«Последний корабль Северной воздушной экспедиции покидает Центральный район Северного Ледовитого океана. Видны берега архипелага. Скоро остров Рудольфа. Мы возвращаемся, чтобы накопленные знания и опыт, все силы и энергию отдать на благо нашей любимой родины. Мы уверены и твердо знаем, что наша партия, наше правительство, мудрейший из людей, любимый вождь товарищ Сталин пошлют по этому пути десятки, сотни кораблей. Мы будем счастливы, если нам опять окажут доверие и еще раз поручат трудное дело.
Экипаж самолета.»
Последний корабль экспедиции, возвращающийся из далекого воздушного плавания, величественно плыл над островом, описывая широкие круги.
На юг!
В течение следующих дней мы обследовали по радио весь берег материка от мыса Челюскин до Мурманска в поисках снега. Наши самолеты, стоявшие на лыжах, могли опуститься только на снежный аэродром. А снег на Большой Земле почти везде уже стаял. Последняя надежда была на Амдерму. Там кое- где в лощинах еще держался тоненький снежный покров. Однако тревожные [202] вести приходили и оттуда. Начальник рудника сообщил Шмидту, что снег тает, на избранном аэродроме появились плешины. Рабочие рудника на грузовиках привозят снег из других мест и заваливают эти плешины. Через несколько часов приходится привозить снова. Нужно было вылетать, и притом немедленно, иначе мы рисковали остаться на острове отрезанными от земли, ожидая прихода ледокола с колесами. Он мог пробраться сквозь льды и через две недели и через два месяца: все зависело от ледовой обстановки.
Механики уже давным-давно подготовились к старту. В полет отправлялось четыре самолета: тяжелые корабли Водопьянова, Молокова и Алексеева и машина Головина. Самолеты Мазурука задерживались на острове для того, чтобы в любую минуту можно было оказать помощь группе Папанина (ежели она потребуется). Для обслуживания самолетов оставались летчики Мазурук и Козлов.
Тщательно ознакомившись с метеорологическими сводками, Дзердзеевский сообщил, что погода на трассе неважная: придется лететь над облаками, под облаками и в тумане. Но ждать больше было нельзя, 15 июня Шмидт приказал готовиться к старту. Механики еще ночью выехали на аэродром. В восемь часов утра моторы всех самолетов уже работали. Водопьянов вместе с другими командирами обошел весь аэродром и возвратился хмурый, неразговорчивый. Весна добралась и сюда, снег стал рыхлым, липким, отрываться придется с невероятным трудом.
К флагманскому кораблю подошли тракторы и сдернули его с места. Самолет неохотно бежал по склону купола. Увяз в рыхлом снегу и возвратился. [203] Командиры злились. Водопьянов вновь вырулил на старт, снова бросил машину под уклон, она бежала страшно долго и, наконец, оторвалась от проклятого наста. На старт вырулил Молоков. Мы бежали по следам Водопьянова, спускались все ниже, но скорость была явно недостаточна. Стоило самолету встретить маленький бугорок, и стрелка указателя скорости немедленно никла. Когда до обрыва осталось всего 100–150 метров, Молоков повернул машину. Не выдержав чудовищного напряжения, закипели моторы. Пришлось остановиться, открыть капоты, охладить двигатели. Столь же печально окончилась попытка взлететь и у Головина. Алексеев отказался от старта, так как мы стояли на дороге.
Остров был закрыт низкими облаками. Они нависли над нами сплошным непроницаемым шатром. Где- то вверху над облаками кружил флагман. Гул его моторов отчетливо докатился вниз. По радио Молоков сообщил Шмидту о нашей неудаче и рекомендовал флагману лететь одному. Шмидт принял иное решение. Пробив облака, самолет Водопьянова сел на аэродроме, несмотря на всю опасность посадки на перегруженной машине.
Снова все самолеты стояли на стартовой линии. Меж тем, погода ухудшалась. Купол затянуло туманом. Время шло, потихоньку приближался вечер. Мазурук, посланный в разведку, кружил около часа и, вернувшись, сообщил: облачность тонкая, на юге погода улучшается. Собрав летучее совещание командиров, Шмидт высказался за немедленный старт. На этот раз первым должен был вылетать Молоков. Мы разогрели моторы, Молоков мрачно посмотрел на белесую пелену, расстилавшуюся перед [204] его глазами, и молча сел на свое место. Запели моторы. В эту минуту к самолету подбежал Водопьянов.
— Вася, — сказал он чуть извиняющимся и несколько смущенным тоном, — знаешь, я думаю, нужно подождать. Самому взлетать в такую погоду еще ничего, а когда смотришь на других, делается страшно, Подождем, Вася, а?
Молоков улыбнулся.
— Что же, подождем, Миша, — сказал он просто и понимающе. — Я тоже считаю, что лучше подождать.
Страшно усталые, мы задремали. Ритсланд улегся поперек штурманской рубки, я прикорнул рядом с ним, Молоков и Орлов уснули, сидя в пилотских креслах, Ивашина свернулся под бензобаком. Часа через два немного прояснело. Раздалась команда «по самолетам!» Шмидт, окруженный зимовщиками Рудольфа, произнес прощальную речь. Он благодарил жителей острова за прекрасную работу по обслуживанию экспедиции.
Много было тяжелых стартов на протяжении всей северной эпопеи, но этот побил все рекорды. Самолеты снова бежали под уклон, напоминающий знаменитый крутой спуск у Трубной площади в Москве. У берега уклон переходил в обрыв. Нам нужно было во что бы то ни стало взлететь, и Молоков решительно повел машину прямо к обрыву. Легкий толчок — и мы в воздухе. «Провалится самолет или останется в воздухе, — задавал себе вопрос каждый из нас. Если скорость достаточна — полетим, если мала — свалимся в море». Ожидание было довольно нервным. Но скорость оказалась приличной, и машина повисла над морем. Следом за нами взлетели (прыгнули с обрыва) остальные корабли. [205]
Пробив облака, эскадра вышла к солнцу. Сквозь мутную пленку просвечивали море и битый лед. Выше нас — еще один слой облаков, более мощный, но имеющий много разрывов. Флагманский корабль лег на курс, остальные подстроились и шли следом. Стрелка магнитного компаса показывала 180 градусов, курс взят точно на юг. Архипелаг скрыт облаками. То в одном, то в другом месте, пропоров облачную пелену, виднелись вершины островов. Покрытые снегом, они торчали, как сахарные головы. Высота полета росла. Альтиметр показывал 1500 метров. Слева отчеканились дикие зубчатые уступы острова Грили. Вершины гарных хребтов, слагающих остров, напоминали башни старинного замка. Склоны спускались вниз в облака и были подернуты кружевом тумана. Черные тени подчеркивали глубину ущелий.
Облака тянулись то ровные, плотные и белые, как сливки, то пористые и пенистые. Как над вулканом, клубился туман над островом Бергауза. Его гигантский конус как будто срезан ножом. Склоны величественного острова обнажены и слоисты. Вид его исключительно красив.
Затем в просветах облаков появилось море Баренца. Виден кружевной, вдребезги битый лед, редко- редко сменяющийся блинами льдин. Ритсланд взял пеленг мыса Желания, запросил погоду материка. Слева от нас шел Головин, справа Алексеев, впереди флагман. Мы летели уже четвертый час. Впереди показалась белая полоска.
— Бережок! — радостно промолвил Ритсланд.
Это видны ледниковые берега Новой Земли.
Внизу, в дырявом облачном сите, темнела чистая вода. Льда нет. Сесть тут весьма неприятно. Медленно-медленно приближался берег. Горы [206] Новой Земли начинаются прямо из облачной пены. Вот мы пересекли линию видимого берега. Туман и облака набегали на него, как волны прибоя. Самолеты летели над Новой Землей. Внизу тянулась фантасмагория первозданной природы. Заснеженные горы, обветренные склоны, дикое, совершенно немыслимое переплетение хребтов. Земля вздулась исполинскими морщинистыми складками, наспех сложенными обгорелыми караваями, гигантскими трещинами коры.
Эскадра, выйдя к Карскому морю, плыла вдоль восточного берега острова к югу. Гористый берег весь изрезан причудливыми заливами, бухтами, озерами. Там и сям в море видны скалистые островки, словно скинутые могучей рукой с угрюмого берега. Море тихо, спокойно, неприветливо. Вдали заметна низкая стена облаков. Самолеты подошли к ней под большим углом и снизились к воде. Мимо нас пронеслись жиденькие, напоминающие легкий туман облачка, затем мы прорезали, пелену, напоминающую дым гигантской трубки.
