начало трансляции в 22.45, и в этот временно?й диапазон так и напрашивается 'девичник'. Сговорчивых девочек в Нилгороде предостаточно, и почему бы одинокому молодцу не превратить субботний вечер в 'вечер встречи тех, кому...' чуть-чуть за двадцать, с тем, которому под тридцать?..
Ей-богу, Александр так и поступил бы, потому что вовсе не чурался маленьких мужицких радостей, но, увы, картинка грядущего праздника как-то не складывалась. Хмуро глядя в окно на предзакатное светило, он в который уже раз за день подумал: вот и всё! Это - в последний раз. Завтра не наступит никогда! А если и наступит, оно будет уже совсем другим Завтра, и мы в нём окажемся совершенно иными. Да и то, если очень-очень повезёт...
Если быть абсолютно точным, комбат не думал. Потому что думать можно мысль, а вновь нахлынувшее на него предощущение Беды вовсе не относилось к таковым.
Мысль выстраивается по правилам формальной логики. Нынешнее же наваждение было насквозь алогичным.
Мысль так или иначе суть реакция нашего мозга на некую объективную реальность, если даже не прямая, то опосредованная, по ассоциации. Много веков назад предок великоросса был уведён в половецкий плен, и сегодня вид аркана в руках оленевода-чукчи наводит его, далёкого потомка, на мысль о жестокой неволе. Это нормально. Это ассоциативное мышление. И даже насквозь отвлечённая мысль, например, о жизни в глубинах Вселенной, в любом случае опирается на реальные объекты и понятия.
Мысль управляема волевым усилием индивида. Её можно синтезировать, разложить на составляющие, подвергнуть анализу, наконец, отогнать, переключившись на другой объект.
То же, что сейчас сквозило во всём существе гвардии майора ВДВ, отнюдь не было мыслью. Проистекало не из головы и даже не из глубины души. Ни на чём реальном не было основано. Не анализировалось. Главное, дерьмо такое, не желало отгоняться!
Подобные предощущения посещали комбата и в прошлом, но всегда так или иначе опирались на реально складывающуюся или, на худой конец, моделируемую ситуацию. Как правило, он реагировал адекватно - за что слыл по ВДВ фартовым везунчиком, - а когда пренебрёг, как раз и получил контузию... Но сегодня предчувствие угрозы со стороны таинственной неодолимой силы возникло вроде бы из ничего. Просто зудело в организме: 'Всё, комбат! Последний день! Последний вечер этой жизни! Завтра'...
- З-з-завтра... - сквозь зубы процедил комбат в тон ощущениям.
И тут его похожим звуком поддержал зуммер рабочего телефона.
Секунду он непонимающе глядел на аппарат.
Ещё секунду размышлял о том, что телефонные звонки вообще, а вечерние - тем более, ничего хорошего, кроме очередного 'геморроя', не сулят.
В третью секунду дал себе страшную клятву впредь не отвечать никогда, никому, ни на какие вопросы и ни за какие коврижки.
В четвёртую обречённо вздохнул.
В пятую поднял трубку.
- Майор Твердохлеб.
- Не может быть! Сам майор Твердохлеб! - донесся насмешливый бас из динамика.
У комбата отлегло от сердца: это был Игорь Шаталин, начальник медицинской службы полка, широко известный в узких кругах как Док, - тот самый друг, не отвечавший на звонки. Он, кстати, хороший психиатр, кандидат наук ещё с гражданки. Может, пожаловаться, дескать, так и так, сижу это я, русский цезарь Гай Юлий Твердохлеб, никого не трогаю, разрабатываю план атаки на мерзавца Гнея Помпея Великого, напротив - Наполеон, пообочь - гетман Разумовский, всё чин-чинарём, как вдруг..? Короче, не найдётся ли смирительной рубашки и лошадиной дозы галоперидола в задни... ну, в смысле, внутримышечно?
- Нет, увы, не сам... - проговорил он в трубку, машинально обмолвившись, - ...гетман Твердохлеб. Ну, хм, в смысле - майор Твердохлеб. Это его клон.
- Ничего, сойдёт и клон. Если сохранил генетическую память базовой модели... Здоров, Саныч!
Интересно, вопрос это или пожелание? - вздохнув, подумал Александр.
- Сам здоров!
- Ты где?
Комбат поневоле усмехнулся, глядя на монструозный телефонный аппарат времён своего тёзки Белла, мобильный прямо-таки до невозможности.
- Я где? В Стокгольме, на церемонии вручения Нобелевской премии мира.
- В каком смысле..?! Нет, Старый, серьёзно, ты где?
Вот именно с этого момента комбат уже не сомневался в серьёзности ситуации. Они с Шаталиным сдружились года три назад, бывали вместе в самых разных ситуациях, даже там, где, как в известной песне, 'птицы не поют, деревья не растут', и понимали друг друга с полуслова. Обычѓно Док, сколько Твердохлеб ни возражал, звал его Санычем. Привык, мол, в окружении коллег лет на пятнадцать-двадцать (сорок- пятьдесят) старше самого: Абрамыч, Маркович, Ароныч, Моисеич. Степаныч тоже. Папа которого в эпоху беспощадной борьбы с врачами-убийцами и безродным космополитизмом предусмотрительно сменил компрометирующую фамилию Эйдельштейн на исконно-посконно русскую - Эйдельштейнов... Что же, ладно, пусть будет 'Саныч', честно говоря, без разницы! Особенно перед лицом грядущей катастрофы...
Но коль уж Док назвал комбата 'Старым' - старым курсантским прозвищем, из тех ещё, что называется, из бывших, то вывод можно сделать лишь один: боевой товарищ тоже малость не в себе. Бурную молодость, скажем, припомнил. Бой под Итум-Кале. Домашний тиран и любимец кот Да Винчи опоросился борзыми щенками. По всей России скисло пиво. А то, глядишь, на гвардейский парашютно- десантный полк обрушилась чума... Короче, надо срочно выѓпить!
- Прежде чем ответить на сакраментальный вопрос 'ты где?', порожденный широкой 'мобилизацией' связи, в свою очередь спрошу: а куда ты звонишь, дружище моё бестолковое?
- Я?!.. Ой, блин, точно бестолковый! Заработался. Это же внутренняя АТС.
- Тонкое наблюдение, воистину достойное кандидата наук...
- Да ладно, не язви! Чем занимаешься?
- Взятки беру.
- Неужто дают?!
- Пока нет, но ведь сегодня не последний... - комбат закусил губу, - ...надеюсь, не последний день нашей провинциальной Помпеи. Авось наступят ещё времена, когда... авось... небось...
- Ай, Старый, брось! Если и наступят, то не в этой жизни.
- Не в этой жизни... - повторил он глухо. - Как сказал в своё время батька Лукашенко, белорусский народ будет жить плохо, но недолго... Что ж, ради такого дела, да если ещё Родина прикажет, родимся вновь! Точнее, переродимся. Во взяточника...
- Поглядите на него, готовый оборотень в погонах! - хихикнул невидимый начальник медицинской службы.
А рассеянный взгляд комбата остановился на предупреждающей табличке времён Лаврентия Берия, наклеенной штабным писарем на корпус телефона:
'Будь бдителен! В такие дни
Подслушивают стены.
Недалеко от болтовни
И сплетни до измены!'
Уж чего-чего, а насчёт поболтать и он, и Док были мастерами. Правда, комбат впадал в состояние болтливости только по настроению, рот же начальника медицинской службы не закрывался никогда. Примерно год назад сводная штурмовая группа Твердохлеба, блокируя пути отхода пантюркистам, захватила горный аул на границе Дагестана и Азербайджана. К нейтральным тамошним лезгинам воины-десантники отнеслись корректно и доброжелательно, однако отряд самообороны, дабы не нанёс вдруг удара ножом в спину, был ими с извинениями временно разоружён и добровольно-принудительным порядком сосредоточен в сельском клубе. Охранял интернированных как раз военврач Шаталин, до времени, слава Богу,
