требовалось предварительно отсосать керосин из шланга, после чего он плавно переливался в баллон. И так шестьдесят раз! [77]
— Тьфу! — плевался после операции Кренкель. — Напился керосину на всю жизнь. Не подходи с папиросой — вспыхну!
Проверив, испытав и рассортировав свое хозяйство, зимовщики снова перевезли все вещи на аэродром. Там каждый сверток был положен на весы. Взвешивали с предельной точностью, ибо грузоподъемность самолетов была ограничена, и каждый килограмм подвергался строжайшему учету. Все запасные части и детали были выгружены из машин. Участники экспедиции пошли на это с тяжелым сердцем. Путь предстоял дальний, в дороге могли произойти всякие неожиданности. Полярные летчики и механики привыкли всегда иметь все под рукой. Но поднять весь обильный запас самолеты были не в состоянии. Выгруженные вещи лежали огромными кучами около машин, возбуждая хозяйственные вожделения бортмехаников. Потерю запасных частей наиболее тяжело переживал старший механик корабля Василий Лукич Ивашина. Он беспокойно ходил вокруг этого богатства, вздыхая, старался незаметно всунуть какую-нибудь деталь в самолет, но, застигнутый укоризненным взглядом Молокова, сконфуженно клал деталь на место, продолжая, однако, как лунатик свои виражи.
Через неделю после прилета вновь была объявлена трудовая мобилизация всего населения острова Рудольфа. На этот раз мы не разгружали, а грузили имущество Папанина и его друзей. Каждому самолету полагалось взять на борт сотни килограммов вещей станции. И снова в недрах гигантских машин исчезали палатки, приборы, одежда, клипперботы, движки, нарты. Объемистые банки с продовольствием полюсной [78] станции были распределены равномерно по всем машинам. Во время полета к полюсу один из кораблей мог оказаться в бедственном положении. Тогда продукты станции дали бы возможность экипажу пострадавшего корабля продержаться до прибытия спасательной группы. С этой же целью на каждый самолет было погружено по 80 килограммов продовольствия, упакованного в особые парашютные мешки. Узрев товарищей в беде, другие самолеты либо сядут и сразу заберут их со льдины, либо сбросят им на парашюте продукты, если посадка в этот момент будет невозможной.
Зимовщики забирали с собой только самое необходимое. Они рассчитывали при прилете на полюс конфисковать кое-что из самолетного инвентаря.
— Сниму шапку и пойду по кораблям, — смеясь, говорил Иван Дмитриевич — один даст чайник, второй — примус, третий — лишнее ведро. Обратно всех в трусах отпущу. Все равно вам на юг лететь!
Пробивая дорогу на Северный полюс, руководство экспедицией мобилизовало все силы и средства. На юге архипелага, в бухте Тихой, зимовали два легких самолета. 28 апреля Головин вылетел в Тихую. На борту его самолета находились два летчика. В тот же день Головин вернулся обратно. Через несколько дней на аэродром острова Рудольфа опустился и второй, находившийся в бухте Тихой, самолет. Легкие самолеты были немедленно использованы для связи и ближней разведки.
Наконец, все готово к штурму. На аэродроме далекого полярного острова стоял, пригнувшись перед гигантским прыжком, целый воздушный флот: четыре тяжелых четырехмоторных [79] корабля, мощный двухмоторный самолет и два воздушных автомобиля.
— Назидательное зрелище! — задумчиво произнес Отто Юльевич Шмидт, осматривая свою воздушную армию. — Если большевики смогли выставить здесь, на восемьдесят второй параллели, такую грозную армаду, то что же они сделают при тревоге в более южных широтах!
Так шли дни. Мы трудились, отдыхали, веселились. Вместе со всеми работали ученые, делая свое дело, помогая другим. В иные вечера Ширшов и Федоров пытались устраивать прогулки на лыжах. Но вскоре им это было строжайше запрещено.
— Разве можно поступать так неосмотрительно? — журил их Папанин, — каждый из вас обошелся государству очень дорого. А вдруг кто-нибудь нечаянно сломает руку или ногу? Зимовка будет сорвана — государству убыток.
— Иван Дмитриевич, я когда вижу ямку, падаю, — оправдывался Ширшов. Но под укоризненным взглядом начальника тушевался и конфузливо заключал: — Хорошо, я больше не буду.
Часто они по очереди заходили в комнаты участников перелета, жадно слушая неиссякаемые рассказы летчиков и полярников о различных, кажущихся фантастическими случаях жизни.
— Нам вместе ходить нельзя, невыгодно, — объяснял Кренкель. — Гораздо рентабельней слушать вас по одиночке. На полюсе пополнять свой запас не придется. Но если каждый из нас расскажет то, что слышал, хватит на целый год.
Иногда за ужином они обсуждали перспективы [80] своей работы, намечали, куда их может вынести дрейф льда. Законы дрейфа ледовых массивов центрального Полярного бассейна неизвестны. Может быть, льды вынесут отважную четверку к берегам Канады, может быть, к Чукотке, а может быть, и к берегам Гренландии.
— Эх, — мечтал Папанин, — если бы нас занесло в район недоступности! Как бы много получила советская наука.
— А не страшно? — спросил, улыбаясь, Водопьянов. — Снимать-то оттуда будет трудно.
Папанин приготовился отвечать, но его опередил бортмеханик Гинкин.
— Меня сюда направили из военной части, — сказал он. — Помню, вызвал меня командир и спросил, хочу ли я отправиться в большую экспедицию, но предупредил, что ее участники рискуют головой. Тут я пришел в полное недоумение. Что это за место в Советском Союзе, где можно голову потерять? Нет такого места!
Мы настороженно ждали хорошей погоды. Радист зимовки фактически лишился сна. Круглые сутки он принимал метеосводки советских, европейских и американских станций. Здесь, в маленькой рубке, учитывалась погода арктической полосы Советского Союза, ветра Скандинавии и Англии, температура среднеевропейских стран, метеообстановка Северной Америки. Каждодневно синоптик Дзердзеевский собирал воедино разрозненные данные трехсот двадцати станций, анализировал пути и взаимодействие циклонов и антициклонов. Как назло, мимо нас ползли бесконечной чехардой только циклоны. Антициклоны, несущие хорошую летную погоду, притаились на северных [81] уступах Канады. Но жизнь, невзирая на плохую погоду, шла своим чередом. 28 апреля произошло первое летное происшествие. Флагштурман Спирин вместе с магнитологом Федоровым и радистом Ивановым вылетели на самолете проверять работу радиомаяка. Они взяли с собой аварийную радиостанцию, винтовку с патронами и десять плиток шоколада, полкило сала и каравай хлеба.
Спирин полетел в своей шубе, Сима Иванов — в меховой рубашке и кожаном реглане, Федоров предусмотрительно надел малицу. Они должны были отлететь километров на 70–80, приземлиться, проверить слышимость и правильность сигналов радиомаяка и затем, примерно к десяти часам вечера, вернуться обратно. Проводив товарищей, мы уехали на главный аэродром готовить к разведывательному полету самолет Головина. В полночь бортмеханики самолета Кекушев и Терентьев разлеглись на нарах, собираясь проспать не меньше суток после изнурительной работы.
— Аврал — это не страшно, — сквозь сон бормотал Кекушев, — лишь бы не полундра.
В это время зазвонил телефон. Шевелев просил прислать к зимовке трактор. Шмидт и Шевелев собираются приехать на аэродром. Зачем такая спешка в час ночи? На всякий случай решили поскорее уснуть. Новый звонок.
— Николай Львович, с вами говорит Шевелев. Нужно немедленно лететь на поиски самолета Спирина. Ставьте лампы, разогревайте моторы. Торопитесь, так как погода быстро испортится.
Кекушев молча, не отвечая, положил телефонную трубку на полевой аппарат. Затем он [82] обернулся к нам и каким-то виноватым голосом произнес:
— Ну, вот и полундра!
Улететь Головину не удалось. Пока сливали излишек бензина, пока разогревали моторы, погода испортилась. Купол покрылся туманом, стартовать было нельзя. Полет временно отложили. Радисты дежурили всю ночь, но от самолета Спирина попрежнему не поступало никаких сведений. Утром на розыски пропавшего самолета выехали зимовщики станции на собачьих упряжках. Они взяли с собой продукты, медикаменты, теплые вещи, аккумуляторы для радиостанции. К вечеру погода чуть улучшилась. Головин, взяв на борт Шевелева, улетел на поиски. Сплошная облачная стена в двадцати километрах от Рудольфа заставила его вернуться обратно. Командование решило не покидать аэродрома до тех пор, пока не улучшится погода. Мы развалились кто где. Люди спали вповалку на полу, на верстаках, на столах и
