голландскими друзьями, генеральный секретарь позвонил мне. «Послушайте, Карла, — сказал он, — если они сделают предложение, скажите, что вы в полном их распоряжении». После этого я встретилась с принцем Иордании Абдуллой, возглавлявшим комитет по отбору. По его словам я поняла, что мои шансы довольно высоки. Однако сделанный мной вывод оказался ошибочным.
В конце своего президентского срока Билл Клинтон подписал Римский статут, то есть договор, по которому и создавался Международный уголовный суд. Однако администрация Буша резко выступала против самого существования нового суда. Судя по всему, Буш стремился повысить свою политическую популярность среди неинформированного электората. Новая американская администрация опасалась того, что Международный уголовный суд может выдвигать политически мотивированные обвинения против политических и военных руководителей США. Президент Буш даже пошел на беспрецедентный поступок и аннулировал подпись Клинтона под Римским статутом. Госдепартамент начал заключать двусторонние соглашения с рядом стран (преимущественно со слабыми государствами, находящимися в значительной зависимости от США) о взаимном освобождении граждан от обвинений со стороны нового суда. 3 марта 2003 года Госдепартамент заявил, что такое двустороннее соглашение заключено между США и Руандой. Президент Поль Кагаме в то время находился в Вашингтоне. Он встречался в Белом Доме с президентом Бушем через день после подписания двустороннего соглашения. Мы с моими сотрудниками подозревали, что в обмен на подпись президент Кагаме заручился поддержкой США по вопросу остановки специального расследования Международного трибунала и отказа от обвинений в убийствах, совершенных тутси в 1994 году, в адрес высшего военного командования Руанды и, возможно, самого Кагаме.
Подтверждение своим подозрениям я получила во время следующей поездки в Вашингтон в мае 2003 года. Посол США по особым поручениям по военным преступлениям, Пьер Проспер, пригласил меня встретиться с генеральным прокурором Руанды, Жераром Гахимой, послом Руанды в Вашингтоне Ришаром Сезиберой и руандийским дипломатом, работавшим в трибунале в Аруше, Мартином Нгогой. 15 мая 2003 года мы с моими помощниками поднялись на верхний этаж штаб-квартиры Госдепартамента США. Элегантный, очень официальный зал приемов нас удивил. Во время моих прежних визитов в Фогги-Боттом Проспер обычно принимал меня в своем небольшом кабинете. Войдя в просторный зал приемов, я ошибочно решила, что Госдепартамент хочет меня чем-то порадовать. Однако порадовать хотели не меня, а руандийцев. Сотрудники Проспера сообщили (по крайней мере, мне), что разговор будет идти о сотрудничестве между прокурорской службой и правительством Руанды. Несколько минут мы обменивались общими словами, а затем перешли к основной теме: специальному расследованию. Проспер явно шел на поводу у руандийцев, которые требовали, чтобы расследованиями преступлений, совершенных членами РПФ, занимались местные суды и власти тутси, а не Международный трибунал. Подобные требования меня не удивили. Удивил меня Проспер: он явно был на стороне руандийцев. Он предложил мне отказаться от расследования и выдвижения обвинений по преступлениям членов РПФ и передать все доказательства, собранные нами против отдельных подозреваемых тутси, руандийскому правительству. Правительству, которое в течение девяти лет не предпринимало никаких действий по этим делам, и, по данным организации Human Rights Watch, не оставило жертвам преступлений РПФ «практически никаких шансов на правосудие в любом руандийском суде».
Я не хотела казаться несговорчивой, поскольку эта проблема нуждалась в немедленном решении, и согласилась с тем, что передача расследования в руки руандийских властей теоретически возможна. В конце концов, руандийские власти и Международный трибунал по Руанде имели равную юрисдикцию по преступлениям, совершенным в 1994 году. Но, как я полагала, имелись веские основания подозревать, что Руанда не проведет подобное расследование беспристрастно. Я выступила с встречным предложением. Если правительство Руанды конкретными действиями докажет мне, что хочет и может проводить подобные расследования и процессы, я, в принципе, могу поддержать идею соглашения, по которому Международный трибунал продолжит следствие только в том случае, если руандийские власти не смогут адекватно провести эти расследования и процессы.
Соединенные Штаты хотели заключить соглашение столь страстно, что никто не возражал даже против того, что во время перерыва после особенно интенсивного обсуждения я закурила сигарету. Руандийцы были уверены в том, что Проспер провел со мной подготовительную работу. Но это было не так: он просто представил проблему так, словно у нас с ним имелось предварительное соглашение. Я должна была согласиться передать расследование обвинений против РПФ правительству Руанды, а правительство должно сделать что-нибудь, чтобы доказать свою готовность вести следствие и выдвигать обвинение против собственных офицеров. В ходе переговоров Проспер достал листок бумаги с черновым «соглашением» и хотел, чтобы я его подписала. Я вежливо отказалась и продолжала настаивать на том, что Руанда должна сначала продемонстрировать свою добрую волю и готовность к действию. Без этого я буду продолжать считать, что Руанда не способна провести подобное расследование и выдвинуть обвинение против членов РПФ. В такой обстановке я не могу передавать какие-либо доказательства, которые могут повредить нашим свидетелям и информаторам. Встреча завершилась без подписания каких-либо документов.
В тот же день Проспер усилил давление. Через час после встречи с руандийцами я прибыла на обед в резиденцию посла Швейцарии в Вашингтоне. Проспер тоже был приглашен. Но он пробыл там недолго, нашел меня в саду и отозвал в сторону. Мы с ним практически одного роста и смотрели друг другу прямо в глаза. Никакого белого вина. Никаких бутербродов.
«Я хочу вам сообщить, — сказал Проспер, — что некоторые государства считают, что [Международному трибуналу по Руанде] нужен собственный прокурор. Ваше назначение не будет подтверждено. И в [трибунале по Югославии] вы будете работать только два года». Мой мандат в обоих трибуналах истекал в сентябре 2003 года, всего через четыре месяца. Я ожидала продления мандата еще на четыре года. Проспер упомянул Великобританию и был достаточно осторожен, чтобы не говорить о том, что в состав тех самых «некоторых государств» входят и Соединенные Штаты. Впрочем, было абсолютно ясно, что посол США по особым поручениям по военным преступлениям вполне согласен с точкой зрения британцев. Итак, к шантажу прибегли не одни руандийцы. Премьер-министр Зоран Джинджич недавно был убит в Белграде. Я только что отказалась отозвать обвинения в адрес ряда сербских генералов. Теперь же я отказывалась передать следствие по преступлениям, совершенным членами Руандийского патриотического фронта тутси, в руки правительства Руанды. Все эти действия в той или иной мере нарушали сложившийся политический статус-кво, который дипломаты стремились сохранить любой ценой.
Когда Проспер попытался объяснить мне, что назначение нового прокурора повысит «эффективность» работы трибунала по Руанде, я с трудом держала себя в руках. Ведь это я вела долгую борьбу с бюрократией ООН, чтобы избавить прокурорскую службу от лишней работы. Именно я пригласила руководить следствием Лорана Вальпена, после чего «эффективность» действительно повысилась. «Как это возможно? — спросила я. — Не могу поверить… Это абсолютно невозможно». Через несколько минут Проспер удалился, направившись на какое-то другое мероприятие.
20 мая я получила факс на официальном бланке Госдепартамента. Проспер прислал мне на подпись еще один вариант проекта соглашения. В документе говорилось, что правительство Руанды предоставит трибуналу информацию о работе военной прокуратуры по нарушениям международного гуманитарного права, совершенным руандийскими военными в 1994 году. Прокурорская же служба трибунала должна предоставить правительству Руанды список мест, где в 1994 году членами РПФ могли быть совершены массовые убийства, а также все доказательства, связанные с этими преступлениями. В первую очередь эти дела должно рассматривать правительство Руанды. Прокурорская служба должна иметь возможность следить за ходом процессов, начатых правительством Руанды. Если же правительство решит не возбуждать дела, прокурорская служба может продолжить расследование. Суть проекта заключалась в следующем: «[Прокурорская служба] не будет выдвигать обвинение или иным образом представлять дело в [Трибунале], если не доказано, что следствие или обвинение, проводимые [правительством Руанды], исполняются с нарушениями». Эта фраза была немыслимо уклончивой. Кто и как должен доказать наличие нарушений? По каким критериям они будут определяться? Я полагала, что этой фразой американцы давали Руанде право закрыть специальное расследование и препятствовать любым попыткам трибунала доказать свой примат и независимость.
Я вылетела в Арушу чтобы обсудить план Проспера с сотрудниками прокурорской службы. По телефону я сообщила об этом в департамент правовых вопросов ООН, чтобы проинформировать о
