капитала, отбирающих у нас наш труд, необходимо понимание предмета борьбы — это борьба против частной собственности на средства производства и ее владельцев, за возвращение общественной собственности, как основы социализма. Коммунисты берут на себя обязанности вновь учить рабочих и крестьян пониманию всего этого и организовывать их на борьбу. Вот такое место коммунистов на нынешнем этапе российской истории, Петр Агеевич.
Петр промолчал и задумался. Перед его глазами предстал он сам, тот Петр Золотарев, какой был еще три года назад. Он не был в партии, даже не был активистом профсоюза, чурался всякой организации. Но у него было все же свое место в коллективе завода, среди многотысячных тружеников. Его все знали, с ним считались, начиная от близких товарищей по цеху и кончая самим директором, с ним советовались инженеры, он был в числе ведущих мастеров, за ним шли другие, весь завод шел за ним. Таким порядком, сам того не подозревая, противник формальных организаций, он становился организатором большого и важного дела. Его так и понимали другие — организатором всего нового, передового, производительного. Он только не понимал этого, он лишь работал со старанием, постоянно искал, находил и творил благодаря своему природному мастерству. Он чувствовал тогда, даже видел, что от него расходятся какие-то круги, которые захватывают других, но он по своей простоте не видел того, что импульсы, которые он излучал из себя, и были тем притягательным и объединительным началом, которое и становилось силой организации.
И вот сейчас, быть может, под влиянием рассказа Мартына Григорьевича Петр вдруг почувствовал, что он всю свою рабочую жизнь состоял в организации, возможно, даже в центре организации, только не знал, как она называлась для него. Но сейчас он ясно понял, что тогда рядом с ним, сбоку стояла парторганизация и посылала ему свои импульсы как организатору от организации. Да, сейчас он точно понял, что ему нынче не хватает именно таких сигналов от партийной организации, чтобы жить в заряженном, намагниченном состоянии, чтобы у него была более значительная роль в жизни, чем только работника для своей семьи. Надо видеть и другие семьи, надо звать товарищей за собой, как он звал тогда своим примером. Разумеется, его призыв в это время будет призывом иного порядка, в ином направлении. Но этот призыв уже живет в нем, он ожил и прорывается к звучанию. Он спросил Полехина с некоторой осторожностью:
— А как, Мартын Григорьевич, вы отбирали себе товарищей в свою парторганизацию?
Полехин обрадовался вопросу Петра, внимательно посмотрел на него с надеждой, что он не ошибался, когда привечал Петра Золотарева и верил в его здравое мышление, и не ошибся в том, что в трудное, критическое для трудового народа время Петр Золотарев правильно найдет свое гражданское место, что сама его натура, честная и неподкупная, поведет его туда, куда надлежит идти честному, совестливому человеку. И Полехин доверчиво отвечал ему:
— Верно, Петр Агеевич, говоришь — товарищей себе надо отбирать с разбором. Но имей в виду, что каждый, кто ищет себе товарищей, отбирает их по своему, так сказать, критерию. Если говорить вообще, то в нынешнее время ищут себе не товарищей, а партнеров по выгоде. Отбор в партию имеет совсем другую природу. Здесь отбираются именно товарищи по принципу идейного мышления и обязательно из тех, кто идет к нам добровольно, сознательно и по глубокому убеждению в правоте, закономерности и неизбежности социалистического общественного строя и его экономической базы — общественной собственности на средства производства и в том, что именно социализм несет человеку труда главную его свободу — экономическую свободу от эксплуатации и социального неравенства. Ну, и конечно, кто готов посвятить себя борьбе за осуществление социалистических идеалов, обладает мужеством быть в рядах этих борцов — коммунистов.
Петр внимательно слушал Полехина, примеряя его слова к себе, и с удовлетворением увидел, что все то, о чем говорил Полехин, давно живет в нем подсознательно и питает его своим духом, даже, может быть, своей энергией, побуждая его к действию, которое, однако, он не знал, куда и как направить. И теперь он почувствовал, что все проясняется в его сознании, что ему открылось то, что он искал всю жизнь, к чему неизменно шел, но только не понимал этого. У него не было недостатка и в мужестве, но не было цели, на которую его надо было направлять. Сейчас же он вдруг почувствовал, что такая цель для него открылась, и жизнь его вдруг приобрела новый, большой смысл.
Но в эти минуты Петр еще не был готов раскрыться перед Полехиным: все еще не очень четко отразилось это новое состояние в зеркале его души. И, придерживаясь осторожности и идя за своими ранее возникавшими у него мыслями, он спросил:
— Мартын Григорьевич, при всем, что ты сейчас сказал, разреши вопрос: а что раньше, в советское время, не так что ли отбирали людей в партию? Может, поэтому она и развалилась, ее толкнули, пусть даже сильно толкнули, она и рассыпалась, как трухлявая гнилушка, и члены ее побежали в разные стороны по всяким щелям, а многие стали открещиваться от партии, от которой получили все. Не здорово ведь получилось? Честные люди говорят, что за развалом партии все вперекос пошло в стране — и страну развалили, и экономику обрушили, и героизм советской истории растоптали, и науку в распыл пустили, и культуру дерьмом и сексом замазали.
Полехин ответил не сразу, минуту помолчал, потом проговорил:
— Болезненный вопрос не только для нашей партии, но для всего коммунистического движения в стране. Я сам над таким вопросом думаю, я не ученый теоретик, не политический аналитик и утвердительного ответа тебе дать не могу.
— Ты, Мартын Григорьевич, если не старый член партии, то со стажем и свое мнение иметь должен, — смело заметил Петр.
— Да, имею такое свое мнение, думаю, что все дело в том было, что в партию вовлекали и принимали не коммунистов по мировоззрению, не идейно убежденных в социализме, не бойцов за коммунистические идеалы, не служителей людям труда, а передовиков от производства, не глядя на их политическую подготовку и закалку, ошибочно полагая, что передовик автоматически может быть коммунистом. В результате и получилось, что коммунистическая партия состояла отнюдь не из коммунистов. Даже в руководящие органы выдвигались, как теперь выяснилось, не коммунисты в полном понятии этого слова, просто карьеристы из числа аппаратчиков и так называемых специалистов народного хозяйства, далеких от идей и целей партии, которые с легкостью и предали партию без зазрения совести. Такое мое мнение… А вот и они появились! — воскликнул он, увидев идущих по аллее своих товарищей.
Исповедование главного врача больницы
Петр узнал спешащих к скамейке все тех же знакомых членов бюро заводской территориальной первичной парторганизации и еще с ними был главный врач заводской больницы Корневой Юрий Ильич, мужчина лет под пятьдесят, коренастый, широкоплечий, с простым озабоченным лицом, поредевшие седые волосы на голове аккуратно причесаны с пробором над левым виском, взгляд темных глаз под очками усталый, с прищуром. Подошедшие молча поздоровались за руку и сели.
— Немного припоздали, — тотчас заговорил Костырин, — но невозможно было вырваться из окружения больных и работников больницы. Они нас не винят, знают, что не мы во всем виноваты, они ищут у нас защиты, взывают о помощи. Больные — а это наши рабочие — стали уже опасаться, что дело дойдет до того, что у рабочего человека не остается возможности бесплатно не только полечиться, а посоветоваться о заболевании. Медработники опасаются, что дело приведено к тому, что нынешнему правящему режиму государственное здравоохранение не нужно, а для администрации завода, тем более, забота о здоровье рабочих — не ее дело. Финансирование лечебных учреждений производится лишь под страхом всенародного бунта. Если где отражается весь кошмар рыночно-капиталистических реформ, так это в здравоохранении, и если где более наглядно отражается антинародный характер ельцинского режима, так это опять-таки в здравоохранении, — Костырин сказал эти слова в сильном волнении, почти задыхаясь, с дрожью в голосе, нервно ворошил волосы на голове, хлопал книжкой-календарем по коленям, должно, все, что он увидел и услышал в больнице, здорово поразило его душу, а сознание не вмещает в себя все увиденное.
Костырин заключил:
— В общем — кошмар, ужас и отчаяние, это и заставило людей искать помощи в нашей парторганизации.
