мне засчитали сдачу всех экзаменов. Ура! Ура!
Саша пытался достать из ее руки Диплом, у него этого не получилось, тогда он захватил сестру за талию и остановил от кружения, достал, наконец, Диплом, рассмотрел его на свет и несколько раз прочитал. Мать еще раз прочитала Диплом, испытывая ту огромную радость, которая дается только матери и которая только матерью и переживается, а радость, исходящая от дочери на мать, казалась подарком судьбы.
Брат Саша смотрел на сестру с гордостью, но с мальчишеской степенностью и мужской выдержкой, как бы остужая неумеренную похвальбу сестры, сказал:
— Такого никогда не было, чтобы раньше освобождали от экзаменов.
— А теперь вот есть. И не освобождают от экзаменов, а досрочно засчитывают. Мы ведь состязались в открытую больше, чем на экзаменах, зачем же нас второй раз экзаменовать? — пояснила Катя и дернула брата за челку.
— Только тебя одну освободили от экзаменов? — все еще что-то за сестрой подозревал Саша.
— Не только меня, а всех, кто занял призовые места.
Татьяна Семеновна крепко обняла Катю, поцеловала ее в обе щеки и сказала с материнским волнением:
— Молодец, Катенька, поздравляю тебя с победой, — и увлекла детей на кухню, для них пришло время обеда, а отец будет обедать один, так как не ведомо, когда явится домой. А обед хозяйка сегодня приготовила в полном комплексе.
За обедом Катя, все еще находясь в радостном возбуждении, со всеми подробностями рассказала об олимпиадном марафоне: как он проводился, как подводились итоги и присуждались места и вручались дипломы. А представители институтов объявили, кого они хотели бы видеть в своих вузах на следующий год из выпускных классов, после такого марафона будет зачисление в вузы без экзаменов, а Катю записали представители почти всех институтов. Она рада, что в марафоне участвовали и ее друзья: Павел, Андрей и Рита. И их тоже пригласили в институты. Ребят пригласила еще школа милиции. И еще Катя сказала о том, что в состязаниях она не чувствовала никакой робости, не испытывала затруднений ни перед одним вопросом, напротив, находилась в состоянии подъема и творческого вдохновения, и за эти часы она окончательно и бесповоротно решила — она станет ученым историком.
— А мы с отцом думали, что ты пойдешь по нашему пути — по заводскому, станешь инженером, и ученым инженером можно быть, а почему так думали? Математика и физика без трудностей тебе даются.
— Нет, мамочка, по вашему профессиональному пути я не пойду. Вашу жизненную позицию я принимаю, позицию рабочих, и останусь на ней твердо, а профессионально — нет, не подходит мне по характеру. Поэтому не привлекает меня заводская специальность. Во-вторых, на вашем примере поняла, что именно с работой на заводе, особенно для женщины, нет никакой уверенности и гарантии постоянства… Это не в советской стране, мамочка! На частном заводе, как я продумала и поняла, рабочий человек непременно попадает в зависимость от эксплуататора. Не желаю я в экономическое рабство добровольно идти. Тем более что я добьюсь Медали и свободы выбора вуза государственного. В-третьих, меня увлекает история, в ней я найду возможность научных познаний общества и государства, — с детским простодушием проговорила Катя. И все это сказала с твердой решимостью и такой настойчивостью отклонила всякие иные рекомендации родителей, и всякие споры о ее специальности тоже отклонила.
Мать хорошо поняла дочь, когда-то сама проявила подобную строптивость, в тайне порадовалась и за ее самостоятельность и целеустремленность в приобретении специальности, и за правильность суждений о нынешней жизни и судьбе молодых людей.
— Что ж, Катюша, должно быть, ты правильно сделала, что заранее выбрала себе специальность, — проговорила Татьяна Семеновна.
— Не я ее выбрала, а она меня выбрала, — история, — рассмеялась Катя.
— Вы друг друга выбрали, — с глубокомысленным видом уточнил Саша.
— Это, наверное, и самое важное, когда история тебя увлекает, а ты ей предана, — положила мать руку на голову Кате, словно благословляя ее, пригладила волосы, а потом добавила: — Не будем все вместе головы ломать над твоим выбором. А исторический факультет и в нашем педуниверситете есть, — добавила из того, о чем они не раз обсуждали с мужем. Но она, Татьяна Семеновна, уже опоздала со своей материнской подсказкой и со своим родительским влиянием на выбор дочери дальнейшего пути в жизнь и на выбор своей жизненной цели, а там, возможно, и своей жизненной позиции.
— Нет, мамочка, я буду учиться в МГУ, — с некоторой возвышенностью заявила дочь, с категоричностью ОТКЛОНЯЯ тайную надежду матери.
— Чем особенным привлекает тебя Московский университет? — спросила Татьяна Семеновна, не чувствуя, однако, особенной уверенности в том, что задала нужный вопрос и что сможет повернуть мысли дочери в том направлении, какое предопределяла жизнь семьи, где еще скрывалась возможность родительской поддержки.
— Мама! — удивленно воскликнула Катя. — Да ведь это же самое престижное в стране высшее учебное заведение, известное всему просвещенному миру — Университет имени Ломоносова! Да и Москва — мировой научно-культурный центр! — у девушки глаза горели радостным восхищением.
Татьяна Семеновна ласково улыбнулась и поцеловала Катю, она поняла, что дочь с восхищением таким говорила о своей заветной мечте, а что может быть большим счастьем, кроме осуществления мечты, но и горше ничего не бывает, когда мечта неожиданно разбивается. И Татьяна Семеновна, тая горькое свое знание жизни, настороженно заговорила:
— Ты, доченька, незаслуженно принижаешь наши местные институты. В них тоже немало замечательных ученых — доктора наук, кандидаты, профессора, хорошие научно-испытательные лаборатории, есть научные школы, ведутся научные разработки и исследования. Из стен наших вузов вышли видные деятели наук, изобретатели, замечательные организаторы производства, прославленные учителя и другие специалисты.
— Ах, мама! — вскинула руки Катя. — Да это же все равно — провинция!.. А в провинции и институты провинциальные и ученые провинциальные.
Татьяна Семеновна поняла, что дочь повторяет ЧЬИ-ТО чужие слова, возможно, даже слова какого- либо учителя, который учился в московском вузе и считает себя выше учителей, вышедших из местных вузов. Матери было немного больно, что ее дочь, как и другие нынешние молодые люди, повторяет чужие слова и живет чужими мыслями во вред себе. Ей хотелось направить дочь на свой образ мыслей, убедить ее в ошибке. Она спокойно проговорила:
— Но ведь сотни тысяч превосходных специалистов различных профессий для народного хозяйства, науки, образования, медицины подготовили именно провинциальные вузы. А наука — она одно целое и не делится на центральную и провинциальную.
— Да знаю я все это, не маленькая, — горячо возразила Катя, — но Московский университет дает своим выпускникам все же более высокий интеллектуальный взлет. Его студенты имеют возможность еще во время учебы вращаться в научных кругах. А что в нашем любом вузе?
Татьяна Семеновна понимала некоторый резон в возражении дочери. Но она имела свои соображения о жизни — более практичные потому, что были уже пережитые ею, и пока не познанные дочерью. Она еще привела, как ей казалось, несколько убедительных доводов в защиту местных институтов, стараясь одновременно повернуть сознание Кати к тому, что не все просто строится в жизни, особенно в нынешней жизни, которая нынче утверждается на дележе богатств, сделанных сообща народом, на дележе людского труда и самих людей, что условия, в которых строила свою жизнь она, ее мать, обманным порядком отняты у людей труда и — если трудовые люди не опомнятся, — отняты безвозвратно. Их отняли именно у трудящихся и, похоже, не собираются возвращать. Она видела, что дочь слушала ее внимательно, что даже соглашалась с тем, что утверждаются новые условия и для учебы, и для жизни специалиста и ученого в обществе. Но в выражении лица дочери все больше проступали упрямство и непреклонность. Под конец мать сказала:
— Понимаешь, Катенька, многое часто зависит не от того, где учатся, а как учатся, и не от тех, кто учит, а от тех, кто учится.
— Вот-вот, потому я и хочу использовать сполна и то, что есть у меня, и то, что могу получить от
