воровством. Еще он бегал от ментов и сидел. Сидел он всё свободное от работы и бегов время, то есть, сколько себя помнил, столько и сидел с небольшими перерывами. Нынешний, трехлетний перерыв, да притом на берегу самого черного из морей, был самым большим в его жизни отпуском. Родился он в пригородном совхозе («сахвозе»), в трущобах и бараках, вырос в детдоме, родителей своих почти не помнил, отец был инвалидом-алкоголиком, а мать пьяницей, а по совместительству дояркой и проституткой. Они даже приезжали как-то в детдом, пьяные и грязные, но он спрятался и не вышел к ним. В армии он не служил, так как сел задолго до призыва, женат не был, своего угла не имел никогда, в руки не брал ничего, кроме отмычки, да «писки», заточенной до бритвенной остроты монеты, которой режут сумочки, — то есть вором он был классическим, щипачем-писарем, не чета нынешним «лаврушни-кам», которые и женаты, и хоромы имеют, и с ментами через день киряют, и с гэбэшниками у них ладушки. Не воры, а так — переводняк… Однако, несмотря на такие свои классические «понятия», Мишка не являлся не то что «законником», или «положенцем», он не был даже «авторитетом» в преступном мире, так как был «коцаным». Точнее, «обиженным»: на Тобольской пересылке его сунули в хату к отморозкам- беспределыцикам, и ночью один из быков провел по его губам своим толстым, плоским подсердечником. И всё, братцы, кончилась карьера честного бродяги! А так хорошо начиналась… Блат-комитет пытался раза два в последнее время реабилитировать его и приподнять хотя бы до «положенца», но только Мишка сам в последнее время уходил от таких инициатив, справедливо решив, что жизнь у вора, по нынешним временам, конечно же, жирная, но уж очень короткая, а уж какая беспокойная, — просто жуть. Поэтому он отошел от пацанов и общака, выправил себе через одного барыгу чистую, правильную инвалидную ксиву (даже пенсию регулярно получал), снял в приморском городе бунгало с печным отоплением и вот уже три года жил себе потихоньку, незаметно пощипывая лохов по маленькой в порту да на вокзале обижал разинь отдыхающих; не обходил вниманием и лопухов-туристов. Жил себе как тот клопик под листиком, — а что еще надо человеку, которому давно уже стукнуло тридцать пять, и который половину жизни отбыл на южных берегах северных морей, добывая для родины древесину ценных пород. Сколько ж можно мошку кормить? Надоело! Пора бы уж и поумнеть.
Так он загорал на лежаке до самого до сиреневого вечера, иногда отходя к морю, да к киоску с напитками. Перед самым уходом домой, купил вечернюю местную газету, чтоб было во что завернуть плавки. Раскрыл и увидел волосатую физиономию вчерашнего своего «клиента». Тот воздевал на фото руки, как бы умоляя: «Верните книгу по черной магии!» — таков был заголовок статьи. Уже растрепал, сука!
Мишка внимательно прочитал заметку, из которой явствовало, что украденная им желтая книга написана под диктовку знаменитого колдуна с озера Титикака и является уникальной, что известный профессор Гелий Нектарович Джим-Джимайло в эту трагическую для него ночь прибыл на теплоходе из трехлетней командировки, и что книга — плод его пятилетних изысканий, и что если человек непосвященный и неподготовленный, тем паче со слабой психикой, выполнит все советы, зафиксированные в желтой книге, то может не только превратиться в волка, леопардо-ягуара, тигро-льва или медведя, но и повредиться в разуме. И что вся прибрежная милиция разыскивает книгу вовсе не затем, чтоб помешать вору превратиться в зверя, — это в конце концов личное дело укравшего, — а опасаясь, как бы вор не повредил свою психику, попытавшись выполнить содержащиеся в книге предписания, или, еще пуще, как бы не остался в зверином обличье навсегда. В конце заметки снова крупно чернели слова: «Товарищ (господин) вор! Верните книгу! Убедительная просьба».
Видно, уж очень достал Мишка своей кражей этого дурака-профессора, —ишь, как вопиет. А вознаграждения тем не менее никакого не предлагает, жадина-говядина! А то можно было бы и подумать… А так Мишка лишь посмеялся над всей этой чепухой. Нет, не любил он всё-таки интеллигенцию. Действительно, как сказал один опер: ни воровать заставить, ни охранять поставить. Но чего это менты так возбудились? Даже странно. Больше искать им нечего что ли, как рукописные книжки с бредом в желтом переплете.
Когда он уже собрался уходить, увидел, как мимо него от моря в гору, к санаторию, выглядывавшему из магнолий, поднимался судья Ситников Сидор Иваныч. Тот самый человек, который упёк Мишку по первой ходке. Козёл! «Раньше звали Сидором, теперь зовут пидором, наверное, уважают…»
Да, именно этот человек сломал когда-то Мишке жизнь. Мишка сдуру спёр у одного пьяного сумку, где лежало мыло, полотенце и мочалка. И за это-то он и получил свой первый срок — три года общего режима. Адвокат просил судью дать условный срок, мол, парень исправится, да и в армию ему скоро. Нет! А после суда судья даже бросил вполголоса (но Мишка услыхал), что нечего, мол, жалеть этот человеческий мусор. Из этого паразитического материала, дескать, ничего не получится, сорняк, он и есть сорняк. Мишка запомнил эти его слова на всю жизнь. И поклялся отомстить. Слово пацана!
И вот сейчас, стоило ему увидеть судью Сидора-пидора, как он понял, что отомстит, — но только как, пока не знал. Он проследил, как судья дошел до ворот санатория. Что ж, видно спокойная жизнь кончилась, бля!
Пришел домой, покурил как всегда под кленом, посидел, посмотрел на голубое южное небо — там, где он родился, небо всегда было низкое и серое, — вошел в свое бунгало и завалился на диван. Тоска и злость терзали его. Образ толстого, обрюзгшего, сытого судьи не оставлял его. Возле дивана валялась куча всевозможной макулатуры типа «Бешеных», «Соленых» и прочей ерундистики. Мишка пошарил на предмет чего-нибудь почитать. Попалась давешняя книжонка в желтом переплете о магии. От нечего делать развернул и уткнулся как раз в то место, где знаменитый колдун с озера Титикака рассказывал, что нужно сделать, чтобы превратиться в зверя: волка, леопардо-ягуара, тигро-льва, или медведя.
Конечно же Мишка не верил ни в Бога, ни в черта: пройдя с младых ногтей свои лагерные университеты, он перестал верить во что бы то ни было. Уж ада-то он, после всего, что видел и пережил, не боялся однозначно. А что касается Бога, всесильного, всемогущего, справедливейшего и всеблагого, то достаточно было оглянуться по сторонам, чтобы понять: Бога не существует. Или Он умер. Что же до всяких там оборотней, то из книжек, из дурацких импортных фильмов он знал, что полнолуние — лучшее время для всякой нечисти, что убить оборотня практически невозможно, его можно убить лишь серебряной пулей, заговорённой в трех церквах, и одновременно знал, что всё это полная чушь, выдуманная, чтобы пугать мальчишек да старых глупых баб. Однако он не оставил чтения, пока не дошел до конца главы о метаморфозах-превращениях в зверей и обратно.
Оказывается, если верить книжонке, всё достаточно просто. Необходимо всего три вещи: отвар трав, серия простеньких заклинаний и дыхательные упражнения вроде тех, что применяют йоги во время своих занятий. А еще пять килограммов мяса или колбасы, чтобы восстановить потери энергии и веса при мутации. Всё это было куда проще, чем он предполагал поначалу, главное, всё можно было достать или в ближайшей аптеке, или в какой-нибудь лаборатории, — было бы желание и рублей сто денег. А чтобы довести эксперимент до конца, нужно было немного, совсем немного терпения. И, главное, никакой тебе мистики. Ох, как достали Мишку все эти маги и чародеи!
Оторвавшись от книжки на минуту, он неожиданно рассмеялся: черт знает, чем забивает свой чердак! Смеялся он долго, минут, наверное, пять, или даже больше, после чего опять забросил книгу в кучу всякой макулатуры. Бред! Где-то надо было раздобыть пушку, желательно ТТ. Или обрез —еще лучше. А не забивать голову всякой чепухой.
Он твердо решил про себя, что изменит своим воровским принципам не вязаться с мокрым, и замочит этого судью, суку, который, Сидор-пидор, сломал ему жизнь. В том, что именно судья сломал ему жизнь — в этом Мишка не сомневался. Сто пудов! А кто ж еще?
