реакции.
— Я не удивлюсь, Нана, если ты ничего не знала о состоянии финансов нашего щедрого барона, — сказал брат. — Думаю, отец и сам не особенно вникал в денежные проблемы, учреждая тот или иной фонд или фант и влезая в долги. Конечно, по мере возможности он что-то возвращал из своих гонораров за книги и заокеанские лекции…
— Да-да, папа недавно вернулся из Америки, он читал во многих университетах!
— Ты такая же наивная, как и Артюр, Нана. Неужели ты не понимаешь, что для того, чтобы содержать замок, — даже не занимаясь благотворительностью, только содержать замок и все! — каких-то там гонораров, если ты не голливудская звезда, недостаточно! Я сто раз говорил ему: Артюр, продавай замок, это слишком дорогое удовольствие для кабинетного ученого! Замок погубит тебя! И вот пожалуйста, я оказался прав. А ведь еще десять-пятнадцать лет назад можно было устроить гостиницу, какой-нибудь там туристический центр, и жил бы наш барон припеваючи, занимался бы своей ботаникой да благотворительностью! А теперь? Что ты будешь делать, Нана?
— Я?.. Почему я?
— Кто же еще? Ты наследница, если Артюр не написал другого завещания кроме того, что составил в день твоего рождения! А, зная его любовь к бюрократии вкупе с фамильной безмятежностью, я абсолютно уверен, что другого завещания нет! Нет, сестричка! Нет! Радуйся! Папа оставил тебе прекрасный выбор: ждать торгов или срочно грабить банк! Другим путем ты не сможешь выплатить долги!
— Не кричи на сестру! — взорвалась Моник. — Она ни в чем не виновата!
— Подождите. Выходит… Выходит, папа… покончил с собой, узнав о банкротстве?!
— Нет. — Брат прокашлялся. — Извини, Анабель, я сам не свой. Нет, конечно, не покончил. Просто умер. Взял и умер. Естественно, все кредиторы активизировались мгновенно. А будь он жив, мэтр Брунар продолжал бы лавировать между ними — у одного занять, другому отдать, третьему выплатить кредитные проценты. До бесконечности. Условной, конечно, бесконечности, но тем не менее.
Он помолчал, мы с Моник тоже. Через расступившуюся толпу мы миновали замковый мост, въехали во двор, заполненный транспортными средствами всех мастей — от солидных марок до дешевых мотоциклов и полицейских машин.
— Зря ты не переоделась по дороге, Нана, — произнес брат, припарковывая «мерседес» на свободном пятачке. — Там полно народу, а ты эдаким полярником, только бороды не хватает. — И невесело хмыкнул.
— Да, — рассеянно сказала я, — с бородой я бы выглядела солиднее. — Покидать более или менее теплый салон автомобиля совершенно не хотелось. — Что же теперь делать?
— Ты про платье? — спросил брат. — Или про замок?
Он вышел из машины и распахнул дверцу сначала мне, потом — Моник. Вместе со сквозняком ворвался запах молодых листьев и еще чего-то ласково-забытого. Я вылезла наружу и принюхалась, обводя двор глазами. Ну конечно же! Бело-розовые пирамидки в мохнатой листве — каштаны! Папины любимые каштаны!
— Так ты про платье или про замок? — уточнил брат.
— Каштаны цветут, — сказала я. — Я давно не видела весны. Почему-то всегда приезжала осенью… Моник, дай, пожалуйста, мне платье, я пройду через кухню и переоденусь у себя.
— Можно, я с тобой? — жалобно попросила Моник. — Так неохота опять в зал. Мэр, все его чиновники, шеф вашей полиции, монахи из соседнего аббатства…
— Монахи? — изумилась я.
— Ну! Который день поют не умолкая!
— Но наш мэр, кажется, «левый».
— Все они «левые», пока старуха с косой не…
— Достаточно, хватит обсуждать мэра. Пошли, пошли через кухню все вместе, — поторопил брат, вытаскивая из багажника пакеты. — Поживей, девочки, нас и так заметили. — Он кивнул в сторону людей у парадной лестницы. — Уходим, пока не накинулись с соболезнованиями.
Мы юркнули под деревья и быстро пошли вдоль северного фасада жилого корпуса. На древней каменной кладке в лучах заката нежился бархатистый мох.
— Ужас! — Брат брезгливо ковырнул его ногтем. — Как здесь можно жить! Я не понимаю, как это все еще не рухнуло до сих пор! Каменные сараи!
— Не пересаливайте, мсье! — не выдержала Моник. — Ты еще не вспотел доставать свою сестру? Ей и так паршиво, а тут ты со своим поганым языком. Кабы я знала, что ты злой и зануда, в жизни бы не согласилась пойти за тебя! Классно здесь жить! Классно и романтично! Ну, Анабель, скажи!
Я кивнула и благодарно посмотрела на нее. У меня традиционно хорошие отношения с подругами и женами моего брата, но только не с ним: он всегда ревновал меня к нашей маме, особенно когда ее не стало, естественно, скрывая эту детскую ревность, как воспитанный взрослый человек — смешно двадцатитрехлетнему парню ненавидеть шестилетнюю девчушку только за то, что она посмела родиться у его мамочки!
Алену было четырнадцать, когда наша мама вышла замуж за моего отца. Мама старше его на шесть лет, но она папина первая и единственная любовь. Он познакомился с ней, когда она уже была замужем и имела сына. Потом мама овдовела, и отец, не медля, предложил ей руку и сердце.
Я родилась не сразу, а если бы не родилась, то замок и титул наверняка достались бы Алену, папа усыновил бы его, потому что у папы нет никаких родственников — он последний в роду де Бельшют. Все они активно участвовали в Сопротивлении; за стенами замка находили убежище многие, бежавшие в Швейцарию от режима. За что все жестоко поплатились, чудом уцелел только мой дедушка: его спрятала семья нашего дворецкого Герена, повторив легендарный поступок своих предков. Это так, к слову, сейчас речь о другом. Просто я хочу сказать, что у Алена достаточно поводов недолюбливать меня.
Конечно, бывали и периоды сближения, особенно когда брат женился во второй раз и они с Люси никак не могли завести детей. В первом скоропалительном и краткосрочном браке Алена тоже не было наследников. В общем, нерастраченные материнские силы Люси достались мне. Это было очень кстати в мои пятнадцать лет. Казалось бы, вот уж отличный повод для ревности, но нет, именно тогда мы с Аленом начали дружить. Заслуга Люси.
Именно поэтому я с определенной тревогой восприняла известие об их разводе и о том, что у брата новая пассия — Моник, особа моложе меня. Папа только вскользь упоминал о ней в письмах, и я представляла ее алчной красоткой, позарившейся на банковский счет моего брата. Как-никак Ален директор Бельфорского филиала крупной инвестиционной компании и держатель значительного пакета акций. Его банковский счет весьма солидный, особенно после того, как брат унаследовал некоторую сумму от одного бездетного дядюшки со стороны родного отца, кстати сказать, разорившегося и покончившего с собой в момент банкротства. И вдруг Моник оказывается такой славной! Конечно, она простовата, ее речи не отличаются правильностью и изяществом, зато у нее доброе сердце, она здравомыслящая, красивая, молодая и наверняка родит моему брату много детей.
Возле ступенек в кухню бродила курица с цыплятами. Ужасно трогательно! Ведь именно из-за пристрастия к курам нашего дворецкого Герена я предпочла орнитологию, а не папину агрономию с ботаникой, что было бы логичнее.
— Моник, когда вы собираетесь пожениться? — не вполне уместно спросила я и в свое оправдание добавила: — Очень хочется стать тетей.
— Собирались, — буркнул брат, — первого июля. Теперь на год откладывается.
— Ничего! Мы подождем, — оживилась Моник. — У меня такое удачное платье, Анабель, оно не выйдет из моды за год. Знаешь, вот здесь по груди все закрыто, а сзади вырез до…
— До колен! Замолчи! От твоего трепа у меня голова…
— Ален, — строго произнесла я, брат осекся. — Что с тобой? Что такого ужасного сказала Моник? Я не узнаю тебя!
— А! — бросил брат и с размаху толкнул ногой кухонную дверь. Она испуганно скрипнула и распахнулась, стукнув о стену. — Нервы, сеструха. Не обижайся. Это все нервы. Заходи.
Длинное трикотажное платье Моник пришлось мне точно впору, но ее туфли оказались велики, и я
