правому крылу немецкого фронта. За ними ехали танки 20-й и 21-й дивизий. Роммель намеревался нанести решающий удар этим утром — одновременно атака тремя танковыми дивизиями по направлению к побережью и на Бук-Бук. 8-я армия, как он полагал, уже находилась на последнем издыхании.
Окинлек, прибывший в штаб Каннингэма в 8.30, получил первые сообщения об очередном наступлении Роммеля и пришел к такому же выводу. 8-я армия должна отступить. К счастью, 1-я танковая бригада по каким-то неведомым причинам так и не получила приказа следовать на запад и вместе с 5-й индийской дивизией сейчас стойко сдерживала напор немцев.
Каннингэм был смертельно уставшим и вымотанным, его душевное состояние было далеко от идеального. Слишком сильным было напряжение прошедших дней, и Окинлек, мгновенно оценив ситуацию, принял командование 8-й армией лично на себя. Официально Каннингэма освободили от обязанностей только несколько дней спустя.
Что еще можно было попытаться спасти из этого хаоса? Две дивизии пехоты, за исключением 150-й бригады 50-й пехотной дивизии, особо не пострадали. Южноафриканской дивизии приказали отступать вдоль побережья, а двум другим бригадам 50-й пехотной — вдоль немецких тылов. Танковые бригады на севере должны будут прикрывать отход южноафриканцев вдоль узкой полоски между морем и немецкими танками.
Роммель, естественно, стремился замкнуть кольцо. Но это ему не удалось. Несмотря на все усилия немецких танкистов, их продвижение было приостановлено английскими летчиками. 16 и 17 мая, как потом сказал Окинлек, «8-я армия былатпасе-на только с помощью Королевских ВВС». Когда передовые отряды Балка вышли к морю в двух милях от Бук-Бука, они застали там только несколько отставших английских танков.
Но Роммель все же был доволен. Враг отступал, неся тяжелые потери как в живой силе, так и в части МТО. Его танковая армия находилась в каких-то паре сотен миль от Александрии. Египет, как он полагал, почти лежал у него на ладони.
В течение нескольких следующих дней, пока разведывательные части 90-й моторизованной шли на восток вдоль побережья по пятам отступавших англичан, защитники и население Египта готовились к самому худшему. Остатки британского Средиземноморского флота отчалили из Александрии ночью 19 мая. В гавани отряды саперов ожидали сигнала к подрыву портовых сооружений. Город превратился в призрак. Комендантский час строго соблюдался, хотя большинство армейских частей ушло либо на запад, на фронт, либо на юго-восток, к Каиру, чтобы там ожидать эвакуации.
В столице улицы были забиты машинами, шедшими с фронта, из пригородов и Александрии. На поездах, уходящих в Палестину, не было ни одного свободного места. Дороги, ведущие из Каира на юг и юго-восток, были переполнены транспортом, увозившим нон-комбатантов по направлению к Суэцу, Суэцкому каналу и в долину Верхнего Нила. На пустыре между английским посольством и генеральным штабом горели костры из карт, шифровальных книг, докладов и прочих документов. Каир начал напоминать Москву.
Во дворце Абдин-Палас взволнованный король Фарук совещался с премьер-министром Али Махером. Король пообещал англичанам, что в нужное время он переберется в Газу, но на самом деле выполнять это обещание не собирался. Немцы тайно предложили королю убежище — абвер пообещал, что переправит его и Али Махера на Крит. Египтяне это предложение отклонили: они собирались «исчезнуть», чтобы появиться вновь для приветствия «армии-освободительницы».
В казармах египетской армии зрели свои заговоры, хотя и бесцельные. «Свободные офицеры» изо всех сил пытались убедить влиятельного лидера «Исламского братства» шейха Хасана-эль-Банна присоединиться к намечаемому перевороту. Он, в свою очередь, советовал им выжидать. Когда Роммель подойдет к Александрии, объяснил шейх Анвару Садату, тогда они вместе выступят и очистят страну от проклятых англичан.
В то время пока двое заговорщиков дискутировали в прохладном особняке шейха5 в одном из богатых каирских кварталов англичане поспешно возводили укрепления на окраинах столицы, на северо-западе и у пирамид. Окинлек все еще находился в пустыне, направляя отступление 8-й армии к позициям у Эль- Аламейна. Между ним и его заместителем в Каире генерал-лейтенантом Корбеттом шел интенсивный обмен сообщениями, касающимися вопросов защиты Центрального Египта. Хотя Окинлек не желал раньше времени вносить смятение в ряды и без того потрепанной армии, он внутренне готовился к худшему. Был подготовлен план затопления огромных территорий в районе дельты Нила, между Вади-Натрун и побережьем у Александрии возводилась линия оборонительных сооружений. Если случится самое худшее, то Окинлек был готов постепенно отводить 8-ю армию из Египта: половину расположить за Суэцким каналом, а половину — в долине Нила, где она могла угрожать флангам немцев в случае их наступления на Синай и Палестину.
Конечно, всегда оставался шанс, что такое отступление не воплотится в жизнь. Хоть 8-я армия и потеряла много танков, столь необходимых, однако к Эль-Аламейну она отходила, сохраняя строгие порядки. 2-я новозеландская дивизия была уже там — она прибыла в Эль-Аламейн неделей раньше из Палестины. 10-я танковая дивизия, у которой, правда, не было должной выучки и достаточного количества танков, была в пути. Эти перемещения, конечно, ослабляли северный фронт до состояния прозрачности, но немцы пока еще не возобновили свои наступления в России, да и из Великобритании должны были прибыть свежие дивизии. На такой риск идти стоило.
Черчилль, чье положение изрядно пошатнулось после серии поражений на фронтах, полностью поддержал Окинлека в решении встать у Эль-Аламейна и сражаться там. В телеграмме он в своей обычной манере предложил, чтобы войска «стояли несокрушимо или умирали там, где стоят». Он думал, что такие слова солдат только ободрят. Брук, хотя и согласный в принципе, все же придерживался мнения, что такой категорический приказ может стоить Британии всей 8-й армии, которая была ценнее, чем весь Египет. Он согласился с решением Окинлека требовать наилучшего, но готовиться к худшему. Черчилль в итоге согласился и с этим.
В Вашингтоне Рузвельт также был встревожен. Когда Черчилль запросил о скорейшей помощи, Рузвельт немедленно приказал послать на Ближний Восток 300 новых танков «Шерман», 100 безоткатных орудий и большое количество самолетов. Если Египет успеет пасть, пока они будут в дороге, то их всегда можно будет выгрузить в Акабе или Басре.
В Риме Муссолини с нетерпением ожидал падения Египта, которое, без сомнения, смогут осуществить итальянские союзники. Он предвкушал триумфальный въезд в город. Изначально было обговорено, что Египет, да и в целом Ближний Восток, относятся к итальянской сфере влияния. В кабинетах Министерства иностранных дел подчиненные графа Чиано разрабатывали проект провозглашения Египтом независимости, на деле узаконивающий аннексию страны Италией. Римские газеты пестрили фразами типа: «Двухтысячелетняя дружба между Римом и Египтом». Отношения Клеопатры и Октавиана при этом старались не упоминать.[39]
На публике немцы с радостью подтверждали главенствующую роль своего союзника в египетском вопросе. Втайне же они делали все, чтобы эту роль ослабить как можно сильнее. Итальянцам не сообщали о контактах абвера с Фаруком и Али Махером, и аналогично итальянцам никто не собирался предоставлять полную власть в Каире. Вместо этого в Египте должно быть учреждено немецкое военное правительство во главе с Роммелем и итальянская гражданская администрация. Естественно, что на весь период войны основная власть должна находиться у первого. Второе же должно заниматься экономикой Египта, не слишком процветающей. Немцы отказались даже говорить о каком-либо соглашении по поводу раздела трофеев или контроля над ресурсами. Учитывая то, что и немцы, и итальянцы понимали, что подобные соглашения могут в положительную сторону повлиять на решение арабов к востоку от Суэца поднять восстание против англичан, остается только удивляться такой политической недальновидности. Как и во многих других случаях, высокомерие и жадность оказались слишком сильны, а идеологическая скудость «Нового порядка» — провальной.
Однако, если что и отсутствовало у лидеров стран «оси», — так это ясновидение. Блеск военных побед полностью ослепил разум руководства как в Берлине, так и в Риме. Раннее лето 1942 года выглядело великолепно. Фюрер, прибыв в свою ставку в Вольфшанце, известил Йодля, что намерен присвоить Роммелю звание фельдмаршала в тот же день, как его части войдут в Каир.
Как только закончилась песчаная буря, 22 мая защитники Эль-Аламейна обнаружили перед собой
