Ирина Дедюхова Армагеддон № 3

бурмистерша с удовольствием их разглядывали, восхищались тонкой работой, но каждый раз возвращали игрушки назад бережно подхватывающей свое сокровище матушке. Священник сам выносил матушке молитвенник и говорил прихожанам, собравшимся к службе: «Ну что ж, дети мои! Весна пришла — семейство Лерк вновь с нами! Возблагодарим Господа нашего за то, что опять дал из милостей своих пережить трудную зиму! Двенадцатый псалом, дети мои!..»

Из церкви матушку приходилось тащить в гору. На обратном пути Флик старался устроить из хозяйственных соображений над осями тележки куски выброшенного морем топляка, поэтому церковный староста заранее договаривался с мужчинами покрепче, чтобы те помогли маленькому Флику дотащить груженую тележку и матушку, растроганно певшую псалмы всю дорогу до их домика с продавленной ветрами и временем черепицей.

А у Флика долго стояли перед глазами огни церковного аналоя. В надтреснутом голосе матушки он продолжал слышать стройный церковный хор, зачарованно глядя на мерцающие свечные огоньки…

Встреча

…Зачарованно глядя на мерцающие огоньки неоновых вывесок бутиков и закусочных огромного фойе вокзала, странная пассажирка неожиданно столкнулась с высоким плотным мужиком в кожаной косухе. Она прижалась к колонне, пытаясь дать ему проход, но мужик схватил ее за откинутый капюшон и поволок за собой в зал ожидания. На ходу он что-то зло ей выговаривал, а женщина растерянно семенила за ним, стараясь не отставать от его стремительного продвижения к пустому углу зала с пластиковыми креслами. У окружающих складывалось впечатление, что гражданка явно в чем-то провинилась перед мужчиной, поскольку не отпиралась от его ругани, только терла глаза с предательски покрасневшими веками. На ходу она пыталась ухватить его, как родного, за рукав и, давясь слезами, в чем-то оправдывалась. Вид у обоих был крайне обескураженный.

— Флик! Как ты мог? Как ты мог такое с нами учудить? Все время от тебя одни пакости! — в сердцах шипел мужик, с силой перехватывая ее с капюшона под руку так, что белокурые кудряшки взвивались невесомым облаком.

Женщина, глотая слезы, срывающимся голосом громко шептала, размахивая свободной рукой:

— Я не знаю, как это вышло! Не знаю! И по паспорту, главное, все точно получается! Ты же дольше здесь, так объясни, почему так?..

Последнее слово она произнесла почти с мукой, по-женски вложив в крошечную частицу «так» столько горького подтекста, что у мужчины резко опустились плечи. Но как только он глянул на ее хорошенькое личико в пепельных кудряшках, его обуяло необъяснимое негодование.

— «Та-ак!», — издевательски передразнил он ее. — А чо тут объяснять-то? Дерьмо оно всегда дерьмом и плавает! Ты вспомни, куда мы заплыли из-за тебя в прошлый раз, сволочь! И еще, главное, перед этим самым венцом всему делу, помнишь, как ты рыбу на берегу жрал и чо говорил при этом? Ну-ка, вспомни! «Люблю я, — говорит, — рыбок сам кушать, а не когда они меня едят!» Не мотай головой, я все помню! Вот тебе за все это и вышло… Что теперь Седой скажет?

— Погоди, ты разве не с ним, разве он не с тобой? — встревожено вскрикнула женщина, резко выдернув из лапы мужчины свой локоток. — Ты что, до сих пор его не нашел? Чем ты тут вообще занимался?

— Ну, я… Мы ни разу с ним не встречались, — оправдываясь, ответил мужчина. — В принципе это правильно. Субординация там… Конспирация… Но как ты… Куда вот теперь с тобой, а? Ведь знал же, куда шел и на что!

— Не кричи на меня!

— Не кричи на него… на нее… Тьфу!

— Умоляю, Грег! — сквозь слезы простонала женщина, типичным бабьим жестом прижимая руки к груди.

— Умоляет он, блин, она умоляет! — окончательно расстроился мужчина. Растирая виски, он машинально пробормотал: — Я теперь не Грег, а Григорий Павлович Ямщиков.

— Фликовенко Марина Викторовна, — понуро представилась женщина.

— Погоди-погоди, с этим потом разберемся… У тебя должна быть последняя мысль, послание, с каким тебя направили. Давай скорее, соображай, иначе сейчас все забудешь! — зашипел на нее мужик. Ухватив женщину за плечи, он вновь хорошенько встряхнул ее, стараясь направить ее мыслительный процесс в нужное русло.

— Сейчас… Да! Нет… А! — зашебутилась в его лапах растрепанная гражданка. Под колючим взглядом Григория Павловича она все-таки внутренне собралась и продолжила уже более осмысленно, почти по- военному: — Я перерождаюсь на земле, где последний раз было это, потом встречаюсь с вами и иду к восьмой части. В леса, место мне показали… Там еще гора, елки большие кругом… Огромные елки!

— Елки-палки! А координаты? Место-то хоть как называется? — перебил ее Ямщиков, дополнительно встряхивая для верности.

— Не знаю… Идти надо вот туда, — неопределенно махнула всклокоченной головой женщина куда-то на восток.

— Ты чо? Это ведь тебе не Герцогство Миланское, которое «вот туда» поперек за три дня пешим порядком пройти можно!

— А что это? Разве это не Пруссия? И я тоже удивляюсь, что это у меня немецкий не включается…

— Была Пруссия, да сплыла. А машешь ты башкой в сторону матушки-России… Она там вся, как раз в той стороне.

— Ой! Грег, у них там назначено время! Я вспомнила! Через двадцать три дня! В этот момент что-то там такое будет на небе… Мне показали такое большое и непонятное… И неразлучникам тоже надо там быть с каким-то странным мужиком, чтобы встретить и реинкарнировать своего Хозяина из… из глаза… Такой глаз на ножке… в голове!

— Бред какой-то. Нет, почему это тебе, главное, что-то показали, отлично зная… ведь ты же… Прости меня, Флик, но с умищем-то ты никогда не дружил. Как теперь туда добираться? — в полном недоумении оборвал ее Ямщиков.

— Сам-то уже, конечно, забыл, но там ведь не говорят нашим малоинформативным языком, я изо всех сил пытаюсь перевести в наш формат, но часть информации безвозвратно утрачивается, — намеренно безразличным тоном сказала Марина Викторовна, вытирая рукавом катившиеся по щекам слезы.

— Ага, как чукча: что вижу, то пою, — зло подколол ее Ямщиков, намеренно не глядя на залитое слезами лицо попутчицы.

— Ты про чукчу просто так сказал? — с надеждой встрепенулась женщина, растирая глаза. — В первые часы случайного никто не говорит…

— Так… — раздраженно присвистнул мужик, играя молнией на косухе. — Значит, они в своем стиле чешут. Про чукчу сказал, не подумав. Хрен с ним, с чукчей. Ну, ладно, Флик, успокойся, не реви. О нас что-нибудь сообщали? Когда они нас отпустят?

— А разве тебе ничего не говорили?

— А я помню? Пойдем, сядем. А то стоим посреди зала, как идиоты.

— Знаешь, когда того хитрого мужичка показывали, — присаживаясь на красное пластиковое кресло рядом с Ямщиковым, сказала Марина, — мне показалось, что у него вся рожа… какие-то чукотские… вроде.

— Час от часу не легче. Понятно. Это у них юмор такой. Везде надо искать тонкие ассоциативные связи, как говорил Седой, — почти без злости ответил мужчина. — Ты не сможешь точнее вспомнить, что они сказали о нас?

— Сказали, что если справимся и сможем остаться все трое в живых, то доживем до конца.

— До какого конца? Я с нашими друзьями привык к каждому слову цепляться! — начал закипать