, собираясь ответить, однако не издал ни единого звука, будто чего-то испугался.
— Страшно произнести вторую заповедь? Может, мне назвать ее вместо вас?
— Учитель, откуда вам известно, о чем я сейчас думаю?
— Если ошибусь, готов возложить на себя лишнее покаяние. Но если угадаю, признайтесь и не говорите, что я сказал неверно.
— Учитель! — воскликнул юноша. — Если вы действительно догадались, о чем я сейчас подумал, значит, вы великий святой или даже живой бодисатва. Посмею ли я тогда отпираться и таиться?
Монах, немного помедлив, промолвил:
— Вы желаете найти первую красавицу Поднебесной, не так ли?
Юноша остолбенел от удивления и вытаращил на монаха глаза. Прошло долгое время, прежде чем он смог вымолвить слово:
— Учитель, вы и впрямь необыкновенный человек! Все верно, эти две заповеди я ношу в своем сердце и повторяю их чуть ли не ежедневно. Вы будто подслушали меня, попали в самую точку!
— Разве неизвестна вам поговорка: «Сокровенное слово человека для Неба звучит подобно раскату грома»?!
— Говоря по правде, я не собирался рассказывать вам о своих тайных планах, но если вы догадались о них сами, не стану ничего от вас скрывать… На самом деле, учитель, мои думы о Пути неглубоки, а мои страсти чудовищно огромны. Наверное, вам известны слова о красивой деве и талантливом юноше.[49] В них есть таинственная связь, как в самой жизни, то есть талантливый юноша должен непременно сочетаться с прекрасной девой. Чего скрывать, природа не обделила меня ни талантом, ни приятной внешностью. Порой смотрю на себя в зеркало и невольно думаю, что если бы сейчас объявился в мире Пань Ань или Вэй Цзе,[50] я вряд ли уступил им красотой. Но если Небо наделило меня столь замечательными достоинствами, то почему же оно не дало мне в пару прекрасную деву? Понятно, если таковой нет во всем свете, то ничего не поделаешь. А если все-таки такая дева существует? Тогда я непременно ее разыщу и сделаю своей возлюбленной. Если не найду ее я, то кому еще суждено это сделать? Мне уже двадцать, а ведь до сих пор я еще ни с кем не помолвлен. Я больше не желаю впустую растрачивать свои таланты и губить свою внешность. Поэтому я
