которой мы только что занимались, разгорячила меня.

– Что ты сделал с лошадью, что она так громко заржала? – поинтересовался я.

– Уколол.

– Зачем?

– Чтобы слуга проснулся. Надо, чтобы был свидетель, который бы подтвердил, что лошадь, вся в мыле, носилась по саду. Я, если можно так выразиться, создал некоторую очевидность. Если господин Жиру заинтересуется Жаком Данблезом, его слуга расскажет, что лошадь сегодня ночью проскакала, очевидно, не один десяток километров. В это время мы услышали далекий гудок поезда.

– Последний поезд, – вздохнул Дальтон. – А я-то надеялся, что успею вернуться в Париж и хорошо выспаться дома. Увы, не суждено!

Он помолчал.

– Ты слышал, Данблез велел слуге быть готовым к двум часам? Остается утешаться, по крайней мере, тем, что он тоже не спит.

– Кстати, ты не забыл о бродяге?

– Не волнуйся, он связан крепко. Впрочем, наверное, надо ослабить веревки. Нам предстоит ждать еще час с лишним. Вот развлечение!

Бродяга лежал на том же месте, где мы его оставили. За время нашего отсутствия он, очевидно, пытался освободиться от веревок.

– Дорогой друг, – насмешливо сказал Дальтон, – мы склонны дать вам свободу, но предварительно вы должны сказать, почему так стремились проникнуть в расположенное напротив нас домовладение. Я сниму с вас этот мешок, который мешает говорить, и затем мы послушаем вас с большим вниманием.

Он снял мешок, но старик молчал.

– Вы напрасно упорствуете, – продолжал Поль. – Даю вам пять минут на размышление для того, чтобы понять, что говорить необходимо. В противном случае я буду вынужден снова накинуть на вас этот мешок и за дальнейшее не отвечаю.

Эти слова не произвели на бродягу никакого впечатления. Он молчал.

Дальтон вышел из себя.

– Ты будешь говорить? – закричал он. Бродяга молчал.

– Приходится прибегать к крайним мерам, – Дальтон вытащил из кармана револьвер и приставил дуло к виску бродяги.

Совершенно спокойно тот вдруг сказал:

– Не шутите, господин Дальтон!

Мой друг зажег фонарик и осветил лицо бродяги.

– Маркас!

– Да, это я. Развяжите меня, господин Дальтон.

– Но почему ты молчал?

– Я не знал, кто вы такие.

– Разве ты не узнал меня по голосу?

– Боже мой, господин Дальтон! У каждого человека есть самолюбие. Я был убежден, что вы не узнаете меня. Грим-то ведь великолепен.

Поль, казалось, удовлетворился таким объяснением. Развязывая веревки, он заметил:

– Действительно, грим великолепен! Особенно удачны штаны.

Штаны Маркаса были подлинным произведением искусства. Просто не представляю себе, каким образом ему удалось покрыть их таким слоем грязи. Заплаты, швы, штопки привели бы в восторг любого актера.

Маркас попытался встать и свалился.

– Вы связали меня слишком туго, все тело затекло!

– Пустяки! Куда тебе торопиться? Возьми сигару и давай поговорим.

Маркас закурил.

– О чем?

– Что ты собирался делать у Данблеза?

– То же, что сделали вы: выпустить лошадь и разбудить слугу. Я слышал почти все, господин Дальтон. Правда, я был связан, но мог ползти на животе. Это неудобно, но что поделаешь!

Поль промолчал.

– Скажите, господин Дальтон, который час?

– Час.

– С вашего разрешения я ухожу.

Маркас поднялся и снова упал. Опять встал, выругался, с трудом сделал шаг, другой и заторопился к дороге, крикнув:

Вы читаете Иггинс и К°
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату