усердия, подавившись собственными плавниками…
Я проиграл, похоже на то.
Рождённый ползать не сердит воду.
С тоскою смотрел я на приближающуюся разверстую пасть водного смерча, считая боками и головой метры стали, оставшиеся до моей кончины.
Он остервенело тащил меня, как удачливый добытчик-циклоп, на закате долгого дня прихвативший на горной полянке приснувшего пастуха; и теперь он волок его на весу за шкирку, не стесняясь по пути щедро награждать того пинками, чтобы стал податливей и мягче. При разделке…
Говорят, в последние мгновения человек что-то там думает о прожитом, вспоминает и сравнивает…
Ни хрена! Редьку он со сливами сравнивает!
Всё, о чём я думал в тот миг, так это о проклятом тросе, так подведшим меня, и что летел сейчас рядом со мною скалящимся в ухмылке огрызком.
Как нитка от носка, выдернутая с верхней части его горловины, что смешно болтается на ноге при ходьбе.
Да о том, что вот-вот я узнаю, что чувствуют и думают выстиранные в машинке случайно забежавшие туда мыши…
…Я влетел туда, в эту какофонию звуков и хаотичного движения, успев лишь пискнуть про себя: 'Прости, грешен'…
И тут же пребольно стукнулся о что-то незыблемое и с круглыми стенками, торчащее вертикально. За секунду до того, как меня должно было отодрать от этого предмета и продолжить «воспитывать», я успел узреть, что верхняя часть этой конструкции, что пришлась точно под мой нос, решётчатая!
Рванувшись к ней всем телом, я вцепился в её прутки с отчаянием обречённого. От удара в голове трепетали, кривлялись и приплясывали милые зелёные человечки.
И вдобавок ко всему у меня прорезалось теперь уже острое желание вдохнуть…
Это всегда так, — пока есть что-то полезное, не очень пользуешься. А как не станет — ну такая тоска нападает…
Вот и сейчас, — мой пакет лишь недавно вырвало из рук, и он куда-то порхнул с озабоченным побулькиванием, а уже так приспичило.
Но я не могу разжать пальцы и приготовить себе очередной 'кислородный коктейль', хоть ты плачь. Ибо пить я его буду уже на своих поминках…
Так бы мне и помереть — достойно и спокойно — на этом насесте, но тут вмешался случай. Как всегда противный и бездушный.
Какой-то особенно беспокойный всплеск, взрыв активности перед входом в распределитель заметил меня, затравленно и пришибленно торчащим там, где, как ему показалось, так скучно и пресно.
И он предложил мне немного поиграть. Правда, моего согласия ему для этого отчего-то не потребовалось.
Он, легко и непритязательно вмазав мне по ногам своей игривой силой, провернул меня вокруг этой решётки так, что мои руки разжались, затрещав и заголосив напоследок выворачиваемыми суставами и кистями…
…Ни один аттракцион, созданный самым чокнутым человеком, не в состоянии хотя бы отчасти повторить несуразность постоянно меняющихся направлений, рваность и нелогичность этих непредсказуемых движений.
…Я плыл, парил, замирал…, взмывал и стремительно падал в пропасть в этой вселенной сумасшествия, — кружимый, швыряемый, вращаемый и переворачиваемый так, что все краски и бесцветье мира слились для меня в один безликий, надрывающийся от смеха хоровод.
Его гомерических хохот заставлял душу сжиматься в осознающий собственное ничтожество комок, тщетно пытающийся отыскать безопасный уголок в пытаемом стихией теле, где она могла бы укрыться, скорчиться, забиться в уголок и зажать уши, чтобы не слышать звуков этого шабаша энергий…
…От разрывающей лёгкие боли и кровяного привкуса в грудине я на краткий миг очнулся, словно мой ленивый двойник толкнул меня в бок: 'Эй, ты там уснул, что ли? Смотри, оба концы отдадим! Шевелись, что ли?!'
От дикого желания рвать зубами на куски ледяную воду, выхватывая из неё такие дразнящие и огромные пузыри, хамовато проскакивающие мимо моего лица, хотелось завыть в голос песнь прощания.
Я очумело поводил отказывающимися внимать рассудку глазами, будто они могли мне помочь чем-то, «фотографируя» сверкающие зигзаги ускользающей в Бесконечность действительности.
Но мой главный нерв, который упорно цеплялся за право существования, за возможность быть, — моё бесценное, моё мудрое, непоколебимое и хладнокровное эго, — оно жило.
И настойчиво жевало остатки инстинктов, будто всё ещё стараясь высосать из них немного активности, стучась и стучась без конца в их распотрошённые атомы: действовать… жить… действовать!!!
И когда где-то на самой границе моего за ручку прощающегося навеки сознания передо мною лишь на краткий миг возник даже не образ, а размытый, мимолётный абрис какого-то предмета, который даже не для меня, а для сжавшего в кулачки сломанные пальцы живущего во мне животного, показался в уравнительности видений материальным, единственно возможным…
Тогда мои руки сделали то, что было единственно возможным в этой ситуации.
Я даже находясь почти в беспамятстве, защелкнул, намертво и напрочь «застегнул» на нём кисти…
…Где-то в просторах моего далёкого ирреального мира некто Я и вездесущий Он, сидящие равнодушно рядышком на краю Бренности, переглянулись, пожали плечами и одобрительно прикрыли глаза.
Словно одобряя чей-то мимолётный импульс, чей-то невероятно редкостный для земной реальности поступок…
…И тот Я, что уже не жил, не имел права вмешиваться в естественный ход событий, а лишь сторонним взглядом «пас» наше ранее общее с НИМИ, а теперь брошенное на произвол судьбы, одиноко погибающее в конвульсиях тело, не выдержал… и протянул к этой длинной скобе свою бесплотную крепкую руку…
…Прежде чем в моём мозгу взорвалась шаровая молния, перечёркивающая слабую нить напряжения существования, разрывающая почти выгоревшую его «сеть», я успел ещё остатками, крохами ощущения принадлежности к этому миру, понять…
…что меня снова перевернуло, втащило ногами вперёд в какое-то отверстие, бросило на что-то твёрдое…, и я послушно, безо всяких протестов распластался на серой поверхности, — такой тёплой, такой гладкой и… бездушной, какой только, наверное, и может быть оно, — Основание Мира…
……………………………………….
Как
Бесконечно
Долго
Тянется
Отпущенное
Человеку для смерти
Время…
…Надо мною стоял Бог…
Я начал понимать это, едва залитые водою внутренние предлинзовые пустоты обрели способность воспринять этот неестественно светлый след.
Сквозь призму размытого изображения я ощущал Его величие и размеры.
