Здесь в картонных ящиках обнаружились целые горы виниловых пластинок. Некоторые из них хорошо сохранившиеся и даже запечатанные в полиэтиленовую плёнку. Джаз, соул, очень много сборников к Рождеству. Вон натужно улыбается Донни Осмонд, выглянул из-под другого конверта немаленький носик Барбары Стрейзанд, этих я не знаю, этого тоже, Тина Тёрнер, опять Рождество, немножко древнего, забытого рока… А вот-вот… хитро ухмыльнулся старый знакомец — бородатый мужичок с тёмной заплатой на грязных штанах, согнувшийся под вязанкой хвороста на обложке четвёртого альбома Led Zeppelin. И обложка, и диск — как новенькие… чудеса! Это ведь 1971.
— Фу, не трогай, бог знает, кто этого касался! Объявление рядом сообщило, что все диски — по 50 центов. Боже мой, в одной далёкой стране семидесятых годов такой диск стоил моей месячной зарплаты молодого инженера! У меня давно уже нет проигрывателя… здесь у меня никогда не было проигрывателя, только — плейер. Какой блаженный будет внимать сейчас этому шипящему волшебству прошлого века?.
— А кошки — ничего… и пейзажик мы можем подарить твоей маме.
Я бережно взял конверт и двинулся дальше.
Почти у самой кассы была составлена горка из небольших одинаковых голубоватых коробок. Что-то уценённое, нераспроданное в прошлый, а может, и в позапрошлый год в других, дорогих магазинах, торгующих новыми товарами. Сверху на коробках — картонка с крупной надписью фломастером:
Открыв одну из коробок, я достал милашку-ангелочка, сделанного из приятной на ощупь, шершавой, чем-то похожей на резину керамики, раскрашенной в лёгкие пастельные тона. Он был немного меньше моей ладони, в курточке, штанах и кепке — этакий Гаврош с крыльями. «Сделано в Китае», — утверждала гордая крупная золотистая наклейка у него на заду, под крыльями. что ж, действительно, сделано в Поднебесной.
— Я хочу таких… штук пять, — изрекла за моей спиной всё та же светлая шуба, — поторгуйся с ними! Пригодится на подарки.
Я неожиданно решил не отдавать этого, попавшего мне в руки и, признаться, совершенно ненужного мне глупенького ангелочка. Я продолжал внимательно изучать его, пока они отбирали других, торговались, платили за покупки, и повернулся к кассе только по сигналу колокольчика.
И она покупает лестницу в небо.[10]
Я вышел на холодный воздух — теперь у меня есть ангел за пять долларов и лестница в небо за 50 центов. Неплохо для начала. Или, вернее, для конца.
Наталья Гарбер
Улыбка в наследство
Решение со смекалкой
— Борис Михалыч, у меня есть для Вас задачка!
— Посмотрим, посмотрим. Мммм, да, интересно.
Борис Михайлович, знаменитый физик, профессор одного из лучших вузов страны, летом с семьёй отдыхал в Эстонии. Деревенька стояла на территории Лаахемасского природного заповедника, лицом к Балтийскому морю. Черника, грибы, косули и зайцы водились в её округе в немеренных количествах. Моя мама вывозила меня туда ежегодно лет с семи, так что к восьмому классу я отлично знала профессора.
За годы, что мы там отдыхали, в деревеньке сформировалась более-менее постоянное общество из московской и питерской интеллигенции. Место было красивое и чистое, эстонцы — в меру холодные и все на велосипедах, а жильё хорошее и приемлемое по цене. В магазине всегда были вкусные прибалтийские молочные продукты, дивный хлеб под удивительным названием «Сепик», овощи и прочая полезная еда. На велосипеде можно было доехать куда угодно, кроме погранзаставы — там стояли российские войска и раз в год сменялся начальник, потому что ежегодно по какому-то волшебному стечению обстоятельств именно в этом месте кто-то смекалистый уплывал в Финляндию контрабандой.
Профессор никуда плыть не собирался, он учил всех желающих играть в бадминтон и решать задачки по физике и математике. Если он видел достойную задачку, то отдавался ей целиком. То есть с момента встречи он думал о ней постоянно, днём и ночью, пока она не решалась. За время работы в вузе он решил столько задачек, что стал соавтором одного из самых известных вступительных решебников и настоящим Щелкунчиком своего дела.
И вот по окончании восьмого класса математической школы мой учитель математики дал классу на лето десяток задач, каждая из которых тянула на маленькую диссертацию. И отправил отдыхать. Я нашла по разным книжкам какие-то ходы ко всем заданиям, кроме одного и именно этот орешек повезла Борису Михайловичу в подарок. И вот теперь его жена Эмма с безнадёжным выражением на хорошеньком лице смотрит, как Борюша читает текст, который лишит её вменяемого мужа на неопределённое время. Профессор будет приносить из магазина кефир вместо сыра, а с рынка — картошку вместо яблок, он станет надевать разноцветные носки, терять кошельки и на простой вопрос вроде «как вам сегодня на пляже?» отвечать выдержками из физических формул. Он будет решать задачку — и это неизбежно.
Эммочка покорилась судьбе. Её первый муж был богемным сыном известного писателя и отличался большими странностями, так что она ушла от него к профессору, уже имея за спиной большую школу жизни. К чудачествам ей не привыкать. Сама она была довольно хорошим переводчиком, знакомым с творческими подъёмами и вдохновением. Но всё-таки не до такой степени, чтобы перепутать баню с туалетом и приехать на пляж без полотенца и купальных трусов. А профессор мог. С момента, как ему попадалась достойная задачка, он мог и не такое.
Борис Михайлович не ходил с блокнотом и ручкой, он всё держал в голове. Он был ходячий компьютер. Процессор профессора был загружен в диапазоне от десяти до девяноста процентов — в зависимости от интенсивности творческого горения. Варка идей была непредсказуема как любой творческий процесс, поэтому могло случиться, что вот только что Борис Михайлович совершенно вменяемо шёл в кафе обедать — и вдруг переставал слышать собеседника, отвечал о чём-то своём, съедал салат соседа и выходил, оставив кошелёк на столе. В общем, обычно он всюду гулял с Эммочкой и она отвечала за
