в Германии.
Вокруг этого приказа велись ожесточенные дебаты. Кейтель и глава его юридического отдела выражали против него наиболее обоснованные возражения. Во время этих дебатов Гитлер упрекнул Кейтеля, что никто не может намекать, что он, Гитлер, не чистокровный революционер или что он не знает, как начинаются революции; поэтому кто еще лучше его знает, как их подавить? Кейтель в конце концов издал этот приказ с существенным предисловием, что это была «тщательно взвешенная и продуманная воля фюрера на то, что…» и т. п. Подобным заключением он намеревался зафиксировать, что выходу этого приказа предшествовали многочисленные дебаты, но воля фюрера осталась непоколебимой. Кейтель полагал, что, настаивая на предварительном рассмотрении свидетельств военным трибуналом и решении о слушаниях или отправке обвиняемых в Германию и инструкциях о том, что секретной полиции полагалось немедленно передавать дела заключенных в суд после их прибытия на конечный пункт в Германии, он создаст в этом приказе гарантии, достаточные для соблюдения правильных правовых процедур. Сам он сомневался, возымеет ли этот приказ в целом хоть какой-либо эффект. В действительности он вызвал серию дебатов и с французскими властями, и с германской комиссией по прекращению боевых действий во Франции, поскольку французы требовали извещать ближайших родственников, по крайней мере, в случае вынесения смертных приговоров. О том, что этот приказ дал секретной полиции благоприятную возможность переправлять в концлагеря огромное количество пленных, было Кейтелю неизвестно, пока он впервые не услышал об этом на Международном военном трибунале в Нюрнберге.
В своих записях о возникновении приказа «Мрак и туман» он поясняет: «
А изменять условия применения подобных приказов не входило в обязанности начальника Верховного командования. Имей он власть требовать отчеты о принятых мерах, по крайней мере в первых подобных случаях, ему бы необходимо было предоставить право более широко вникать в методы секретной полиции и систему концлагерей, выходящее за пределы его действительных прав. Он предполагал, что приказы ОКВ будут выполняться буквально.
Методы, которыми Британия вела войну на континенте: стратегические воздушные налеты на немецкие города, выброски парашютистов-диверсантов, поддерживаемые диверсионными отрядами, включающими в себя участников вооруженных сил правительств в изгнании, а также крупные или небольшие разведки боем на французском и норвежском побережьях – вызывали новую резкую реакцию у Гитлера.
Одним из результатов этого был указ ОКВ, отданный 4 августа 1942 г., «о борьбе с отдельными парашютистами», подписанный Кейтелем, и «Приказ о диверсантах» от 18 октября 1942 г., подписанный самим Гитлером.
Указ ОКВ определял, что там, где находилась секретная полиция и органы службы безопасности, в рейхе и на оккупированных территориях, борьба с парашютистами была полностью возложена на них. Парашютисты, захваченные участниками вооруженных сил, должны были быть переданы службе безопасности; если же обнаруживалось, что пленными были вражеские военнослужащие, тогда их вновь необходимо было передать командованию ВВС. Гитлер нашел этот указ слишком невнятным.[43] После англо-канадской высадки в Дьепе в августе 1942 г., чтобы разведкой боем определить возможности для последующих операций вторжения, сообщалось, что неприятель заковал в кандалы немецких военнопленных и что имеются предписания убить пленных, если они обнаружат, что при их отступлении пленные станут слишком обременительны для союзнических войск. Гнев Гитлера из-за этого был чрезвычайно силен: несмотря на жесткое сопротивление, в основном генерал-полковника Йодля, «Приказ о диверсантах» предписывал безоговорочное уничтожение всех членов диверсионных отрядов. Их необходимо было истреблять либо по ходу боя, либо при попытке к бегству, вне зависимости от того, были они вооружены или нет. Всех пленных должны были передавать службе безопасности там, где их задерживал патруль безопасности, а служба безопасности должна была передавать их вооруженным силам. Даже при добровольной сдаче диверсантов военным подразделениям нельзя было проявлять к ним никакого милосердия. Всем офицерам, нарушившим этот приказ, грозило серьезное наказание.
Это был удар по всем общепринятым военным традициям. Кейтель описывает, как он и Йодль намеревались воздерживаться от донесений по данному инциденту, чтобы спустить все это на тормозах. Однако Гитлер сам в общих чертах составил этот приказ. По ходу войны его необходимо было постоянно модернизировать. Например, приказом, датированным 30 июля 1944 г., Кейтель был вынужден специально запрещать применение «Приказа о диверсантах» для членов вражеских военных делегаций, работающих с партизанскими группами в юго-восточных и юго-западных военных регионах, соответственно на Балканах и в Италии.[44]
На начальных этапах этот приказ привел к трагическим последствиям: когда, например, ночью 20 ноября 1942 г. планер, летевший из Англии, разбился под Эгерзундом в Норвегии, вместе с буксировавшим его самолетом, бомбардировщиком «веллингтон», что стало причиной гибели нескольких членов экипажа, остальные же четырнадцать человек были захвачены в плен и по приказу командира 280-й пехотной дивизии были расстреляны в соответствии с «Приказом о диверсантах».[45]
Еще более яростно Гитлер отреагировал на свержение фашистского правительства в Италии и переход ее законного правительства с королем Виктором-Эммануилом III и его премьер-министром, маршалом Бадольо, в лагерь союзников. Он постановил, чтобы с офицерами итальянских вооруженных сил, которые в соответствии с его приказом должны были быть интернированы, обращались как с «повстанцами», если они окажут вооруженное сопротивление, и расстреливали. Это стоило жизни генералу Антонио Гандину, командующему дивизией морской пехоты на греческом острове Кефалиния и известному Кейтелю по его деловым отношениям с итальянцами, и его помощнику; оба пали под пулями германской расстрельной группы.
Повсюду картина была одна и та же. Гитлер бурно реагировал на любые предпринятые врагом меры, которые он не одобрял, и довольно часто эти методы были незаконного характера. Когда он приводил себя в такое возбужденное состояние, то было практически невозможно указывать ему на помехи объективного или логического характера. Часто проходили изнурительные дебаты, которые почти всегда заканчивались капитуляцией перед ним. Основной проблемой было следующее: война на востоке породила ужасающие по своей жестокости действия, она была нерегулируемой. Но для страны, которая так громогласно заявляла, что она является спасителем западной цивилизации, более всего подобало бы настаивать на более жестком сохранении традиционной дисциплины и воинской чести.
Там, где войска или их отдельные командиры спонтанно отвечали насилием, нормальным было бы их старшим начальникам, даже путем создания военных судов, определять, не был ли превышен масштаб репрессий. Гитлер же двигался в совершенно противоположном направлении: он делал нормой те акты жестокости, что при других обстоятельствах были бы случайными и при определенной обстановке извинительными, и ввел террор в распорядок дня. Еще раз вынуждены спросить, обязан ли был начальник военной канцелярии Гитлера соглашаться со всем этим. Безусловно, нет. Но Гитлер никогда бы не позволил своему фельдмаршалу, который был в столь многих отношениях так необходим ему, уйти. Несколько раз Кейтель требовал перевести его куда-нибудь в другое место, но каждый раз напрасно.
Чем более жестоко велась война, тем больше множились так называемые «жестокие приказы». Несколько обвинений, незаслуженно выдвинутых против Кейтеля, также проливают свет на его тяжелейшее положение начальника штаба Верховного командования.
Несмотря на все усилия обвиняющей стороны, уличить фельдмаршала в планировании или даже приказании убить двух французских генералов, генерала Вейгана и генерала Жиро, оказалось невозможно. В действительности дело Жиро – в 1942 г. этот генерал смог сбежать из крепости Кёнигштайн около Дрездена – привлекло внимание подозрительного Гитлера к тому, что, по его мнению, было явными недостатками в системе содержания военнопленных.[46] На самом деле в этой области все еще наблюдались старые правовые нормы поведения. Среди документов защитника Кейтеля имеется информация об одном случае, когда мюнхенские руководители секретной государственной полиции жаловались на коменданта лагеря для военнопленных VII военного округа в Баварии; последний, генерал-майор фон Заур, обвинялся в препятствиях работе специального отделения секретной государственной полиции, работающей в лагере для военнопленных над выявлением коммунистов, евреев
