терзал злополучный синдром похмелья. Писатель порозовел лицом и помолодел этак лет на двадцать. Теперь он мог позволить себе даже безобидные шутки:
— Ну, Саурбек! Тебя посылать только за смертью!
— Зачем нам смерть? Мы будем веселиться! — бригадир оскалил в улыбке белозубый рот.
И до сих пор неизвестно, что же все-таки произошло с похмельем. Вероятны две версии недостойного поведения Саурбека. Первая, что он был перехвачен Лидией Борисовной, которая посоветовала ему не спешить с угощением Юрия Павловича. Вторая, что у степняков-казахов не существует скоропалительного обряда опохмелки, а всё делается основательно — гость есть гость. Имеют право на жизнь и другие версии, но что случилось, то случилось.
От обеда Казаков не отказался, а рюмку выплеснул через плечо:
— Завязал!
С легкой руки дремучих русских алкашей это словцо стало интернациональным. Одни радуются ему, а другие, услышав его, плачут. Однозначно, радовались Саурбек и Либединская. А я воспринял его с мудрым равнодушием. Сколько раз я слышал это горькое слово от моих друзей в обременительных писательских поездках по стране, а трезвенников среди них что-то не вижу.
Запил и Казаков, когда мы вернулись в Алма-Ату и он встретился с Юрием Домбровским. И пили они еще не меньше недели.
Курганы
И опять я со своими дружками Соколовым и Ушаковым, двумя Владимирами, пребывал на Божьем озере. До чего же хорошо здесь в самом начале лета! Природа проснулась от зимней спячки, всё цвело и благоухало. Даже заборы в селе Парная пахли, как лучшие духи и одеколоны самой Франции! Что уж говорить об отцветающей жимолости в огородах: она так и просилась на конкурс буйного многоцветья. Хоть это и подтаежная местность, а июнь брал своё. С каменистых холмов спускались в долину волны прогретого воздуха. И ты невольно подставлял им лицо и грудь. И тебе уже было никуда не деться от пронзительного ощущения радости жизни.
Мы опять появились в местах, тысячу раз посещенных Господом Богом. Березы и лиственницы, рябины и осины — всё на этой земле издавна окурено дымом кочевых костров и заколдовано шаманами кызыльского племени, ребятами хитрыми, увертливыми, ведущими свой род от прославленного на весь мир повелителя Сибири Кучума. Кочевников веками тянуло сюда, в Минусинскую котловину, к этому чуду природы — Божьему озеру. О нем в воинственных улусах издавна слагались легенды, ему молились, как матери всех озер. Тигир — коль дарило людям мир и благополучие. При виде его отважные всадники на всем скаку осаждали горячих коней и звали в гости добрых и злых духов. Не жадничали: такой красоты хватало на всех.
Шаманы били в громкоголосые бубны, им кого бы ни пугать, лишь бы пугать. А мы, цивилизованные люди XXI века, вели себя несколько иначе. Больше помалкивали, чтобы не вспугнуть очарование приозерных мест. И то и дело нажимали на газ автомобиля, надеясь успеть к самому судьбоносному и неповторимому зрелищу, когда в священной воде Тигир — коля купается перед сном уставшее за день солнце.
Мы не забыли здесь ничего. Не потеряли и не искали теперь чего-то. Мы явились сюда по зову собственного сердца, позвавшего нас в предгорья Кузнецкого Алатау к холмистым полям и лесам, подступающим к Божьему озеру. Мы снова попали в плен к заповедному горному кольцу, которое не разомкнуть никому и никогда.
Разумеется, каждый, кто побывал здесь до нас, оставил свой след на острых выступах скал и извилистых горных тропинках. А как же иначе? Пусть это только рисунок твоих подошв, пусть это окурок, брошенный тобою. Но и такие приметы значат многое.
Всё это осталось от тебя, даже твой выдох, растворивший иней на колючих кустах малины. Даже твой мимолетный взгляд на курганы вокруг Божьего озера. Если и не в реальности, то хотя бы в памяти твоей увиденное будет жить вечно.
Разве не так знаком тебе свободный росчерк моторной лодки по прозрачной воде Божьего озера? Он вызвал не только волнение воды, но и волны твоей памяти. Ты вспомнил заодно и каменистые берега озера, и те же курганы с рыжими стелами, осевшими от времени.
Мне приятно и немного грустно от сознания, что они стерегут историческую неповторимость наших замечательных уголков Сибири. Эти горы и погребальные насыпи значат для истории не меньше, чем египетские пирамиды и загадочные сооружения племени инков. Я склоняю голову перед ними!
Над просторами Божьеозерного края парят не одни орлы, но и души людей, когда-то живших здесь. И не важно, чьи это захоронения. Могилы похожи одна на другую и на сотни, а то и тысячи других. И может быть, только одному Богу ведомо подлинное течение жизни и смерти прошлых племен и народов.
На Божьем озере мы, обычные путешественники — ротозеи, искали свой след. Нам хотелось снова и снова пройти по дорогам и тропинкам, о которых часто вспоминали вдалеке отсюда. А если повезет, то встретим кого-то из знакомых людей. Интересно же услышать от них о чем-то новом и вспоминать о старом. Таков уж человек, он всегда сжигаем испепеляющей жаждой познания. И стоило нам подъехать к гостинице, как на пороге её появилась уже известная нам Мила, молодая, красивая женщина в строгом голубом костюме с черными блестками на груди и повязанной галстуком косынке. Она обрадовалась нам, приветственно захлопала в ладоши.
Мила жила здесь не первый год. А до того работала в отделе культуры Шарыповской администрации. Казалось бы, всё в её жизни сложилось нормально, но Милу вдруг потянуло на природу. Захотелось чистого воздуха и раздолья. Вот и прикатила сюда и нисколько не жалела об этом.
Хоть мы и были знакомы с ней, но не знали каких-то подробностей её биографии. Где её родина? Где семья? Что увлекало её, кроме художественной самодеятельности? Очевидно, натура все-таки творческая, если Милу устраивала здесь скромная должность служащей гостиницы. Пусть не так уж высока зарплата, зато, посмотрите, какая вокруг завораживающая душу природа! Только спустишься с крыльца и сразу попадаешь в бесподобный мир сказок Андерсена и братьев Гримм.
Строительство приюта для туристов еще не закончено. Вокруг кирпичи навалом да свежие щепки. И нет здесь пока что никаких цивилизованных развлечений. Разве что можно экспромтом устроить прогулку по озеру. Вот и лодка к нашим услугам. Ей не терпелось уйти от причала, но в плавание мы отправимся завтра утром. А теперь нужно отдохнуть от утомительной дороги.
Володя Соколов сразу же завалился в постель. Он вел машину и, разумеется, устал больше, чем мы. А наша троица — Мила, Ушаков и я — устроилась у некрашеного, грубой поделки стола. Хозяйка накрыла его желтой от времени газетой. Из свертка вывалились продукты: хлеб, банка рыбных консервов, кусок сала и большой пучок зеленого лука. Обед будет отменный, если учесть, что к нему прилагалась бутылка коньяка.
Говорили обо всем, что придет в голову. Об установившейся теплой погоде, о рыбалке, о районных новостях. Мила в курсе всех шарыповских событий. А нам интересно послушать, как и чем живет эта глубинка в предгорьях Кузнецкого Алатау. Лишь изредка мы прерывали Милин рассказ короткими замечаниями.
Нам некуда было спешить. Мы уже у цели. Говори сколько хочешь на радость себе и людям. Вот и воспользовались этой возможностью и нам всем стало удивительно хорошо. Володя Соколов и тот нет — нет да и отзовется неопределенным словцом из своей приятной полудремы.
— Поверите, мне здесь не скучно. И не потому, что всё время в работе, а потому, что не могу нарадоваться изначальной красоте земли. Мне постоянно кажется, что это для меня одной поют птицы и стелются над озером алые зори, да и всё прочее. Отсюда я говорю с Богом, — сказала Мила и, как бы стесняясь высокопарности своей речи, добавила упавшим голосом: — Разве не так?
— Так, всё так, — тут же бойко подтвердил Ушаков.
— От общения с природой человек становится чище. С него слетает вся показная шелуха. Природе можно сказать то, чего ты не скажешь никому, — продолжала выговариваться Мила.
