Журнал «День и Ночь» №3 2009 г.

Надя Делаланд Между створками книги

Этот свист и щелчки, эта дрожь и шипенье, двоясь,
обрастая высокими тонами в деке, — стихают,
замолкают стихи и, молчащие в столбик, стоят,
затаив до читающего речевое дыханье.
Мир распахнут и ждёт; на страницах его, что в кино,
шевелящиеся муравьи переносят значенья,
опускается ночь, наши тени уходят стеной,
растянувшись улыбчиво и неестественно через.
Но оно продолжается, шоу твоё (покажи),
даже если здесь вымерли зрители, и тараканы
из голов их ушли и продолжили личную жизнь
за границею жизни земной, приземлённой (покажешь?)
Этот свист и щелчки, это дрожь и шипенье, и спесь
пережившего опыт кромешного света и выси —
это там не берут, это нужно, наверное, здесь,
между створками книги, хранящей осенние листья.

цицерон цезарь гораций катулл вергилий
золотая латынь просыпающаяся светом
сквозь прорехи времени сказанные другими
в нестерпимой яви доступной одной лишь смерти
от паденья римской империи до паденья
с высоты олимпийских круч — на лопатки в скудный
огород петрушки где я озираюсь где я
забывая тем самым уже навсегда откуда
но кольнёт знакомо номер четыре семь шесть
в лобовом стекле автобуса как в музее
крутанётся улица и остановит сердце
а глаза людей окажутся колизеем

Господствует сентябрь. На головах
златятся кроны трепетно и влажно,
министр дворник с древностью бумажной
в совке идёт, и стелется трава…
(Вчерась он был дровами на траве,
отсюда уст переворотный смайлик
и тремор длани. Общая помятость
передаёт торжественный привет
морщинистой сиюсекундной луже).
А это я из дому выхожу,
иду, иду, нет, всё-таки брожу
по кружеву (а, между тем, снаружи
всем кажется, что я иду себе
на службу, может, просто раньше вышла…),
а на ковре печальным счастьем вышит
прошедших дней остановимый бег.

Облик осени сквозит в ветках неба
и в рогатом настороженном монстре,
про который, говоря, что — троллейбус,
понимают, что живой (одна морда
чего стоит…). На дорогах разбросан
хаотически хронический шелест,
осень шепчется, шуршится белёсо,
озирается, свернув себе шею.
Осень, что это? Очнись, полюбуйся:
у акации рожок пахнет сладко,
он раздавлен пешеходом обутым,
он оставлен миром в мокром осадке,
неразборчиво помешан с листвою,
и удар его пронзительно точен.
Так охотятся на смерть из двустволки,
обрывают речь серебряной точкой.

Господи, отведи — беду,
стрелу. Стрелочку — переведи,
чтобы секунды, сбившись на миг один,
снова построились в череду,
мяту, ромашку, липу, душистый хмель
в чайнике маленьком, вечером, перед — сном…
Господи, воля Твоя… только — будь со мной,
не оставляй меня, как наступит — смерть.

в это пламя сквозящее мимо пространств
заплывает зрачок и не видит другое
голос хора церковного жаром костра
опаляет всё нёбо сведённое горло