Албанцы переговаривались между собой на языке, представляющем из себя смесь албанских и итальянских слов, но Ольга почему-то их понимала. И то, что она слышала, не вселяло в нее оптимизма.
Незаметно подсев ближе к Старику, она шепнула ему на ухо по-немецки:
– Будьте осторожны. Они сговариваются вас убить.
– Я и сам не глухой, – буркнул Цебеш по-немецки, поправляя свой пистолет. – Однако я думаю, – продолжил он на итальянском, – что у Ду и Тэрцо хватит ума слушаться во всем своего старшего и более опытного товарища. Тем более что убить меня будет весьма хлопотно, а пользы никакой – богатой казны действительно не имею.
Ду и Тэрцо растерянно заморгали. Уно обернулся к Старику – он улыбался, широко и открыто.
– Какие еще языки знает почтенный посол?
– Латынь, древнегреческий, древнееврейский... С албанским у меня плоховато – многих слов не знаю, но в целом смысл уловить могу. Где вам троим довелось служить, что вы так хорошо знаете итальянский?
– Венеция. Несколько лет в морской пехоте.
– А потом? Мне интересен весь послужной список.
– Сеньор хочет нанять нас на работу? – усмехнулся Уно.
– Почему нет? – пожал плечами Цебеш. – Без эскорта послу действительно негоже. Да и в дороге спокойнее. Или вы торопитесь попасть к нанявшему вас капитану? Это его три ящика вы везете в телеге?
– Нет. Ящики наши. – Уно похлопал по резной крышке самого длинного из них, очень похожего на гроб. – Пока что тот капитан не заплатил нам ни цехина, так что мы не связаны с ним ни принятыми деньгами, ни присягой. Но у нас уже есть с ним договоренность. Однако... – Он вопросительно переглянулся с Ду и Тэрцо, и те утвердительно кивнули. – Однако вы, сударь, заинтересовали меня. Впервые вижу валашского посла, знающего древнегреческий и древнееврейский... Но я бы пошел против своих принципов, если бы согласился служить вам на условиях, худших или даже равных тем, которые нам обещал прежний капитан.
– Вы умеете торговаться, Уно. Что ж, придется мне принять вас на жалованье, вдвое большее, чем то, которое вам пообещали... Как, согласны?
– Хорошо. – И Уно в знак свершившегося договора ударил с Цебешем по рукам. – Однако это немыслимо. Вы, сеньор, пообещали удвоить нам жалованье, даже не спросив, какую именно сумму придется удваивать!
– Честно сознаюсь, я не искушен в том, сколько в наше время стоит труд наемного солдата. Однако вас, скорее всего, наняли на общих основаниях. Спросив вас о жалованьи, которое вам уже обещали, я бы сознательно спровоцировал вас на ложь. Ведь это так естественно – назвать большую сумму... Потом бы мы стали торговаться... Не люблю. Тем более не люблю торговаться, нанимая людей. А теперь мне остается надеяться лишь на вашу врожденную честность. Я уже согласился удвоить обещанное вам жалованье. Так какое же жалованье вам обещал тот капитан на самом деле?
Уно внимательно следил за рассуждениями Цебеша и, услышав вопрос, недовольно и одновременно восхищенно взмахнул рукой.
– Э-эх! Я же говорил вам, ослы, что это не просто посол, а философ. Вместо того чтобы состязаться в жадности, он предлагает мне состязаться с ним в благородстве. Воистину, порой наивность и простота сильнее, чем самое изощренное коварство. Разве у бедных албанцев нет чести? Как теперь я могу солгать человеку, который готов потерпеть убытки ради того, чтобы только не принуждать меня ко лжи?.. Нам обещали всего по два талера в неделю на человека и по четыре талера в неделю, когда выступим в поход. Даже если эту сумму удвоить, получится не так уж и много. Однако мы, сударь, уже договорились, и я, признаться, совсем не жалею об этом.
После того как Цебеш нанял албанцев для охраны, обстановка несколько разрядилась. Уно и Старик завели неторопливые беседы на философские темы, а Ду и Тэрцо изредка отпускали скабрезные шуточки, надеясь, видимо, смутить ими Ольгу. Ольга заметила, что Цебеш с неудовольствием поглядывает на ящики албанцев, подозревая в них контрабанду или еще какую-нибудь грядущую неприятность. Также она заметила и то, как внимательно, даже испытывающе, смотрел на нее иногда Уно.
Дорога тем временем постепенно подсыхала. Они ехали, почти не останавливаясь, весь день и к вечеру оказались на окраине славного своим серебром города Граца.
– Направо. Вот в этот переулочек, – скомандовал Цебеш. Он чувствовал себя в лабиринте улиц так уверенно, словно Грац был его родным домом. Когда телега остановилась у высокого кирпичного забора, за которым темнели двух-трехэтажные постройки, он велел остановить лошадей, аккуратно слез на вымощенную брусчаткой мостовую и, буркнув: «Ждите здесь», скрылся в темноте.
– Непохоже на гостиницу или таверну, – недовольно проворчал Тэрцо по-албански. – Это, случаем, не городская тюрьма?
– Мария, – вполголоса обратился Уно к Ольге, – мне все кажется, что я вас где-то встречал. Вы меня... не помните?
– Нет. А где вы могли меня видеть?
– Нигде, наверное. Похоже, это просто внешнее сходство.
– Ох, не нравится мне это место. Там, за забором, кто-то поет, что ли? – не унимался Тэрцо.
– Монастырь, наверное. Где еще может остановиться на постой наш странный валашский посол, – подхватил Ду.
– Кажется, он вообще не валах... и не посол. Какая, однако, нам разница, коли он уплатил за неделю вперед.
Совсем рядом в каменном заборе скрипнула калитка, и появившийся оттуда Цебеш скомандовал:
