— Нет, Кузьма Силантьевич, для такого эксперимента поищите другого партнера. А со мной — будем считать, что ты ничего подобного мне не предлагал, а я от тебя ничего такого не слышал. И разойдемся по-доброму, будто меж нами ничего не было.
Онемевший от неожиданного разоблачения Кузьма Силантьевич смотрел на Петра бегающими, испуганными глазами, а по лицу его от крыльев носа ползла злая бледность — действительно, не на того попал, или на очень хитрого попал. Но в следующую минуту он справился со своей растерянностью. Не простой, видать, ты тип. Но меня ты не пройдешь. Я с тобой еще поиграю, — промчалась мысль в его голове, и он наглым тоном проговорил:
— Ты это о чем? Я ведь тоже могу сказать: я от тебя ничего не слышал, и ты мне ничего не предлагал.
Такого провокационного, подлого оборота Петр не ожидал, да и предполагать не мог по своей честности и негрешимости совести. Но сдержал себя, подумав, что, очевидно, лучше будет, если разговор закончить на оборвавшейся ноте. Но завскладом, отдавая накладную, вдруг протянул ему руку, говоря:
— Всего доброго, Петр Агеевич, до следующего приезда, — он еще тешил себя тем, что неудачно или поспешно забросил сеть и что все можно повторить, ежели зайти с другого бока.
У Петра Агеевича не было времени обдумать прощального жеста заведующего складом, он механически подал ему руку и вышел к машине. Всю дорогу на обратном пути в нем кипело чувство возмущения. Его возмутило не то, что сегодня он получил лишнее подтверждение тому, что в нынешнем либеральном обществе все отношения уже стали строиться на воровской основе, а то его возмутило, что именно его заподозрили в возможности втянуть его в орбиту воровских отношений.
Пока он молча разгружал и передавал коробки с макаронами, удивляя Аксану Герасимовну своей рассерженной молчаливостью, у него явилась мысль, что за это время заведующий складом мог позвонить Галине Сидоровне и подсунуть под него какую-нибудь провокационную мину. От такого жулика можно всего ждать. Хотя у таких ворюг все должно быть просчитано, ишь, как он мне ответил насчет того, если я стану его разоблачать, — вертелись мысли в голове Петра. И он решил тотчас пойти к директрисе и обо всем происшедшем с ним рассказать ей.
Галина Сидоровна выслушала его внимательно, потом поднялась, молча подошла к окну, пересмотрела стоящие там в небольших горшочках комнатные фиалки с синими, белыми и чуть розоватыми нежными цветочками, потом потрогала сначала зеленые листочки растений, потом осторожно дотронулась до цветочных лепестков. Петр с недоумением смотрел на нее, теряясь в догадках, отчего она отвернулась от него и молчала и что думала о нем после его рассказа, как после его признания относится к нему, и вообще, будет ли у нее и дальше на будущее доверие к нему, не заподозрит ли чего за ним?
Но вот она повернулась от окна, внимательно взглянула на него и улыбнулась мягкой, доброжелательной улыбкой. Вернувшись к столу, она заговорила:
— Вы, наверно, думаете, Петр Агеевич, что после вашего рассказа я утрачу к вам доверие и переменю отношение?
— А что иначе я могу думать? Вы правильно угадываете мое душевное настроение, — несмело ответил Петр.
— Отбросьте свои сомнения и работайте спокойно: ни я, ни кто-нибудь другой в магазине в вас не имеет никакого сомнения, напротив, все робеют перед вашей честностью и предвзятостью в этом смысле. Поверьте моему слову и, если хотите, моему признанию, — она говорила серьезным тоном, без улыбки и без своей неизменной мягкости, а глаза ее светились все же ласковым блеском.
— Спасибо, Галина Сидоровна, за доверие, за то, что не держите подозрения по отношению ко мне, — с сердечным чувством признательности проговорил Петр и почувствовал душевное облегчение.
К нему вернулось чувство уверенности в том, что в магазине не будет поколеблено доверие к нему за его гражданскую непогрешимость и человеческую честность, которую, оказывается, он берег пуще всего и на которую посягнул заведующий складом макаронной фабрики. И в этот же момент появилась мысль, что очень просто можно потерять самую большую награду, которой человек награждается от рождения, — честность! А другой силы, скрепляющей отношение людей между собой, и нет для праведной жизни. Сейчас Петр еще раз уверился в этом.
— Но на будущее, Петр Агеевич, вам с заведующим складом, с этим Кузьмой, надо быть настороже, теперь от него надо ждать провокации, — продолжала Галина Сидоровна.
— Какой? — усомнился Петр, и это сомнение исходило опять же от его болезненной честности, а честный человек, всегда страдающий детской наивностью, нуждается в защите, в предупреждении, а то и в житейском научении.
— Очень простой, — предупредила Галина Сидоровна из своего опыта, — вам опять-таки придется ездить к этому Кузьме, он и воспользуется моментом, подсунет вам в машину три-четыре ящика макаронов сверх того, что будет указано в накладной, потом шепнет на проходную, вас задержат, якобы, с украденными ящиками. В минуту охрана составит протокол задержания. И потом доказывай, что ты не верблюд.
Петру тотчас представился весь ужас возможной провокации и его бессилия в таком случае для оправдания.
— Да, действительно, такое может получиться, — с некоторым испугом проговорил Петр, растерянно взглядывая на Галину Сидоровну. — Как же мне оборониться от такого подлога?
— Вопрос сложный, — согласилась Галина Сидоровна в задумчивости, — придется некоторое время вам ездить на эту фабрику с кем-нибудь вдвоем вроде как для помощи. Он, Кузьма, сразу поймет, что к чему, ну и пусть насторожится, все равно нам с ним придется столкнуться. Мне кажется, он сам у кого-то пребывает под колпаком и не чает, как из-под него вывернуться.
— Как это? — наивно воскликнул Петр.
Галина Сидоровна рассмеялась и сразу стала такой, какой он знал ее с первого знакомства.
— Как-нибудь это мы с вами вместе узнаем, — с улыбкой ответила она. И, наклонившись над столом, подложив под грудь руки с округлыми локтями, она заговорила знакомым Петру дружеским тоном:
— Когда после вашего рассказа я подошла к своим цветикам и пошепталась с ними, я действительно советовалась с ними о том, что вы будете думать обо мне и о себе после рассказа о встрече с вором и его предложении.
— Но я поверил вам и отказался от мысли, что вы станете меня в чем-то подозревать, и к тем своим мыслям я не хочу возвращаться, — взволнованно сказал Петр, доверчиво глядя на Галину Сидоровну.
— Правильно поступите, Петр Агеевич, — поддержала Галина Сидоровна и окружила свои умные глаза лукавой дрожью морщинок под глазами, чем успокоила Петра. — А вернулась к тем нашим мыслям, чтобы подкрепить их вот какими подсказками милых моих цветиков, — засмеялась она своей шутке, ласково глядя в сторону фиалок. — Я не принадлежу своим происхождением к рабочему классу, не росла в его среде и потом не соприкасалась с внутренней его жизнью непосредственно. Но присмотрелась и хорошо поняла психологию основного ядра рабочего класса, той коренной его части, по которой и определяется его сущее, его склад ума, его мировосприятие, словом, то, что нынче назвали бы менталитетом класса. Так вот, все это вырабатывает в истинно рабочем человеке один принцип, одну святость, одно поклонение — поклонение собственному труду. Рабочему человеку нужно одно — свободный доступ к орудиям труда, стало быть, свободный труд и есть справедливое вознаграждение за его труд. А это возможно при общественной собственности на средства производства, на те же орудия труда. И больше ему ничего не надо, все это обеспечивает ему спокойное существование, оберегает его натуру в среде справедливости, равенства, товарищества и честности. Он не может ничего воспринимать другого, кроме возможности честно, по справедливости трудиться. В его психологии превалирует одно — честность: честная, свободная доступность к орудиям труда, честный труд, честный заработок, честное его получение и, конечно, честное к нему, рабочему, отношение. Выходит, рабочий человек живет в ореоле честности. Из этого надо выводить то, что классически определялось как передовое — передовой рабочий класс, передовой рабочий человек, — она улыбнулась, потушила в глазах вдохновение, с которым произносила свои мысли, и уже спокойно, улыбаясь, закончила речь: — Уметь понять вас, — значит верить вам и, без всякого сомнения, доверять. Вот что за одну минуту сказали мне мои фиалочки. Так что с ихней подсказки я и подхожу к вашему рассказу и, вообще, к вам как к человеку. К коренному рабочему человеку!
— Спасибо, Галина Сидоровна, за такое доверие. Я постараюсь оправдать его, — с волнением сказал
