в душе.
Посланник не торопился. Он почти прилёг на палочку, было удивительно, как это возможно.
— Может, я что забыл здесь, может, чего не понял?
— Ничего здесь нет, — вдруг заволновался посланник. — Прямо-таки ничего! — голос его стал хриплым. — Здесь — пустыня! Всё вокруг — одно и то же, все — одинаковы, одни и те же! Как ты этого не понимаешь? — Посланник сначала посерел, но лицо его оставалось красивым, потом он прямо-таки почернел, стал чёрен, как негр, но прекраснейший негр. — Ты ж это знаешь! — Он посмотрел в глаза смертному, глаза в глаза, и за этот взгляд можно было отдать не только жизнь, шарканье стоптанными сапогами по асфальту и грунтовке, но всё, всё, на что способен, и на что не способен, все помыслы, дыхание, порывы и стук сердца. — Если б ты не понимал этого, я бы не явился! — Лицо говорившего снова стало светлеть, какое-то время оно оставалось возбуждённым, но не красноватым, а сероватым, а потом опять побелело. — Так летим?
— Конечно!
— Другое дело, — твёрдо молвил и посланник. — Делать здесь, разумеется, нечего.
— Прямо сейчас?
— Как хочешь. Можно и сейчас. Но лучше — ночью. Когда никто не видит, и главное чтоб люди, люди чтоб… — перешёл он на шёпот.
— А как будем взлетать?
— А вот так!
Собеседник посмотрел вокруг, даже как бы осмотрелся, и дунул, почему-то носом. Девочки, которые всё ещё были здесь, как-то дико оглянулись, потому что на них пахнуло ветром, закрутило и завертело, подняло и их лёгенькие пальтишки, и платьица под пальтишками. Показались детские ножки в тёплых колготочках. Малюток, а именно такими они и казались, оторвало от земли, они пищали и цеплялись руками за воздух, ни спасительной скамейки, ни ветки дерева не оказалось рядом, подняло над землёй — вихрь был послушным, как будто сотворённым знатоком — покрутило, повертело, и снова опустило на землю. Теперь они нищали уже от радости. Восхищение они выражали всё теми же словами.
— Вот так и полетим, — повторил собеседник.
— С земли? — спросил человек.
— Как хочешь. Но лучше с крыши высокого здания. Оттуда — легче.
— Меньше притяжение?
— Да, по лорду Ньютону.
«Верить иль не верить?» — подумал приглашённый.
— Верить иль не верить, — добродушно передразнил его посланник. — Веришь же.
Посланник сидел рядом, говорил с ним, и у него было лицо, как у человека, и голос как голос, но запомнить это лицо никак не удавалось. Ни голос не задерживался в памяти, ни интонации, такие разные, ни тембр.
— Так летим? — спросил ликующе.
— С радостью!
Сначала появились сумерки. Но они кончились враз. Темнота сгущалась. Наступила ночь. На четырнадцатый этаж поднялись легко и быстро. Как на второй. Посланник был вынослив, как марафонец, часть этой выносливости перешла и к человеку. Это — несомненно. На крышу взлетели быстро.
— Упал он, что ли?
— Нет, прыгнул. Посмотри, как расправлены руки.
В вышине летали души. То были птицы, и, может, кто-то ещё. В Старом Пруду в это время было утро.
Марина Чешева
В ангельском рюкзаке
