Ирина Дедюхова Армагеддон № 3

докатился. Хотя до Тюмени они в таком малиннике катились, что докатиться до разнообразных блядских вариантов возможности предоставлялись на каждом шагу, было бы желание. При этом Седой понимал, что Ямщиков вовсе не такая уж сволочь. Исходя из своих максималистских запросов, он только искренне хочет спасти их всех, меньше всего думая о себе самом. Ну, в конце концов, драться-то ему.

— Мне, Ямщиков, на днях удав Петровича снился, будто я с ним разговаривал. Ты только не смотри на меня так. Мне там мысль у него одна понравилась. Он считает, что если миру суждено погибнуть, то никакие привратники его не удержат, — смущаясь, сказал Седой надувшемуся Ямщикову. — Мы лишь должны пытаться оказаться там, где они эти врата открывать будут. В таких делах решающими оказываются даже не секунды, а какая-нибудь самая незначительная, ничтожная хрень. Напролом здесь идти, наверно, глупо… Хотя я сам в растерянности! Вдруг ты прав, и идти напролом — это и есть изюминка наших действий? Но что-то непохоже… Ты вспомни, мы всегда за счет какой-то хрени выгребали… Так что сиди и жди свою хреновину, а дальше — сориентируемся по обстановке.

— Вот, блин! — в сердцах заметил Ямщиков. — Я этого гадского змея, который живет у Петровича, вообще на дух не воспринимаю. Представляешь, недавно он у меня в башке до утра хихикал над какой-то пакостью. Все шипел, что сюрприз меня ждет большой-пребольшой. Когда такой червяк говорящий про сюрпризы шипит, то, сам понимаешь, мало что хорошего ожидается… А что мужику вообще от этой гниды перепадает в смысле сюрпризов, мы знаем из сказочки про райские яблочки… Тоже, мля, такой сюрприз был!

— Какие там еще сюрпризы! Мы-то с тобой отлично знаем, что задницу нам надерут, вот и весь сюрприз будет. Наша задача — выиграть пару секунд, да, может, разжалобить кого, чтобы помогли малость… Помнишь, как мы морячков чем-то разжалобили, когда нас рыбам на прокорм отправили? И другие случаи тоже были, — вдохновенно повысил голос Седой. — Надо оптимистически ко всему относиться! Надо надеяться, Ямщиков! Надо верить! И по тамбурам с поездными шалавами не таскаться! Нечего рыло отворачивать! Тем более что мы, не смотря на все препоны, в кои-то веки напутствие прошли! Согласен, хреновое было напутствие, но оно было! И кришнаит что-то по поводу слезинки бормотал… Значит, надежда есть!

— Слушай ты этих кришнаитов! У кого нам слезу-то здесь вышибать? — цинично присвистнул Григорий. — Разве что у Флика… Я ведь надеялся, Седой, что отпустят нас на этот раз. И Флику даже пообещали, когда обратно сюда посылали.

— Да кто ему такое обещал? Думаешь, это от них зависит? — неожиданно рассмеялся Седой.

— А от кого это, блин, зависит? Я, Седой, почему-то очень это знать хочу! Для начала бы я тому, от кого это зависит, глотку бы вырвал, а потом бы серьезно поговорил!

— Разговорчики в строю! Неужели ты до сих пор не понял от кого это зависит? Дурак! От тебя это зависит! Понял? От тебя! Все бы глотки он рвал! Хрен рваный!

Дверь отъехала в сторону и в купе, прямо по ногам Ямщикова, с трудом втащились Марина, нежно обмотанная Кирюшей, и Петрович с сумками и дополнительными одеялами.

— Я сказала Алеше, чтобы он с нами последнюю ночь спал, — извиняющимся тоном сказала Марина, бережно снимая с себя Кирюшу и устраивая его на полке Ямщикова. — В вагоне страшно становится, тени какие-то… Алеша ближний туалет для нас открыл.

— Нет, а этого червяка обязательно надо на мое место?.. — возмутился Григорий, глядя как Кирилл по-хозяйски зарывается к нему под одеяло.

— Не переживай, Григорий, — весело сказал Петрович, выкладывая на столик колбасу, рыбу, сыр, какие-то пакетики и коробочки. Под стол он запихнул ногами большую клетчатую сумку, в которой явно что- то звенело и булькало. — Пускай Кирилл у тебя на полке отдохнет. Если к нам ваш очкастый друг не спустится, то он ему наверху компанию составит… Сам видишь сколько нам надо сожрать и выпить. Что же это врагам мира во всем мире оставлять, что ли?

— Да, в принципе, хрен с ним, с Кириллом, — согласился Григорий, пододвигаясь к столу. — Пускай греется. А про какого Алешу ты тут поясняла, Мариш? У нас еще какой-то Алексей в вагоне остался, что ли?

— Алексей — это я, — радушно пояснил Петрович. — Предлагаю выпить за знакомство!

— Ну, извини, друг, — смутился Ямщиков, открывая бутылки о край столика. — Слезай, Седой! Ресторана седни не будет!

Удивительно, но особых приглашений Седому не потребовалось. Однако и накануне полного и окончательного кердыка он продемонстрировал верность принципам, спустившись к ломившемуся столику с картой в руках.

— Что это такое у вас? — тут же заинтересовался Петрович. — Клады на свою задницу собираете, товарищ? Вы, господа, пиво свое пейте, а я, пока электричество не вырубили, вашу карту посмотрю. Не возражаете? Я ведь как бы тоже лицо заинтересованное…

— Нет-нет! Я пива не хочу, на меня не открывайте! — перебивая его, возбужденно заверещала Марина, нарезая колбасу. — Алексей для меня спрайт и пепси оставил. Извините, но я уже все про Армагеддон Алексею рассказала. Раз он все равно с нами до конца едет, имеет право знать… Кстати, Серафима Ивановна сказала, что до разъезда на 855-м километре мы точно не доедем.

— Правильно, она уже все Алеше рассказала! А Серафима ей ответила! — передразнил Марину Ямщиков и уже на полном серьезе поинтересовался у проводника: — Как ты думаешь, Алексей, где нас отцепят и под откос спустят?

— Очень может быть, что Серафима права, — задумчиво пробормотал Петрович внимательно прислушивающимся собутыльникам. — У вас ведь как раз это хорошо по карте видно… Но с откоса спустить можно только по боковой ветке на Лихачку… Удобнее всего. Утром как раз в этом месте окажемся. Здесь много боковых веток, часть из них давно заброшена. Их еще зэки построили. У меня сосед по дому в аккурат из здешних мест. И как-то по пьяни мне рассказывал, что в детстве они с отцом на дрезине в тайгу за ягодами и на охоту ездили по таким веткам. Я тогда хорошо запомнил, что он мне сказал насчет этой ветки, они старались никогда туда не ходить!.. То ли там лешие какие-то, то ли еще какая-то дрянь… Но люди оттуда, как правило, не возвращались. Места здесь глухие. Может, медведь-шатун там жил? Какой-нибудь «Злой дух Ямбуя». Что-то в этом роде. Хотя здесь чего только не водится, если честно.

— Где ты говоришь, Леха? — уточнил по карте Ямщиков.

— Да вот же! Видишь? И на вашей карте маршрут как раз до этой ветки пунктиром прочерчен, а дальше — обрывается!

Склонившиеся над картой Седой и Ямщиков переглянулись. Эту линию они заметили впервые. Не было смысла вглядываться в пройденный маршрут, поэтому оба как-то упустили из вида, что все загогулины их сложных пересцепок отмечаются на карте сплошной линией. По основной железнодорожной ветке прицепному вагону оставалось катиться всего-ничего, а далее, между ответвлявшимися тонкими линиями, шел пунктир, обрывавшийся возле спланированного участка с конической возвышенностью в центре. Седой, чуть не носом уткнувшийся в карту, даже отодвинулся из-за резкого запаха, шибанувшего в ноздри.

— А мы с тобой, Седой, пытались без пива этот ребус решить, — озабочено пошутил Ямщиков. — Видишь, как славно под пиво пошло?

Обернувшись к проводнику, он озабоченно спросил:

— Алеша, а как вагон на ходу отцепить? Такое вообще возможно, хотя бы в теории?

— В теории возможно все, Григорий! — бодро ответил Петрович, вскрывая очередную бутылку. — Если бы у меня был хвост, как у обезьяны, чтобы им за поручни цепляться… Крылья бы тоже не помешали… Но главное в этом деле — башкой вниз висеть, как мышке летучей, а ручонками свое подлое дело делать… Тогда и проблем никаких. Ой, прошу прощения, Мариш! Не хотел! — извинился проводник за вспенившееся на колени попутчице пиво.

— Это, Алексей Петрович, как раз наш случай, — мрачно заявил Седой, прихлебывая пиво. — Думаю, Марина вам не сказала, что мы имеем дело непосредственно с гигантскими мышками вниз головой, которым, как оказывается, нет проблем отцепить вагон. Ладно, господа хорошие, пока окончательно не спились, надо купе закрывать. Рекомендую всем посетить открытый на случай Армагеддона сортир. Дальше — санитарная зона перед восьмой частью… Давайте! Организовано, гуськом…

— Любишь же ты покомандовать, Седой, — из чувства противоречия вставил шпильку Ямщиков,