Кабинет Баумана был роскошен — диван с зеленой шелковой обивкой, тяжелый дубовый стол, голубые бархатные портьеры... На стене висел портрет бородатого еврея средних лет, но явно не Маркса и даже не Энгельса. О Марксе и Энгельсе Ленин знал только, что один из них был еврей, выдумавший хитрый коммерческий трюк: он написал книжку якобы о том, как зарабатывать капитал, — набив ее на самом деле всякой ерундой, буквально первым, что пришло на ум. Идея была очень еврейская, выгодная — все покупали загадочное сочинение, натыкались на долгие рассуждения о рабовладении и какой-то прибавке к стоимости, честно вчитывались, но рано или поздно догадывались, что их провели. В России эту обманную книжку давно запретили и правильно сделали. Находились, однако, идиоты — их называли «марксистами», — которые утверждали, что во всей этой абракадабре, написанной хитрым автором для заполнения бумаги, можно отыскать сокровенный смысл и скопить-таки капитал; для этого надо читать то по диагонали, то через строку, то задом наперед, — иные прибегали даже к каббале, но пока никаких новых способов обогащения не открыли. Ленин-то сразу смекнул, что ничего такого Маркс не знал и просто нажился на людской доверчивости, — а если бы ему был ведом таинственный способ наживания капитала, он бы уж как-нибудь обеспечил себя; поговаривали, однако, что умер он богачом и все свои деньги завещал Энгельсу для расширения книжного бизнеса, и уже Энгельс написал будто бы два других тома «Капитала» и еще брошюру о том, как захватить власть сначала в семье, а потом и в государстве, — но то ли у него не было марксовой ловкости, то ли аферу наконец раскусили, и никаких «энгельсистов» уже не появилось. Слухи о тайном марксовом богатстве наверняка распускали сами марксисты, надеясь подпольно распространить как можно больше экземпляров якобы шифрованной книжки. Ее переписывали от руки и прятали по чердакам, хотя правительство честно делало все возможное для пресечения наглой аферы. Ильич над всем этим только посмеивался. Надо будет со временем написать книжку о том, как все устроено, или даже газету. Назвать ее «Правда» или «Вся правда». То-то будут раскупать!
— Здравствуйте, — мягко сказал хозяин, огромный, полный брюнет с широкой лопатообразной бородой. — У вас срочное?
— Очень срочное, — кивнул Ленин. — Совершенно безотлагательное. Благодарю, что приняли, не то могла бы пролиться кровь. («Экий боров! С таким не то что одному, но и при помощи Лепешкина не управиться... Задавил бы как есть; впрочем, никто никого убивать не будет».)
— Очень интересно, — доброжелательно сказал Бауман-Мирбах. — Вы страдаете явлениями психического паралича, имеете симптомы нервной эпидемии или же полового расстройства?
— Полового, — быстро сказал Ленин. Он сообразил, что в этой сфере понимает все же больше, чем в параличах.
— И что же, вас тревожит бессилие? — сочувственно спросил доктор.
— Совершенно наоборот, — горячо сказал Ленин и на всякий случай трижды постучал по деревянному столу. — Абсолютно противное тому, что вы только что сказали. Напротив, меня тревожит исключительное, совершенно исключительное желание.
— Благоволите присесть, — широко улыбнулся Бауман. — Случай крайне интересный. Какого же рода желание вас тревожит?
— Я желаю полового наслаждения, — признался Ленин.
— Что же, это желание многим свойственно. В нем нет ничего болезненного...
— Многие — это многие, — отмахнулся Ленин. — А я желаю постоянно. Просто, знаете, ни о чем другом думать не могу.
— Что же, и сейчас? — не на шутку заинтересовался врач.
— Сейчас — нет, — признался Ленин. — То есть это возникает только в женском обществе.
Бауман, казалось, разочаровался. Вероятно, он — как большинство заграничных психиатров — был так уверен в своей неотразимости, что уже приготовился отбивать атаки ленинских домогательств.
— Но с такой силой, — горячо продолжал Ленин, — что это уже начинает привлекать внимание. Я еле сдерживаюсь, и женщины, ощущая своеобразный магнетизм, тянутся ко мне, забывая всякие приличия.
— Это весьма любопытно, — задумчиво сказал Бауман. — Прежде чем мы, однако, приступим к лечению, я должен вас предупреждайт... Вы имеете дело с представителем новейшей венской школы. Я имею честь к ней принадлежайт уже более восьми лет. Основатель нашего направления — профессор Фрейд, широко известный в лучших семействах Европы. Наше учение дает блистательные результаты...
— Я понял, — быстро сказал Ленин. Упоминание о лучших семействах Европы быстро навело его на мысль, что перед ним опытный и умелый шарлатан, который сейчас примется выколачивать из него деньги, а после пяти ни к чему не ведущих бесед по три рубля каждая пропишет ему брому и оподельдоку. — В настоящее время я не располагаю средствами, но...
— О, это пустое, — отмахнулся Бауман. — Если случай может меня заинтересовайт, я работаю часто из одного научного интереса. Новейшая венская школа имеет в России богатейший материал... Но я должен вас предупреждайт о другом: в процессе психоаналитического исследования вы можете узнать о себе много таких вещей, которые подействуют на вашу психику значительно тяжелее, чем вы можете представляйт сейчас.
— Из какой именно области? — заинтересовался Ленин.
— О, разнообразно... Но в основном из области раннего детства, из времен, когда вы бессознательно желали весьма странного. Если вы готовы со мной совершает путешествие по темным лабиринтам вашего прошлого, я со своей стороны приложу все усилия для выявления первичной травмы.
— Никакой травмы не было, — поспешно сказал Ленин. — Я рос здоровым, крепким мальтшиком. — По удивительной своей способности немедленно находить общий язык с любым собеседником он иногда бессознательно копировал его манеры: с заикой — заикался, с немцем переходил на немецкий акцент. Впрочем, выговор Баумана был правильный, почти московский, — немца в нем выдавали только глагольные окончания да несколько толстые «ч» и «ш».
— Это все так говорят, — ласково улыбнулся Бауман. — Утштите, что я требую абсолютной тшестности — без этого не может быть психо-анализирования. Скажите, кто была ваша добрая матушка?
«В конце концов, чем я рискую? — подумал Ленин. — Он меня никогда не видел и вряд ли еще увидит...»
— Представления не имею, — сказал он бодро. — Я воспитывался в чужой семье.
— О, так это уже многое объясняет! Вы никогда не знали своих родителей?
— Никогда. Моя приемная мать была женщина в высшей степени достойная, но она никогда от меня не скрывала, что я подкидыш.
— Это хорошо. Я за полную откровенность. Так видите ли, тшто лежит в основе новейшей венской школы: всякий ребенок в детстве желал вступить в половую близость со своей матушкой. Это звучит странно, но разве вы не слышали, как дети предлагают жениться на своих матерях, когда умрет папотшка? Мы предпочитаем называйт это комплекс Эдипа.
Ленин от души расхохотался.
— Многие реагируют так, — кивнул Бауман. — Но если вы пройдете со мной весь лабиринт своего бессознательного, вы вспомните и большее. Большинство детей всегда боятся, что отец будет отрезайт им вивимахер, вы понимайте, о чем я...
— Но почему?! — возмутился Ленин.
— Потому именно, — увлеченно излагал психоаналитик, — что отец должен подсознательно ревновайт. Вы желаете вступайт в связь с матушкой, но добрый батюшка уже наготове со своим тшик-тшик! Мы называем это отец-кастратор. Кстати, именно в России я получил удивительный материал, — чувствовалось, что внимательный собеседник был в жизни Баумана-Мирбаха редкостью, и он торопился поделиться наблюдениями с благодарным слушателем. — Видите ли вы, в России Родина и Государство — это понятия отшень разные, отшень. Можно даже сказайт, что Родина и Государство совершенно отдельно. В Германии не так, в Австро-Венгрии далеко не так, — в России же между Тзарем и Отечеством как бы заключается мистический брак, и потому у каждого русского есть два родителя — Тзарь и Родина. Русский желал бы любить Родину, но это греховно, противозаконно, так как ее уже любит Тзарь. И всякий русский опасается, что Тзарь кастрирует его за любовь к Родине. Кстати, так оно чаще всего и происходит.
— О да! — воскликнул Ленин. — Героические борцы... в застенках... и всякое такое.
