термиты появляются в начале дождливого сезона). Через несколько дней после рождения они разлетаются и основывают новые колонии. Правда, перед этим они недолго, но энергично роятся. Бушмены используют этот период так же, как и бергдамы. Они разжигают небольшие костры. Термиты летят из темноты на свет и падают прямо в костер. Бушмены, усевшись вокруг огня, лакомятся жареными термитами. Термиты — самое вкусное блюдо после кузнечиков и медовых муравьев. Иногда бушмены собирают термитов в кожаные мешки, а затем, когда захотят, поджаривают или варят из них суй.
К вечеру опять начались приступы лихорадки, но уже более редкие. Малярия еще раз догорала в моем теле. Я беспокойно ворочался в кошмарном сне: тысячи термитов, как черные блестящие роботы, бегали по моему телу, страшно щелкая челюстями. Я вздрогнул и проснулся, весь мокрый от пота. Керосин в фонаре давно выгорел, и стояла кромешная тьма. Постепенно придя в себя, я понял, что опять поднялся ветер. Он завывал в сучьях, из которых была сплетена крыша, осыпал песком стены хижины. Натянув одеяло на голову, я погрузился в тихий, спокойный сон. Не знаю, сколько я проспал. Из глубокого забытья меня вывел громкий крик, и в то же мгновение я ощутил навалившуюся на меня тяжесть. Оцепенев от страха, я машинально высвободил руки из-под одеяла и поднял их, пытаясь защитить голову. Где-то в темноте ругался Франсуа.
Ты жив? — кричал он. — Где фонарь, будь он проклят?
На мне лежали сучья и солома. Я понял, что произошло: обрушилась хижина. По моей шее, лицу и рукам ползали термиты. Чтобы избавиться от них, я ерзал на животе по земле и пытался соскрести их со спины навалившимися на меня сучьями, но с них только сыпался мусор и новые массы термитов. Еще несколько секунд продолжалась эта неистовая возня в темноте. Мы изо всех сил старались освободиться от остатков крыши и от насекомых. К счастью, вся попадавшая на нас дрянь была до такой степени источена термитами, что легко рассыпалась. Наконец я поднялся на ноги, отыскал при неверном свете звезд машину и включил фары. Хижина лежала в развалинах. Из-под них с проклятиями вылезал Франсуа.
Песок хлестал по коже, но мы разделись донага, чтобы избавиться от жалящих насекомых. Надев чистое белье, мы просидели остаток ночи в машине, пытаясь заснуть. К утру ветер утих. Мне повезло — лихорадка почти совсем прошла. В мусоре, который остался от развалившейся хижины, не было ни одного термита! Идеально вымуштрованные, они организовали планомерное отступление в свой подземный мир.
Когда мы пришли в бушменское поселение прощаться, там были только детишки и старухи. Все остальные ушли: мужчины на охоту, женщины — собирать коренья и ягоды, гусениц и личинок. Несколько женщин возвращались от колодца с водой в скорлупе страусовых яиц. Одна слепая старуха перепугалась, услышав наши шаги, шаги людей в сапогах, но мы успокоили ее, крикнув «Морро, морро» и вложив ей в руку немного табаку. Она стерегла грудного ребенка, которого не видела, но очень трогательно поглаживала узловатыми, искривленными пальцами. Ребенок отполз от нее, она на четвереньках настигла его и взяла на руки.
Эти бушмены ведут древнюю первобытную жизнь, но без переводчика нам здесь делать было нечего, и мы направились к цели — в Самангейгей. Можно было больше не таранить кустарник — перед нами была дорога, проложенная огромными грузовиками-дизелями, курсирующими через Калахари в Мохембу (Бечуаналенд) и обратно. Правда, дорога шла по сыпучему песку, и мы делали не больше восьми километров в час. Ночь мы провели под открытым небом, под раскинувшимся над нами звездным одеялом. Проехав утром несколько часов, мы заметили трех или четырех бушменов, прятавшихся в кустах. Немного спустя мы прибыли в Самангейгей, бушменский рай. Здесь мы собирались провести четыре месяца с самым древним народом на земле.
Глава пятнадцатая
Кустарник — их дом[1]
Вокруг Самангейгея раскинулась песчаная равнина, покрытая кустарником и золотистой травой, резко контрастирующей с ярко-синим небом. Здесь нет омурамбы, но вся местность лежит в неглубокой впадине, где в нескольких местах бьют роднички. Бушмены вырыли ямы глубиной в несколько метров, и даже в самое сухое время года там всегда есть вода. Около пятидесяти бушменов живут здесь в трех поселениях, каждое из которых находится примерно в километре от колодца. В одной из хижин этой маленькой общины поселился со своей семьей Натаму, африканец из племени окованго. Он должен быть нашим переводчиком. Департамент по делам туземцев выплачивает ему небольшое денежное пособие, и он живет в этом районе Калахари, следит за бушменами и сообщает о вспышках малярии, степных пожарах и других чрезвычайных происшествиях. Администрация Юго-Западной Африки поселила в разных частях Калахари несколько таких надежных банту, своих информаторов.
Натаму около тридцати лет. Он рос с бушменами недалеко от Окованго, учился в школе миссии и говорит на языках куангари, африкаанс и бушменском. Иатаму первым встретил нас, когда мы подъехали к колодцу. Мы передали ему письмо от Крюгера на языке куангари с просьбой познакомить нас с местными бушменами: к счастью, Натаму был с ними в хороших отношениях. Кроме того, он уже работал переводчиком с американской экспедицией на юге.
Натаму показал нам пустую хижину, и мы выгрузили бочки и баки с бензином и водой, консервы и оборудование. Появились обеспокоенные бушменские мальчишки и начали разглядывать нас издали. Мы позвали их. Те что постарше решились подойти, но остальные исчезли в кустарнике, откуда, конечно, продолжали наблюдение. До самого вечера Натаму и один бушменский мальчик учили нас выговаривать основные бушменские слова, которые могли пригодиться Франсуа и мне. В обучении нам помогал магнитофон. Они немного боялись этой машины, но, услышав, что она воспроизводит не только их голоса, но и мой, успокоились. Проучившись около часа, я уже мог чмокать губами, прищелкивать языком и, следовательно, выговаривать слова «не бойся», «иди сюда», «подожди минутку», «делай так», «это тебе» и т. д. К сожалению, я не мог записать эти щелкающие звуки фонетически и поэтому вынужден был несколько дней подряд прокручивать пленку, чтобы запомнить произношение. Постепенно я выучился выговаривать двадцать-тридцать коротких предложений.
Взрослому европейцу почти невозможно овладеть языком бушменов, так как для произнесения многих щелкающих и хрюкающих звуков необходимо иметь по-иному устроенные голосовые связки. Отдельные звуки произносятся с участием мышц живота и груди. Передаваемый этими звуками смысл зависит также от громкости, с которой они произносятся, от понижения или повышения тона. Последняя черта характерна для бушменского и для китайского языков.
У бушменов нет письменности. Считают они только до трех, изредка до четырех. Поэтому, чтобы объяснить, что он видел семь антилоп, бушмен должен показать три пальца, два и еще раз два. Бушмены часто дополняют свои необычно звучащие для нас слова жестикуляцией. Значение наших жестов и мимики они схватывали удивительно быстро и точно. Я скоро научился обходиться в разговоре своими несколькими фразами, фантазией и мимикой. Натаму помогал мне, только когда речь заходила о сложных и абстрактных понятиях.
По свидетельству немецкого ученого, доктора Зигфрида Пассарге, изучавшего язык бушменов в конце прошлого века, один старик бушмен утверждал, что понимает язык обезьян-бабуинов, которому научился, наблюдая за обезьянами и подражая им.
Примитивность и простота языка бушменов совсем не говорят за то, что их умственные способности ограниченны. У бушменов целая сокровищница мифов и легенд, часто по-настоящему поэтических и философских. Они могут выражать на своем языке довольно сложные мысли. Старый бушмен из племени кунг так ответил на вопрос о своем возрасте:
— Я так же молод, как самое прекрасное желание в моем сердце, и так же стар, как все несбывшиеся мечты моей жизни…
Существуют три группы бушменов, языки которых различаются примерно так же, как французский и испанский: бушмены племени хейкум — их осталось всего несколько человек в восточной части территории Овамбо; бушмены племени ауэн — их очень мало, и все они живут в отдельном поселении на юге Калахари; весьма многочисленны бушмены племени кунг, расселившиеся на северо-западе и в центре Калахари, к
