общеизвестный — первый признак созревшего командирского плана.
— Вот всё, что осталось от армейского довольствия… — издевательски вздохнул он, неторопливо сложив и сунув в карман галифе позеленевший от «пасты ГОИ» обрывок. — Ни крошки не осталось…
Но затягивать театральность паузы не стал.
— Сколько нужно человек, чтобы изобразить двух часовых? — подумал он вслух, ни на кого не глядя.
— Двое… — осторожно предположил Громов.
— Главное, сколько времени придётся изображать, — не менее задумчиво пробормотал Новик, зачем-то подбирая мокрые космы чёлки под пилотку с эсэсовскими «зигами».
— Как всегда, понял с полуслова… — похвалил старшего лейтенанта Новика просто лейтенант Войткевич. Помолчал и продолжил: — Недолго, я думаю… — «Просто лейтенант» наконец оставил пряжку в покое. Внимательно, переводя взгляд с одного на другого, вгляделся в лица товарищей. — Изображать придётся…
И вдруг, шевельнув ярко начищенной медной пряжкой, ослепил золотистой радугой Антона.
— Какого чёрта! — дёрнулся, жмурясь, Каверзев.
— Как блеснёт «Подходим!», значит, подходим, — пояснил это «какого…» Войткевич. — Прикрывай, если что. Как засвечу — «Отходим», значит…
— Отходим? — вскинул бровью Антон. Как наводчик он знал не только общеизвестную азбуку Морзе, но и морской семафор, световой включительно. — Это что, значит, валить? — недоверчиво переспросил он.
— Ага, только не от нас, а к нам… — с нажимом уточнил Войткевич. — Значит, нашли мы другой выход, бросай свой пост с чистой совестью, как будто тебя сам Гитлер сменил, и вали к нам. Главное — не засни тут… — напомнил он. — Чтобы гляделки были завсегда расплющены.
— Вылезут, как у рака, — недовольно пообещал старший сержант. — Заснёшь тут…
— Вот и ладушки! — заключил Войткевич и только теперь, будто вспомнив, «кто в доме хозяин», сделал приглашающий жест. — Так что командуйте, товарищ старший лейтенант…
Новик иронически хмыкнул:
— А я уж хотел тебе и флаг в руки выдать… Сработать надо тихо и почти на виду, есть добровольцы? — обвёл он взглядом группу.
— Эх, жаль, «херувима» нашего нема, справный Лёшка был душегуб, Царство ему Небесное… — пожалел боцман, на секунду выглянув из-за осыпи, и продолжил с неспешной обстоятельностью авторитетного рассказчика (если бы не шёпот, то и не подумаешь, что в десятке шагов от немецкого поста): — Бывало, немец за кашей к кухне выстроится. Лёшка с хвоста прилепится — и ну всю очередь резать, одного за другим, одного за другим… только спрашивает, кто крайний? Кашу получит и уйдёт, так никто и не хватится… — невозмутимо закончил боцман.
— Чего врёшь-то? — искренне удивился Колька Царь.
— Вру… — легко согласился боцман.
— Не врёт, — хмыкнул Новик, — а составляет героический эпос.
— О! — одобрил пояснение Ортугай. — Бо Лёшка — герой був.
С этим спорить никто не стал, и, видимо, подытоживая свою байку, боцман вынул из-за голенища сапога унаследованный по старшинству «херувимов» тесак.
Через неполную минуту насупив на нос глубокую немецкую каску, Антон Каверзев встал во весь рост и оглянулся через плечо.
В сотне-другой шагов по размытому склону извилистая козья тропа упиралась в точно такое же, сложенное из обломков дикого камня, «гнездо», над которым маячила серая фигурка с маузером за спиной.
Антон демонстративно поддёрнул мешковатые трофейные штаны, вместе с каской только что выброшенные из разорённого пулемётного гнезда. Мало ли что, смотрит — не смотрит соседский фриц, непонятно… А если и смотрит, так что теперь?
— И присесть нельзя по нужде? — риторически спросил далёкого немца старший сержант и, переступив через бруствер, вступил в «гнездо».
Там уже хозяйничал боцман — перекладывал в свой «сидор» содержимое немецкого ранца: замасленную солидолом банку тушёнки, бумажный пакет сухого пайка, маникюрный набор…
— А шо? — буркнул он в висячие усы, перехватив иронический взгляд Каверзева. — За усами уход…
— Да на здоровье! Только это? Может, их по склону спустить? — кивнул Антон на бывших хозяев «гнезда».
Один лихорадочно вцепился побелевшими пальцами в булыжный бруствер… можно подумать, не хотел со штанами расставаться.
Другой, уже тоже без мундира, скорчился на дне «гнезда».
Под обоими густели багровые лужи, собирая обязательный мушиный рой.
— А что они тебе? — хмыкнул Ортугай. — С расспросами приставать не будут, а в карауле трепло — это самая большая неприятность.
— Завоняются…
— Не нюхай.
— Мы быстро, Антон Александрович… — выглянула снаружи бруствера бородатая физиономия Войткевича. Яков Осипович щурился на солнце, будто только с пляжного шезлонга привстал, а не на животе приполз. — Не завоняются…
— Лишь бы самим не завоняться… — под нос себе буркнул старший сержант, вслух напутствовав: — Гот мит унс.
— И тебе не хворать… — Войткевича исчез за каменной насыпью, но тотчас же снова вынырнул. — А знаешь, как по-немецки «На вверенном посту всё спокойно, нарушений и замечаний нет»?… — вдогонку спросил он. — Вдруг соседи спросят, как дела?
— И как? — недоверчиво покосился на него из-под обреза каски Антон.
— Ich hore nicht…
— Что-то больно коротко, переведи…
— Ничего не слышу.
— Тьфу на тебя! — улыбнулся Каверзев.
Тревожно поглядывая в сторону немцев — не слишком ли бросаются в глаза рыжие дымки, облачка и струйки пыли, закурившиеся среди валунов — Антон украдкой перекрестил цепочку согнутых спин в гимнастёрках, бушлатах, немецких мундирах, с муравьиной поспешностью петляющую вниз по склону горы.
И повторил свое шутливое напутствие по-русски, и уже без тени улыбки:
— Спаси и сохрани…
Вскоре разведчики, видные только ему, исчезли…
Глава 2. В гости к Медведю
— Кто у нас там, в распоряжении Новика? — спросил Тихомирова полковник, усаживаясь за своим столом. — Кроме наших, конечно… — уточнил он в ответ на немой вопрос Якова Михайловича.
— А… — отодвинул и себе стул майор. — Партизаны. Бывшие бойцы особой разведроты 7-й бригады морской пехоты. Командир — лейтенант Войткевич. — припомнил он. — Бравые ребята…
— Чего же они, такие бравые, из разведки не вернулись… — хмуро заметил Гурджава.
— Так фронт катился, собаки облаять не поспевали, — со сдержанным, но ревнивым возмущением пожал плечами Яков Михайлович. — И он же, лейтенант этот, в 42-м, когда Манштейн обошёл наших на
