придете?
Причин для отказа я не видел. Торчать нам тут долго, корчить из себя невесть кого абсолютно незачем, так что приглашение было единогласно принято, в смысле одним моим голосом. Что думает по этому поводу попутчица, спрашивать не стал. Начнет кочевряжиться, ей же хуже.
Я вылез из палатки первым, Лило последовала за мной. Сдается, что она так и не спала. Ну да не мои заботы.
Мы подошли к костру, возле которого грелась уже знакомая нам пара и несколько странного вида людей, я бы охарактеризовал их как хиппи: все патлатые, расхристанные, в ужасно нефункциональной одежде, с разными фенечками и дурацкими финтифлюшками. Вид у всех параноидально-одухотворенный. Короче, не от мира сего.
Видимо, о них и предупреждал Шибздик.
Неформальная (впрочем, откуда сейчас взяться формальной) молодежь развлекалась. Один, закатив глаза, тихонечко бренчал на гитаре. Две девицы, почти одинаково одетые – в пальто с длинной бахромой, в узких черных трико с гетрами до колен и армейских берцах, – подпевали. Мелодия была заунывной, из тех, от которых сводит скулы и хочется спать, но вся компашка, похоже, пребывала в состоянии, близком к экстазу. Впавшие в нирвану хиппи мерно покачивались в такт, издавая время от времени звуки, напоминавшие гудение перегревшегося трансформатора.
На костре готовилось какое-то варево, пахло оно так вкусно, что я решил закрыть глаза на некоторую невменяемость окружающих.
Увидев нас, гитарист отложил инструмент в сторону и с радушной улыбкой протянул руку.
– Вы новенькие, с Двадцатки, – не то спросил, не то констатировал он.
Я кивнул, пожимая ему руку.
Улыбка на лице исполнителя скучных песен стала еще шире.
– Прошу вас к нашему костру, погреться и вкусить пищи телесной и духовной.
В данный момент первое меня интересовало гораздо больше второго, но на халяву и уксус сладкий. Ради набитого желудка я готов прослушать любую теософскую лекцию. Религиозных сект в подземке развелось больше, чем крыс, к ним потихоньку привыкли, разве что станционные священники открыто выражали неудовольствие, но до серьезного выяснения отношений доходило редко.
Понятно, что сейчас нам будут парить мозги, однако столпившаяся возле костра аудитория еще не догадывалась, что их труды пропадут впустую. Если в мою башку что-то когда-то влезло, выбить это из меня нет никакой возможности. Так что отец Варфоломей мог оставаться спокойным за своего заблудшего барана.
После того как музыка прекратилась, хиппи пришли в себя, завязался разговор. Первым делом меня засыпали градом вопросов. Люди интересовались близкими, родными, друзьями, надеялись разыскать кого- нибудь из них на Двадцатке. Кто выжил, кто погиб.
Чаще всего ответы сводились к короткой фразе «не знаю», но хиппарь с гитарой, которого звали Андреем, выяснил, что его двоюродная сестра обитает на Двадцатке, и очень обрадовался.
– При случае навещу, – сказал он. – Тебя привела к нам сама судьба, Александр.
После того как меня выжали досуха, компания у костра перешла к вопросам не столько мирским, сколько метафизическим. Тон беседы по-прежнему задавал Андрей, неглупый парень, но порой его заносило.
– Как вы думаете, почему это все произошло? – заговорил он. – Я имею в виду войну, нашу жизнь под землей, чудовищ на поверхности. Почему все так сложилось?
Глаза его зажглись нехорошим блеском.
– Спроси что полегче, парень, – попросил я. – И без того тошно.
– А разве вы никогда не задумывались на эту тему? Разве никогда не спрашивали себя? Неужели вам все равно?
Я разозлился:
– К чему столько вопросов? Я вот задумывался не раз и не два, но разве кому-то в итоге стало легче? Что случилось, то случилось. Изменить что-либо мы не в силах. Скажу больше: даже выводы на будущее нам не сделать. Боюсь, прошлый опыт уже никогда не будет применим. Мы вынуждены прозябать под землей, жить по другим правилам, которые коренным образом отличаются от тех, что были раньше. Мы помним, конечно, десять заповедей, но нам приходится убивать, прелюбодействовать, сотворять себе кумиров, желать жену ближнего своего, предаваться огромному количеству прочих смертных грехов. Мы медленно, но верно приближаемся к раскаленной сковородке. Давай примем это к сведению и не будем забивать башку всякой шелухой.
– Ты затронул тему греха, Александр. Молодец, – неожиданно похвалил Андрей. – Если не возражаешь, я ее продолжу. Человек за все время своего существования успел так изгадить планету, что она в отместку загнала его глубоко в свое чрево, превратила жизнь на поверхности в наказание. Воздалось по делам нашим! Думаешь, у тех, кто нажимал красные кнопки на секретных чемоданчиках, были какие-то весомые причины для начала войны? Думаешь, они не представляли, во что это может вылиться? Нет, они не были дураками, эти люди прекрасно знали, что могут превратить земной шарик в выжженную пустыню. Они знали и, тем не менее, устроили апокалипсис. Почему? Ответ один. Ими двигала некая сила, Провидение, если хочешь. Я, конечно, много на себя беру, но рискну назвать эту силу некоей живой субстанцией, душой Земли, например.
– И вы проповедуете поклонение этой субстанции?
– Не совсем. Мы проповедуем поклонение всему живому. И особенно метро. Метро с большой буквы.
– Хочешь сказать, что наше метро живое? – невольно улыбнулся я.
– Да, – с упрямством фанатика кивнул Андрей. – Не смейся, Александр. Метро живое. И, более того, является полноценным, самостоятельным, а главное, рукотворным организмом. Оно помнит своего создателя, сохранило к нему теплые чувства, только поэтому смогло приютить человека, когда наверху начался Армагеддон. На поверхности все против нас: жуткие твари, вещества, вызывающие мутацию, отравлены почва и воздух. А здесь мы находимся в относительной безопасности. Метро словно зеленый оазис посреди раскаленной пустыни.
– И за что же нам такая честь?
– Не честь, Александр. Это благодарность Метро демиургам. То немногое, что оно в состоянии сделать для нас. Более того, не удивлюсь, если сейчас Метро находится в жесточайшем конфликте со всей планетой, требующей нашего уничтожения. Метро пытается нас защитить. Берет под свое крыло. Конечно, рано или поздно одна из сторон затянувшегося конфликта победит. Я не берусь ставить на победителя. Я лишь надеюсь на то, что Метро удастся замолить наши грехи и Земля простит нас.
– Твоя теория не лишена привлекательности, но зачем вешать столько собак на человечество? Да, мы не ангелы, но в подавляющем большинстве вполне нормальные, я бы даже сказал, милые особи. Мы любим друг друга, обожаем детей, способны на самопожертвование. Можем прийти на помощь ближнему, совершаем бескорыстные поступки. Возможно, нам не повезло с теми, кто управлял, но почему этот ваш долбаный дух Земли, вместо того чтобы уничтожать все человечество, не грохнул пару-тройку президентов? Глядишь, те, кто пришел бы им на смену, вели бы себя по-другому. Если этот дух и впрямь существует, он производит впечатление тупой и глупой скотины, кровожадного монстра. Я бы на вашем месте не стал бить такому уроду поклоны. А метро… Ну, если оно и впрямь за нас, я не премину сказать ему спасибо. Только я в этом сомневаюсь. Уж извините.
Андрей посмотрел на меня, как на врага родины:
– Вы святотатствуете, Александр.
– Разве? Я православный человек. Вполне себе верующий. Урона своим убеждениям я не нанес.
– Вы пытаетесь нащупать или пробить брешь в нашей вере.
– Ни в коем разе. Как упрямый человек другому упрямому человеку, говорю: уверен на сто процентов, любой спор оставит нас при своем. Предлагаю больше не развивать эту тему и заняться другими, более увлекательными вещами.
– На самом деле вы оба и правы, и нет, – вдруг вмешалась в разговор Лило.
До сих пор она молчала, и у меня создалось впечатление, что наш спор ей малоинтересен.
