Ленка так увлеклась танцем об осени, что совершенно ничего не видит и не слышит вокруг себя. А внимательная и осторожная Лу вдруг вспомнила, что там, куда упрыгивает любимая Ленка, — яма. Черт знает кем и когда выкопанная и очень глубокая.
— Ленк, — зовет она. — Ленка! Остановись!
Куда там! Машет руками Ленка, танцует, вопит восторженно.
— Ленка!! — Лу ковыляет за подружкой, но ее короткие лапки не успевают за длинными Ленкиными ногами. — Лееееен!
— Они будут мокрые! И небо будет серое! И все будут грустить! А потом радоваться, потому что после обеда — солнце!! — Ленка уже доскакала до ямы и, остановившись на самом краю, разводит руки в разные стороны: — Вот такое солнце, Лушкааа!
— Осторо!.. — кричит Лу, понимая, что уже, кажется, поздно. И точно: в последний раз взмахнув ладошками, Ленка обрушивается под землю. — …жней… — вякает Лу и обмирает. Потом несется к яме и начинает отчаянно вслушиваться и вглядываться. Темно и тихо. Тихо и темно. Проходит минута, две или целый час — у собак нет чувства времени, — после чего она задирает мордочку вверх и начинает горестно подвывать.
Еще через час, или два, или вовсе неделю Лу умолкает, потому что у нее перехватило горло. А из ямы — из ямы! — вдруг доносится томный Ленкин голос:
— Луууу…
Лу радостно взвизгивает и начинает метаться по краю ямы, ссыпая вниз камешки.
— Ленка! Ленкаленкаленка! Как ты? Как ты? Как-тыкактыкакты?
— Скажи мне, Лу… — Ленка лежит на спине и шепеляво отплевывается. — Почему я не вижу Скорпиона? Куда он делся?
— Какого скорпиона? — возмущенно тявкает Лу. — Ты цела?
— Моего любимого. — На очевидные вопросы Ленка отвечать не любит. — Почему я его не вижу?
— Потому что его отсюда не видно. — Поняв, о чем речь, Лу бросает быстрый взгляд на небо. — Он в другом полушарии.
— Правда? — из-под земли слышится неподдельное удивление. — Я же его вроде сюда вешала, нет?
— Так это когда было? — говорит Лу. — Уже давно перевесила.
— Хм. — Ленка энергично выплевывает очередной камешек. — Жалость какая. Завтра надо будет обратно вернуть. Я по нему соскучилась.
— Завтра ты ничего никуда не вернешь. И послезавтра тоже. Тебя теперь недели полторы караулить будут.
— Да, точно, — Ленка немного сникает. — Ну, значит, потом как-нибудь.
— Потом как-нибудь… — Лу все еще ворчит, но уже больше для порядка. — Ты лучше скажи, ты там до самого утра сидеть будешь или уже наружу полезешь?
— Полезу, — откликается Ленка.
Следующие десять минут из ямы слышится пыхтенье, сопенье, шебуршенье и топотанье.
— Луууу… — На одиннадцатой минуте Ленка бросает прыгать и удрученно вздыхает: — Знаешь, Лу, а я не могуууу.
— Понятно. — Лу тоже вздыхает. — Иду за подмогой.
— Ага, — хихикает Ленка. — Я буду ждать тебя на этом самом месте. Честное слово, никуда не уйду.
Лу фыркает, разворачивается в сторону дома и начинает довольно резво перебирать лапками. По предварительным подсчетам, думает Лу, я доберусь минут через сорок.
По предварительным подсчетам, думает Ленка, Лу доберется часа через полтора. Она снова ложится на спину и начинает мысленно подыскивать место Скорпиону. Интересно, думает Ленка, если я подсуну его ко Льву, они снова поругаются или в этот раз обойдется?
GENIUS LOCI
Жара стояла такая, что осы, лениво залетая в комнату, ястребами пикировали на виноград на столе, впивались в ягоды и так замирали, и тогда Денис брал их, одурелых, двумя пальцами за крылья и выкидывал вон.
Он сторожил виноград, а Наталья ходила из комнаты в комнату, потрошила шкафы и полки, вываливая все грудами на пол. Из развалин она выуживала то одну вещь, то другую, какую-то тряпку, какую-то книжку. Избранники летели в бегемотовы пасти двух чемоданов, недостойные оставались на полу.
Пойми, говорил Денис, вынимая из винограда очередную осу, она слабо цеплялась жвалами за мякоть, рвала хоть кусочек напоследок, пойми, я не могу отказываться от призвания. Если бы у меня был выбор, но ведь и выбора-то никакого нет, если я это могу, я должен это делать, такой дар не дается в растрату, это же не просто так.
Его голос разносился по маленькой квартире, был отчетливо слышен в каждой комнате и в кухне, он даже не поворачивал головы вслед ее перемещениям. Она не отвечала, только с грохотом обрушивала вещи.
Я же не предлагаю им решать, говорил он, я все беру на себя, и, главное, ничего сам с этого не имею, ты же знаешь. Это очень важно, что я ничего с этого не имею, тогда у меня, наверное, был бы выбор, а так его нет и не было, с того самого первого чернильного пятна — не было никакого выбора.
Чернильное пятно он посадил на Лидкино белое платье. Оно лежало на кресле, раскинувшись обморочной барышней, сама Лидка наводила последний глянец на ногти, а Денис с Наташкой надписывали гостевые карточки вишневой затейливой вязью — серебряная свадьба родителей, снятый зал в ресторане при казино, не то что бы пыль в глаза, так, золотая пыльца. Чернила не шли, Денис царапнул глянцевую поверхность, тряхнул ручкой под столом — и огромная, цвета вишневой крови капля шлепнулась и расплылась на кисейной барышне в кресле, прямо на лифе, как выстрел в сердце. Платье было убито. Лидка глянула и тихо завыла. Денис так и замер с пером в руке, а Наташка быстро сказала: «Наденешь мое выпускное». Наташкино выпускное было таково, что вой немедленно перешел в визг, о мертвой белой барышне больше никто и не вспомнил. Лидка укатила на бал, а вернулась с принцем — проиграла в рулетку свою сотню баксов и выиграла пять штук чужих. Владелец выигрыша, не то нефтяной магнат, не то хозяин сети точек канцтоваров, честно выделил ей десять процентов, а через три дня они выкроили минутку между двумя ставками и поженились.
Наташка с Денисом посмеялись и рассказали эту историю Денисовой тетке, вздорной больной старухе, у которой они ежемесячно отбывали повинность визита. Обычно эти визиты сопровождало неловкое молчание между короткими репликами, а тут случилась свежая сплетня, веселая и безобидная. Рассказывали бойко, перебивая друг друга, Денис взялся показывать, как он убил платье, — и смахнул со стола теткину чашку, последнюю из дворцового сервиза, предмет вожделения двух музеев и пяти антикваров. Следующую ежемесячную повинность Наталья отбывала одна. А вернувшись, с загадочным видом сказала: «Она тебе эту чашку до сих пор поминает, я еле до врача досидела, но надо же было знать. Так вот, старый гриб говорит, что это чудо и что он видит такое впервые в жизни».
После чашки в ящике рабочего стола появилась тетрадка, обычная зеленая тетрадка в клеточку, исписанная каллиграфическим Денисовым почерком. Записи в тетрадке выглядели четверостишиями некой поэмы: первая строка — число; с новой строки — имя или описание внешности; с новой строки — тот больший или меньший ущерб, который был причинен; с новой строки — тот эффект, который последовал за
