за чародейство и огнестояние.
— Огнестояние? — переспросил Бакчаров, отряхаясь и поправляясь.
— Не хотела сгорать на костре, вот ее сюда и отправили, — пояснил Иван Александрович и перевел шляпу с глаз в нормальное положение на голове. — Мне знакомо ваше лицо.
— Да, мы ехали с вами из Варшавы в Москву, — напомнил Дмитрий Борисович, выбравшись из помоев и теперь осторожно ступая по ветхой лестнице.
— Бакчаров, если я не ошибаюсь, — прищурился Человек, улыбнулся, и они обменялись рукопожатиями.
— Так точно! Бакчаров, — радостно отозвался учитель, — Дмитрий Борисович.
— И вот, значит, мы с вами снова встретились, — констатировал артист, все еще улыбаясь, достал платок и без малейшего стеснения стал вытирать пальцы после липкого рукопожатия. — У вас неважный вид. Я бы вас не узнал, если бы вы не напомнили.
— Да, — нехотя ответил учитель, — в пути меня настигла болезнь, и я едва остался в живых…
— Что ж, — задумчиво усмехнулся Человек, — на Востоке говорят: коли в большую беду не помер — ждет тебя большое счастье.
Учитель хмыкнул и потер небритую щеку.
— Да и ночка сегодня у меня выдалась не самая легкая.
— Стрелялись на рассвете с Марьей Сергеевной?
Бакчаров отшатнулся и побледнел.
— Простите? — взял себя в руки учитель.
Человек улыбался.
— Не смущайтесь, Дмитрий Борисович, ейбогу я не хотел вас смутить, — насмешливо свел брови Человек. — Сейчас я вам все объясню. Дело в том, что мне знаком один из устроителей давешней перестрелки. Я, заклиная, отговаривал Анну от этой выходки…
— Анну Сергеевну! — изумился Бакчаров, вспомнив девушку, спавшую в номере Человека. Легкий разговор оказался фарсом, и теперь от собеседника прямотаки веяло опасностью. — Вы вхожи в дом губернатора?
— Я бы лучше выразился, что коекто из его дома вхож ко мне, — так же шутливо ответил Иван Александрович.
— Может быть, вы знаете, каково состояние Марии Сергеевны? — взволнованно спросил Дмитрий.
— Девушка умерла, — без тени скорби объявил Человек.
Бакчаров на секунду задержал дыхание, прислушиваясь, как отзовется в нем это скорбное известие. Ничего не услыхал, только сморщился.
— Как умерла? — вновь отшатнулся Бакчаров и обхватил гнилую опору галереи.
— Не приходя в чувства, — пояснил Человек и утешительным тоном добавил: — Перед дуэлью все равны, Дмитрий Борисович. Тем более вы не знали, что стреляетесь с девушкой…
Бакчаров отвернулся, положил руки на перила, и холодок пробежал по его влажной спине.
— Я убил человека, — подумал он вслух.
— Ошибаетесь, — возразил Иван Александрович, прочищая трубку, — только ранили. Ее умертвил другой человек.
— Откуда вы знаете? — иступленно бросил Бакчаров. — Я не верю вам!
— Зачем слепо веровать, когда можно прибегнуть к колдовским знаниям, — риторически возразил Человек. — Итак, вернемся к Альмире Тимофеевне. Вы изволите удостовериться в моей правоте?
Учитель ума не мог приложить, как его угораздило вляпаться в такую историю. Но самым трудным для него был вопрос, убийца ли он. Судя по всему — да. Но вот всезнающий артист говорит, что нет.
— Хорошо! — едва слыша Человека, выпалил Бакчаров. — Я хочу удостовериться в вашей правоте.
— Тогда сходите по этому адресу. — Человек протянул учителю зажатую, как папиросу, между пальцев карточку с адресом. — Удачи, — сказал артист и вновь надвинул шляпу на глаза.
Прояснилось, и установился чудесный, морозный день с зимней звонкостью свежего воздуха. Встревоженный словами Человека, учитель многократно обмотал шею вязаным шарфом, поглубже посадил свою фуражку и двинулся по данному ему адресу. Сегодня все нравилось Бакчарову в этом городе, все его удивляло — старые терема с резными наличниками, купеческие особняки, избы за покосившимися оградами стояли на холмах или прятались в ложбинах. Иной одноэтажный дом на вершине был выше двухэтажного в овраге. Ямщики скрипели телегами, людные улицы, словно из какогото другого столетия, извивались хитрыми петлями, спускались или взбирались в гору. Широкоплечие сутулые мужики здесь ходили особой осторожной поступью. Очевидно, привыкшие к сугробам, траве и грязи, они и в другие времена года продолжают косолапо перешагивать, высоко поднимая сапоги, лапти или калоши, натянутые на толстые валенки. И лошади в этом городе были такими же, как люди, смиренными и усталыми. На крытом деревянным навесом городском рынке люди толкались почти молча. Просто толклись и, прежде чем чтонибудь приобрести, както воровато, с опаской поглядывали на лотки с необходимыми им товарами.
Бакчаров несколько раз спускался и поднимался по одной и той же горе на восточном краю города, трижды перебирался тудасюда через одну и ту же речушку по разным пешеходным мостам, несколько раз переходил на поперечные полусельские улицы, много раз спрашивал, где находится указанный в карточке дом, на что ему отвечали чтонибудь вроде:
— Нуу, барин, такой улицы в Томске нет. Такая токмо в Барнауле, да и там не Кузнечный взвоз, а Кузнецкий.
— А эта улица как называется?
— Не знамо, барин. Сами не здешние. Мы из села Кемерово, проездом до Красного Яра. Зайцев будем стрелять, шакалов этаких! А копеечку дадите, коли не жалко?
В конце концов спасла его одна старуха. Она сказала:
— Не ходи туды, милок. Погубишь душу свою, а ты молод еще.
— А куды туды? — схитрил Бакчаров.
— Оон за той церковью на Воскресенской горе обрыв, с него крута лестница, под ней, как в овраге, дорога, а на той стороне оврага домина сатанинская. Не ходи туды, милок, ейбогу, не ходи…
Воскресенскую улицу, как и большинство окрестных улиц, заполонили разбросанные в беспорядке постройки с плоскими пирамидами мшистых крыш, засоренных тополиными веточками и опавшей листвой. Разные по величине и архитектуре дома на таких улицах, покосившись, порой едва не падали с какогонибудь косогора или, наоборот, упирались крышей в основание вышестоящей избушки. Воскресенская улица, совершив зигзаг, упиралась в давшую ей имя красивейшую церковь в стиле барокко. Сразу за церковью был обещанный старухой провал.
На другой стороне провала возвышался указанный в адресе особняк, возвышался как бы отдельно от всего остального города. Покосившийся, обугленный с одного края деревянный замок с темными, молчаливыми окнами мрачно громоздился на вершине густо поросшего умершей растительностью утеса.
Тропа к дому, очевидно, заросла, и, прорываясь к нему, Бакчаров карабкался по скользкой грязи, хватаясь за ломкий бурьян. Когда запыхавшийся учитель вцепился в кованую садовую ограду и начал закидывать на нее ногу, к нему обратились.
— Зря пришел! — даже не глядя на гостя, сказала злая полная татарка.
Запыхавшийся Бакчаров рухнул на сырую листву, сел, раскинув полы шинели, и принялся поправлять очки.
— Простите, мне дали этот адрес, — задыхаясь и глотая слова, начал объясняться учитель, — сказали, что я могу найти здесь Альмиру Залимиху… в смысле… Залимиеву.
— Самто откудова? — недобро спросила старуха.
— Из Люблина, — робко ответил Бакчаров.
— Я спрашиваю, кто послал тебя?
