значение. В таком случае, почему государство должно выплачивать ему государственную пенсию? Помните, поначалу демократы, провозглашая капитализм вместо социализма, убеждали нас, что капиталисты своим капиталом будут обогащать государство и сытно кормить своих рабочих, потому они, капиталисты, имеют первостепенное государственное значение, а рабочие их заводов и промыслов — не государственно- значимые люди. Стало быть, таким рабочим не положено государственное обеспечение, пусть себе на старость сами делают накопления из своего заработка. Значит, и трудовой стаж твой государству не надобен, а только тебе самому для длительных пенсионных накоплений, работай до упаду, если не выставят с работы, что мало вероятно, господин рабочий. А если заведешь трудовую книжку, она не будет государственным документом, и государству ее не предъявляй. Но такой порядок работает опять-таки на капиталиста трижды — первое, это позволяет ему с твоего безропотного согласия эксплуатировать тебя под самую завязку, второе, коль ты будешь держаться за работу для своей будущей пенсии, он будет без страха манипулировать твоей зарплатой по своему усмотрению, с выгодой для себя, конечно, и третье, он освобождается от отчислений в пенсионный фонд вместе со своим буржуазным государством. Правда, этот порядок пока еще не оформлен Законом, но, по всему видно, к тому идет. Ведь не зря телевидение и радио вместе с газетами запугивают всех постарением населения до того, что некому будет работать на пенсионеров… Но мы у себя Трудовую книжку с почета и значения не снимем до победного конца, когда вернем ей государственное значение и право, — она не дала Петру возможности ни ответить, ни спросить, а быстро шагнула за стол и взялась за телефон, стала набирать номер и сказала:
— Здравствуй, Михаил Александрович!.. Нет, о деле я: у тебя на школьном дворе гараж свободен?.. А освободить трудно?.. Да вот машиной обзавелась… Подарили мои работники, вернее, один у нас завелся такой богач. Приходи, увидишь и даже прокатишься, — говорила она весело, шутливо и потом с близкой доброжелательностью пояснила Петру:
— Это мой муж Михаил Александрович Краснов, директор школы, у него в школе есть производственная мастерская, а при ней гаражный бокс для грузовой машины. Там и поставим нашу лайбу на некоторое время, пока разбогатеем, — надежное место с точки зрения охраны. Вообще-то у нас есть наш товарный склад, там можно поставить и машину, но будет далеко за ней ездить, это на окраине города, где были торговые базы, мы купили их, а такая технологическая машина должна быть постоянно под руками.
Все это удовлетворило Петра, как нельзя лучше, и он предложил дальше:
— Теперь уж надо машину зарегистрировать в автоинспекции, получить техпаспорт, номер. С этим делом, видно, будет канитель.
— Да?.. Я как-то о регистрации не подумала… Но канители надо избежать, — и, не откладывая, опять взялась за телефон, полистала свою записную книжечку и набрала номер, и Петр стал свидетелем такого разговора:
— Это ГАИ? А капитана Глушенкова можно?.. Знакомая… хорошая знакомая. — Здравствуй, Роберт Борисович, Краснова Галина Сидоровна побеспокоила, да, бывшая соседка… — и дальше пошли любезные расспросы о жизни, о жене, детях, об успехах по службе, о происшествиях и автоавариях на дорогах, угонах машин, сочувствие по случаям трудностей и опасностей в работе гаишников, потом в некотором похвальном тоне: — Читала о твоем героическом поступке при задержании бандитов, поздравляю тебя. Хотя не знаю, можно ли поздравлять со встречей с опасностью?.. С победой можно… Поздравляю, стало быть, с победой, желаю таких же успехов в дальнейшем… Ну, и ты меня поздравь с приобретением автомашины… Нет, грузовой для магазина. Не новая, но восстановленная, как новая… Да, документы передачи есть… А нельзя, чтобы посмотреть ее на месте… обязательно в инспекцию? Хорошо, завтра утром, чтобы без ожиданий, будешь на месте? Договорились… — и пояснила Петру: — Знакомый парень, когда-то жили по соседству на одной площадке, до сих пор на ты, — и дала поручение Крепаковой Зое Митрофановне, товароведу: — Завтра поедем регистрировать машину, приготовь пакетик, чтобы, как говорит Петр Агеевич, меньше канители было.
— Понятно, — сказала Зоя Сергеевна. — Сколько?
— Да не лимон, конечно, а простой пакет угощений для мужика с подчиненным, две бутылки и хорошую закусь, поувесистей, на вес ведь будут определять, но и не очень, чтобы в глаза не бросалось и по весу и по наглядности, придется с пакетом оставлять.
— Хорошо, Галина Сидоровна, я поняла; попривлекательнее и подешевле, можно идти?
Заметив на лице Петра выражение недоумения и даже тень протеста, Галина Сидоровна, как бы поясняя и извиняясь, сказала:
— Понимаете, Петр Агеевич, какое дело… Словом, вы заметили, наверно, что я разговаривала с инспектором весело, немного наигранно и льстиво и, конечно, неискренно, но сознательно, а в душе у меня в это же время бушевал протест и злость кипела, проклятие вопило, короче, во всем моем существе велась борьба, но я, чувствуя это состояние протеста, сдаюсь все же под напором обстоятельств, — она отвернулась, чтобы, очевидно, преодолеть свое негодование, привести себя в душевное равновесие и скрыть от Петра Агеевича свое неумение играть роль артистки до конца, но затем, встряхнув головой, слегка надорванным голосом проговорила далее:
— Я до дрожи в сердце противница всяких подарочных подношений, благодарностей, взяток, другого рода презентов людям, несущим службу, считаю все это аморальным, но дело в том, что такую жизнь нам навязали, такой введен порядок взаимных связей при решении самых простых, повседневных деловых вопросов, такой образ мышления внедрен, что по-другому нельзя, это стало стандартом понятий и убеждений при совершении коммерческих и даже государственных сделок. Такова ядовитая окраска буржуазно-либеральной демократии, которую нам прививают насильственным образом. Вот так знамя буржуазной демократии превратилось в отвратительный жупел, под сенью которого утвердился порядок вымогательства презентов, взяток, благодарностей, даже обещаний не поддерживать коммунистов, все это объединяется общим знаменателем — коррупцией, а в философско-психологическом понимании — коррозией нравственно-морального здоровья общества… Так что не осуждайте меня, Петр Агеевич, — в таком обществе мы теперь живем, а для его изменения нам нужна борьба, а пока… — она горько улыбнулась, пошевелила своими округлыми плечами, словно освобождаясь от лежавшей на них тяжести, помолчала, разглядывая свои бумаги на столе.
Петр слушал директрису, вникал в ее слова, понимал ее и как-то уже по-дружески близко сочувствовал ей, но по своей натуре, по своему еще удержавшемуся рабочему характеру не мог принять ни нынешнего строя жизни, ни ее демократических порядков, поставивших честных рабочих людей в унизительное положение, когда даже ради общего, полезного и необходимого дела надо думать об обязательной подарочной благодарности за то, что кто-то должен исполнить свой служебный долг и дать формальную санкцию или поставить маркировочное клеймо на встроенность в общий производственный процесс. Вот так капиталистическое общество превращает своих членов в промаркированных клеймом взяточничества.
Разом с этим Петр чувствовал к Галине Сидоровне благодарность за ее доверие к нему, за то, что она в чем-то открылась перед ним, и ответил:
— Как я вас могу осуждать, Галина Сидоровна? Ведь вы же для общей нашей пользы… Я с трудом, правда, начинаю понимать своим рабочим рассудком, что мы сами получили такое государство, у которого надо все или вырывать силой или выкупать. А кто представляет это государство — или президент, или инспектор — это детали.
Директриса весело и громко расхохоталась. В это время в дверь с наружи постучали, и тотчас дверь открылась, в ней встал мужчина лет сорока, довольно плотный, ладно, по-спортивному сложенный, с седеющей головой, с добродушным, слегка скуластым лицом, с улыбчивыми карими глазами. Он открыл для себя дверь, не дожидаясь разрешения, и сказал:
— Здравствуйте, я без позволения вошел, кажется, в неподходящий момент, но я по приглашению.
Галина Сидоровна только выпрямилась за столом и произнесла, продолжая смеяться:
— Как раз в самый подходящий момент, Михаил Александрович… Это мой муж, а это — Петр Агеевич, наш шофер, будьте знакомы.
— Здравствуйте, Петр Агеевич, очень приятно познакомиться, — подал руку Михаил Александрович, всматриваясь в лицо Петра и пожимая его руку. — Постойте, постойте! Мне весьма знакомо ваше лицо, да
