Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато

«Окружающая среда испытывается как некое единство, и очень трудно отличить в этих первичных интуициях то, что, собственно говоря, принадлежит земле, от того, что только манифестируется через нее — горы, леса, воды, растительность». Силы воздуха или воды, птицы и рыбы становятся, таким образом, силами земли. Более того, хотя территория в протяженности отделяет внутренние силы земли от внешних сил хаоса, то же самое вовсе не происходит в «интенции», в глубине, где оба типа сил обхватывают друг друга и сочетаются в бою, у которого есть только земля как сито и как ставка. На территории всегда есть место — дерево или роща, — где в рукопашной схватке энергий собираются все силы. Земля — такая рукопашная. Этот интенсивный центр пребывает одновременно внутри территории, а также вне нескольких территорий, сходящихся к нему в конце великого паломничества (отсюда двусмысленность «родного»). Внутри или вовне, территория отсылает к интенсивному центру, подобному неизвестной родине, земному источнику всех сил, дружественных или враждебных, где все решается. [401] Итак, мы вновь должны признать, что религия — общая и для человека и для животных — занимает территорию лишь потому, что зависит от грубого эстетического и территоризующего фактора как своего условия. Именно этот фактор, весь целиком, организует функции среды в труд и связывает силы хаоса в ритуалах и религиях, в силах земли. Территоризующие метки развиваются в мотивы и контрапункты и, одновременно, реорганизуют функции и группируют силы. Но, тут же, территория уже дает волю чему-то, что собирается превзойти ее.

Мы всегда возвращаемся к этому «моменту» — становление-выразительным ритма, появление собственно выразительных качеств, формирование материй выражения, развивающихся в мотивы и контрапункты. Тогда мы нуждаемся в понятии, пусть даже негативном, чтобы ухватить такой грубый или фиктивный момент. Существенным является расхождение, какое мы констатируем между кодом и территорией. Территория появляется на кромке свободы кода, который не то что не определен, но определен по-иному. Если справедливо, что у каждой среды свой код и что между средами постоянно присутствует перекодирование, то, напротив, территория, по-видимому, формируется на уровне некоего декодирования. Биологи подчеркнули важность таких детерминированных кромок, кои нельзя смешивать с мутациями, то есть с внутренними изменениями кода — на сей раз речь идет о дуплицированных генах или лишних хромосомах, не схваченных в генетическом коде, функционально свободных и предлагающих свободную материю для вариации.[402] Но маловероятно, что данная материя сможет создавать новые виды независимо от мутаций, если только к ней не присоединяются события иного порядка, способные умножать взаимодействия организма с его средами. Итак, территоризация — именно тот фактор, который располагается на кромках кода одного и того же животного вида и дает отделенным представителям этого вида возможность дифференцироваться. Именно потому, что территориальность расходится с кодом вида, она косвенным образом может вводить новые виды. Везде, где появляется территориальность, она устанавливает интраспецифическую критическую дистанцию между членами одного и того же вида; и именно благодаря своему собственному расхождению со специфическими различиями она становится обходным, косвенным средством дифференциации. Во всех этих смыслах декодирование проявляется как «негатив» территории; и самое очевидное различие между животными с территорией и животными без территории состоит в том, что первые куда менее кодированы, чем последние. Мы сказали достаточно плохого о территории, чтобы оценить теперь всех тех тварей, которые стремятся к ней, обустраиваются на ней или выходят из нее, собираются покинуть ее.

Мы перешли от сил хаоса к силам земли. От сред к территории. От функциональных ритмов к становлению-выразительным ритма. От феноменов перекодирования к феноменам декодирования. От функций среды к территоризованным функциям. Речь идет не столько об эволюции, сколько о переходе, о мостах и туннелях. Среды не переставали переходить одни в другие. Но теперь среды переходят и в территории. Выразительные качества, называемые нами эстетическими, конечно же, не являются ни «чистыми», ни символическими качествами, а собственно качествами, то есть приспосабливаемыми качествами, переходами от компонент среды к компонентам территории. Сама территория — место перехода. Территория — первая сборка, первая вещь, конституирующая сборку, ибо сборка, прежде всего, территориальна. Но. как территория может уже не находиться в процессе перехода во что-то иное, в другие сборки? Вот почему мы могли говорить об учреждении территории, только говоря также о ее внутренней организации. Мы не смогли бы описать инфрасборку (афиши или плакаты), не будучи уже в интрасборке (мотивы и контрапункты). Мы также ничего не можем сказать об интрасборке, не находясь уже на пути к другим сборкам или куда-то еще. Переход Ритурнели. Ритурнель движется к территориальной сборке, обустраивается в ней или покидает ее. В широком смысле мы называем ритурнелью все материи выражения в целом, расчерчивающие территорию и развивающиеся в территориальных мотивах, в территориальных пейзажах (существуют моторные, жестовые, оптические и т. д. ритурнели). В узком смысле мы говорим о ритурнели, когда сборка является звуковой или над нею «господствует» звук — но почему у звука такая явная привилегия?

Теперь мы в интрасборке. Итак, последняя представляет крайне богатую и сложную организацию. Она не только содержит территориальную сборку, но также и сборные, территоризуемые функции. Возьмем семейство воробьев-крапивников — самец завладевает территорией и производит некую «ритурнель музыкальной шкатулки» как предостережение возможным чужакам; он сам строит гнездо на этой территории, а иногда дюжину гнезд; когда прилетает самка, он садится перед гнездом, приглашает ее посетить гнездо, расправляет крылья, понижает интенсивность пения, сводя его к одной единственный трели.[403] Кажется, что функция гнездования изрядно территоризована, ибо гнезда приготовлены одним самцом до прилета самки, которая только и делает, что посещает их и завершает постройку; функция «ухаживания» также территоризована, но в небольшой степени, ибо территориальная ритурнель меняет интенсивность, дабы стать соблазнительной.

В интрасборку вмешиваются всевозможные виды разнородных компонент — не только метки сборки, воссоединяющие материалы, цвета, запахи, звуки, позы и т. д., но и разнообразные элементы того или иного слаженного поведения, входящие в мотив. Например, парадное поведение компонуется из танца, щелканья клювом, выставления напоказ цветов, из поз с вытянутой шеей, криков, разглаживания перьев, скачков, ритурнели… Первый вопрос состоял бы в знании того, что удерживает вместе все эти территоризующие метки, территориальные мотивы и территоризуемые функции в одной и той же интрасборке. Это вопрос консистенции — «удерживать вместе» разнородные элементы. Прежде всего они конституируют лишь нечеткое множество и дискретное множество, позже обретающие консистенцию…

Но другой вопрос, как кажется, затушевывает или перекраивает первый. Ибо во многих случаях отлаженная, территоризованная функция обретает достаточно независимости, чтобы самой конституировать новую сборку, более или менее детерриторизованную, пребывающую на пути к детерриторизации. Нет нужды на самом деле покидать территорию, дабы вступить на этот путь; но то, что только минуту назад было конституированной функцией в территориальной сборке, теперь становится конституирующим элементом другой сборки, элементом перехода в другую сборку. Например, в куртуазной любви цвет перестает быть территориальным, дабы войти в сборку «ухаживания». Территориальная сборка открывается в сборку ухаживания или в автономную социальную сборку. Это — то, что имеет место, когда происходит собственно признание сексуального партнера или членов группы — признание, более не смешиваемое с признанием территории: тогда мы говорим, что партнер является неким Tier mit der Heimvalenz, «животным, достойным своего дома». Следовательно, в совокупности групп или пар мы можем различать группы и пары среды без индивидуального признания, территориальные группы и пары, где признание осуществляется только на территории, и, наконец, социальные группы и любовные пары, когда признание происходит независимо от места.[404] Ухаживание или группа более не являются частью территориальной сборки, но сборки ухаживания или группы приобретают автономию — даже если мы остаемся внутри территории. Наоборот, внутри новой сборки ретерриторизация происходит на одном из членов пары или на членах группы, которые достойны-для (валентность). Такое открытие территориальной сборки в другие сборки может быть подробно проанализировано и широко варьируется. Например, когда не самец делает гнездо, когда самец довольствуется лишь тем, что доставляет материалы или лишь изображает постройку гнезда, как у зябликов