— Пора идти. — Он помолчал, потом сказал:
— Ты действительно хочешь насолить Эду?
— Нет, обнимусь с ним и нежно поцелуюсь. Датч весело глянул на меня:
— А это неплохо, Скотт. — Он улыбнулся. — В конце концов, ты уже достаточно пожил.
Я что-то прорычал ему в спину, потом подошел к бару и остановился рядом с рыжеволосой девушкой.
— Хэлло! — сказал я. — Вы Чарлина Лэйвел?
— Я мисс Лэйвел, — холодно заметила она.
— А я Шелл Скотт. Можно заказать вам мартини? Сухого?
Лед начал таять.
— А, я говорила с вами по телефону? А я подумала, что вы видели мой номер вчера и... Я улыбнулся:
— Вчера я вашего номера не видел, мисс Лэйвел. Но никакие силы не помешают мне это сделать сегодня. Я буду в первых рядах зрителей.
— Зови меня Чарли, брось ты это — мисс Лэйвел, мисс Лэйвел. — Она окинула меня взглядом и сказала:
— Можете заказать мне коктейль, мистер Скотт.
— Шелл для тебя.
Мы попивали свои напитки и обменивались общими фразами, после разговора со мной по телефону Чарли прочла в газетах о смерти Олдена и знала только то, что было в газетах. А там сообщались лишь голые факты и не было информации, которую я дал Фарли в полиции Медины.
— Я не задавала вопросов о Пэйджин, Шелл. Я все думала о том, что, по твоим словам, это небезопасно.
— Когда я это говорил, это было предположение. Но теперь я знаю это точно. Так что никому никаких вопросов. Хватит и того, что ты мне рассказала.
Она пожала плечами:
— Да я и не знаю ничего. Эд позвонил мне вечером в пятницу и попросил заменить Пэйджин.
— Он не сказал, почему потребовалась замена?
— Нет. Просто сказал, чтобы я в субботу была готова к выступлению. Он хотел, чтобы я начала уже в пятницу, но я была занята в этот вечер. А еще он сказал, что за две недели, когда я буду заменять Пэйджин, мне заплатят как за полный месяц, а это еще пять тысяч — чего еще надо?
В остальном же она лишь повторила то, О чем рассказал Датч. Никаких сведений о Пэйджин с пятницы. Эд Грей не очень нравился Чарли, а десять тысяч долларов — нравились.
— Уж очень этот Грей шустрый. — Она улыбнулась мне. — Я таких не люблю.
— А что он? Ну, в отношениях с девушками и все такое...
— Скользкий, как маслом намазанный. Это сразу можно заметить. Никогда ничего прямо не говорит, но понять дает. Я хочу сказать, что он не тянет рук, не хватает тебя, но у вас ощущение, что в любой момент он это сделает.
— Он ведь женат?
— Да, но это ему не мешает. По-моему, во время венчания он обручальное кольцо ей не на палец надел, а продел в ноздри. Говорят, она робкая домашняя мышка. Но со мной у Эда номер не прошел. Я знала, если я отопру дверь...
Я глянул на часы:
— Чарли, я попытаюсь найти хороший столик. А что это ты говорила о запертой двери? Это такое образное выражение?
— Нет. Ты просто об этом не знаешь — Она допила мартини. — Когда девушки из журнала появились здесь, все хорошие уборные уже были заняты. Поэтому сделали роскошную артистическую уборную специально для нас, рядом с апартаментами Эда. И эта комната сообщается с его комнатой через дверь. — Она улыбнулась. — Эту-то дверь я и держала запертой.
Я поблагодарил Чарли и сказал, что мы увидимся позже.
— Будь спокоен, меня-то ты точно увидишь.
До девяти я дважды спрашивал об Эде, но мне говорили, что он еще не появлялся в клубе. Я занял столик в «Арабском зале», но отнюдь не в первом ряду: он был далеко и сбоку от сцены. Можно было представить себе, что шоу происходит в Лас-Вегасе, а я нахожусь в Рино. Банкнот, который я продемонстрировал администратору, никакого действия на него не оказал; в столь поздний час он уже ничего сделать не может.
Я вышел на стоянку взять кое-что в багажнике «кадиллака», где я держал набор инструментов, необходимых в моей работе. Сегодня мне понадобился маленький бинокль, складывающийся в небольшую коробочку, формой и размерами напоминающую портсигар. Я положил бинокль в карман, вернулся к своему столику и заказал обед.
Обед был хорош, обслуживание потрясающее, а шоу — просто великолепное. Я закончил есть и заказал кофе перед началом первой части номера Чарли Первая часть ее номера была предельно проста. Она ничего не делала — только раздевалась. Подчеркиваю слово «только».
Весь смак номера состоял в том, что она появлялась в обычной одежде: аккуратный серый деловой костюм, белая блузка, туфли на высоком каблуке, нейлоновые чулки, розовое белье. А происходило все как бы в обычной, хорошо обставленной спальне. Девушка, исполняющая стриптиз, снимая с себя по частям экзотические одежды, расхаживая по сцене и пронзительно вскрикивая, — это одно. Но роскошная, великолепно сложенная девушка, раздевающаяся у себя в спальне, — это совершенно другое. В результате все зрители как бы превратились в человека, подсматривающего в замочную скважину, как Чарлина Лэйвел снимает с себя одежду в спальне. Только почему-то это считалось нормальным.
Настал момент, когда Чард осталась лишь в маленьких розовых трусиках, да и то было ясно, что они вот-вот исчезнут. Когда она взялась за верхний край трусиков, я достал свой бинокль.
Сомнений насчет Чарли у меня почти не оставалось, но для полной уверенности нужно было убедиться, что у нее нет веснушек (вы помните где). Чарли стояла спиной к публике, и было бы просто глупо этим не воспользоваться.
Трусики медленно начали опускаться; ниже, ниже скользили они... потом чуть замедлили движение... опять пошли вниз... ниже, ниже... и вот они упали на пол. Она переступила через этот розовый лоскуточек, выпрямилась и потянулась, как бы зевая. Но, смею вас заверить, в зале никто не зевал. Потом она наклонилась, чтобы поднять трусики с пола.
Я как бешеный крутил винт французского бинокля. Что-то мешало, я крутнул винт — вот! полная резкость, опять смутно. Я еще подкрутил винт — ага! До этого я даже не подозревал, как сильно сокращает расстояние мой бинокль. Я искал веснушки как бы с расстояния четверть метра. Ни одной! Ни одной. «Ай да старина Чарли!» — мысленно вскричал я. Я знал, что она хорошая девочка. Ни одной веснушки на попке у Чарли.
Внезапно посветлело, и я услышал где-то рядом вопль. Через пару столиков от меня какой-то жирный тип показывал на меня пальцем и что-то кричал. Головы за соседними столами поворачивались в мою сторону, похоже, им все это нравилось.
Я быстро сложил бинокль и, поскольку он был похож на портсигар, сделал вид, что достаю из него сигарету. Поздно. Я никого не обманул. Я выглядел виновато, чувствовал свою вину и был виновен.
Было плохо, но стало еще хуже. За столом у стены недалеко от моего столика на меня смотрел знакомый человек.
Безупречно одетый мужчина с вкрадчивым лицом сидел за этим столом с платиновой блондинкой. Эд Грей.
Он нес ко рту вилку, когда его глаза встретились с моими, и он сморщился, словно от зубной боли.
Я положил бинокль в карман и подошел к столику Грея. По дороге я подошел к жирному и небрежно спросил:
— Ты меня звал, приятель?
Он ничего не ответил. Но готов держать пари, что он рот теперь откроет не скоро. Эди Грей — очаровательный, улыбающийся, спокойный — смотрел на меня.
