посаду. Город или, как его чаще называли, острог стал более оживленным, многолюдным.
Многие жители обзаводились хозяйством, разводили скот, даже пытались выращивать овощи. Несмотря на короткое лето и тонкий слой почвы, покрывавший вечную мерзлоту, в районе Якутска удавалось выращивать капусту, брюкву, репу. Посад приобретал вид обычной северной деревни. По утрам из дворов выгоняли коров, направлявшихся на пастбище. В кузницах звонко стучали молотами о наковальни кузнецы. В лавках шла бойкая торговля, и торговые люди на все лады расхваливали свой товар. У съезжей избы сновали приказные с гусиными перьями за ухом. Возле крыльца воеводской хоромины, у арестантской избы и амбаров с ясачной казной, как и прежде, стояли рослые, как на подбор, стражники с бердышами и пищалями. Ковылял к паперти собора изувеченный хромой казачишка, осенявший себя крестным знамением. То ли через пыточную избу прошел, то ли на дальних реках изранен. Теперь вот Христовым именем пробивается. Немало встретил Семен Иванович в городе и якутов. Кто-то ясак привез, кто-то за покупками приехал, а кто-то захотел родичей проведать. Многие из служилых и промышленных людей с якутскими женками живут, по-якутски не хуже якутов балакают. По всему посаду бегают чернявые, скуластые ребятишки, прижитые от якуток. Некоторые из якутов-выкрестов, породнившихся с русскими, приняты на государеву службу. А русских женщин все еще мало. Если иная выйдет из дома ко всенощной или в лавку к купцу за покупками, оглядываются на нее прохожие, как на диковинку, смотрят ей вслед.
А старых знакомых Семен Иванович встретил в Якутске немного. Иные уже никогда не вернутся из дальних странствий. Вечная им память! А иные в походах пребывают, открывая все новые и новые земли и реки. Кто знает, не настигнет ли и их губительный шторм в Студеном море или зазубренная стрела с вороным оперением?
За двадцать лет в Якутске сменилась целая вереница воевод, алчных, жестоких, не оставивших по себе доброй памяти. Нехорошо говорят и о теперешнем воеводе, Иване Большом Голенищеве-Кутузове, человеке вздорном и грубом.
Моржовую кость Дежнев сдал в съезжую избу. Приказные мужики восхищенно причмокивали языками, взвешивая клыки. Вот это да — 156 пудов 17 гревенок! Часть этой кости принадлежала лично Семену Ивановичу, остальное было добыто Артемием Солдатко и другими его товарищами. Это богатство было оценено в огромную сумму. Дежнев мог считать себя богатым человеком. Наконец-то. Но вмиг наступило горькое разочарование. Вместо денег подьячий протянул ему расписку. А почему не деньги! А нет такой огромной суммы в казне воеводства, вот и не рассчитываемся с тобой за твой «рыбий зуб», — пояснил подьячий. А бумагу береги, Семейка. По той бумаге сможешь востребовать всю причитающуюся тебе сумму в Сибирском приказе. Это походило на злое издевательство. Сибирский приказ находится в далекой Москве, столице. За тысячи и тысячи верст. От Лены до Москвы не доберешься и за год. Дежнев заскрипел от досады зубами, проклиная в душе на чем свет стоит воеводу и его подьячих. Но расписку все-таки взял, бережно сложил вчетверо и спрятал в карман. А чем черт не шутит… А вдруг пригодится ему когда-нибудь эта бумажка. Быть может, и он доберется до первопрестольной и востребует долг. Так можно себе представить сценку в съезжей избе Якутска, которая произошла там поздней весной 1662 года.
Воеводе, конечно, доложили о прибытии Дежнева и Ерастова, теперь уже бывших приказчиков с Анадыри и Колымы. Голенищев-Кутузов принял обоих, выслушал их рассказы, расспрашивал, остался доволен. Вероятно, по старому обычаю велел преподнести служилым по чарке вина. Оба понравились воеводе — дельные мужики, вернулись с дальних рек не с пустыми руками. Хорошее пополнение для государевой казны привезли.
Голенищев-Кутузов расспрашивал служилых и соображал свое. Ехать в Москву им с государевой казной — решил воевода. Ивашка за старшего, сын боярский все-таки. Семейка будет Ивашкиным помощником — хватит с него, казачишки простого. Таким можно доверить и соболиную и костяную казну. И перед приказными такие в грязь лицом не ударят. Вот государь наш Алексей Михайлович возрадуется. Глядишь, и меня, воеводу, обласкает. Так, вероятно, рассуждал и думал Иван Большой Голенищев- Кутузов.
В Якутске Дежнев подал челобитную, в которой писал: «А я, холоп твой, прошед из Енисейского острогу, служил тебе, великому государю, всякие твои государевы службы и твой государев ясак збирал на великой реке Лене и по иным дальним сторонним рекам в новых местах — на Яне и на Оемоконе, и на Индигирке, и на Алазейке, и на Ковыме, и на Анандыре реках — без твоего денежного и хлебного жалования, своими подъемы. И будучи же на тех твоих государевых службах н те многие годы всякую нужу и бедность терпел и сосновую и лиственную кору ел и всякую скверну принимал — двадцать один год. Милосердый государь, царь великий князь Алексей Михайлович, всеа вёликия и малыя и белыя Росии самодержец, пожалей меня холопа своего, своим государевым денежным и хлебным жалованьем за те за прошлые годы, а за мое службишко и за кровь и за раны и за многое терпенье пожалуй государь, меня, холопа своего, прибавочным жалованьем, чем тебе, великому государю, бог известит!»
Челобитная написана в традиционном уничижительном тоне, по принятой форме. В ней можно найти те же выражения и целые обороты, которые мы встречаем в других подобных документах Дежнева. Нет оснований полагать, что автор челобитной нарочито сгущает краски или прибедняется, пытаясь разжалобить тех, к кому он адресовался. Речь шла о действительных трудностях, которые Дежнев и его товарищи переживали во время походов и зимовок. Челобитная — крик души человека попавшего в великую нужду, опутанного долгами, обойденного вниманием сильных мира сего. Он просил то, что принадлежало ему по праву, по закону — не выплаченное за многие годы жалованье. Участие в исключительно тяжелом плавании, открытие им новых земель, управление в течение ряда лет огромным краем, значительный сбор пушнины и моржовой кости для пополнения государевой казны — все это давало Дежневу основание надеяться на повышение по службе и на соответствующую прибавку к жалованью. За весь срок своей службы на Лене и на дальних реках он не стал даже десятником, а оставался рядовым казаком с низшим жалованьем, тогда как многие его товарищи, имевшие куда более скромные заслуги, становились десятниками, сотниками, детьми боярскими. При повышении в должности соответственно повышалось и жалованье. Правда, часто решающую роль в служебном продвижении играли не заслуги, а благоволение воеводы, поддержка богатых торговых людей, личное состояние. Дежнев, рядовой казак, выходец из простой трудовой среды, не располагал ни влиятельными связями, ни богатством.
Документ не ограничивался вышеприведенным отрывком. Дежнев дает краткий обзор своей службы за более чем двадцатилетний период, сообщает интересные сведения о тех местах, где протекала его служба, возвращается к плаванию 1648 года. Он не касается своих раздоров со Стадухиным и Селиверстовым, не пытается их в чем-либо обвинять, разоблачать. Человек незлопамятный, чуждый чувства мстительности, Дежнев остается верен себе.
Нельзя сказать, чтобы Иван Большой Голенишев-Кутузов никак не среагировал на слезную просьбу героя Анадыри Дежневу выдали соляное жалованье сполна за девятнадцать лет. Ни хлеба, ни денег он не получил. Вероятно Семен Иванович услышал от подьячих извечные снова — в казне нет денег, в амбарах нет хлебных запасов. Действительно ли воеводская казна была пуста? Или корыстные злоумышленники во главе с воеводой вели свою обычную игру, растратив и деньги, и хлебное довольствие, причитающееся казаку? Кто знает.
Дежнев был озадачен — что же делать с тяжелыми кулями соли, которыми можно было бы набить целый амбар. Скорее всего он постарался избавиться от нее, продав соль за бесценок купцу-перекупщику. А челобитную Семена Ивановича, адресованную согласно заведенной форме на высочайшее имя, отослал с целовальником Ларионом Лашей в столицу, в Сибирский приказ. Этот Лаша служил прежде на жиганской таможенной заставе, а теперь был командирован в Москву с очередной почтой. Челобитная была доставлена по назначению, и это дало впоследствии Дежневу возможность получить полный расчет.
14. ПОЕЗДКА В МОСКВУ
Воевода придавал большое значение доставке костяной казны и мягкой рухляди в Москву и самолично следил за снаряжением ерастовского отряда. Моржовой кости набралось много — 196 пудов 171/2 гривенок. В их числе была кость, собранная Дежневым и другими промышленниками, привезенная с Колымы Ерастовым а также скопившаяся к тому времени в Якутске. Много набралось и соболиных шкурок.
