Приходилось к имени фамилию пристёгивать. Иначе в этих Ирах запросто можно было запутаться. Малышей звали Минька и Ванька. Ох и чумазые! Решили в следующий раз их обязательно выкупать. А пока сложили стопками тряпьё, разбросанное где попало, чисто-начисто вымели пол и перемыли завалы посуды. Жаль, что Ирочка Лубан маме проболталась. Тимур остался без команды. И без сладкого.
Нельзя часто открывать холодильник. Во-первых, из него идёт холод. Можно простудиться. Во- вторых, он может сломаться. Ему вредно быть открытым. А он-то новый!
Нельзя есть сразу из холодильника. Ничего! Даже творог или сметану. Надо поставить на стол и ждать, когда согреется.
Нельзя без взрослых ходить на пляж. Всё равно ничего не выйдет: на пешеходном мосту через Днепр стоит милиционер и смотрит. Если дети идут одни — не пустит. Пробовали уже. Нарочно забегали впереди Оли — вдруг получится? Не получилось. Вот и приходится ждать полвоскресенья, пока Оля соберётся. Дзюбик хвастался, как он пристроился к чужой тётеньке и вместе с ней прошёл.
Нельзя дружить с Ромкой! Он стрельнул из лука отравленной стрелой! Отравил в помойном ведре. Не думайте, не понарошку! Прямо макал туда. А потом как будто стрелял в кота. Ага, в кота! Как же! Стрела как воткнулась прямо в руку! Хорошо, что бабушка Лиза — фельдшер. Вытащила и зелёнкой намазала. Сильно щипало. Ну, этот Ромка получит!
Нельзя лазить на шелковицу в соседнем дворе. Хотя очень легко: встать на сучок, потом в дупло, подтянуться повыше — туда, где висят чёрные пупырчатые ягоды. Они красят руки и рот в несмываемый синий цвет, и бесполезно оправдываться, что это Ромка угощал, — всё равно влетит.
Нельзя драться с Валериком, хотя очень сильно хочется. Нормальные люди не дерутся с младшим братом. И его всё-таки немножко жалко. Когда его на улице хотел утащить незнакомый страшный дядька, Нина так вцепилась, что ехала на сандалиях. Аж застёжка оторвалась. Дядька испугался и Валерика отпустил. Мама потом не поверила, что Нина брата спасла. Засмеялась и сказала: «Кому он нужен?»
Нельзя слушать разговоры взрослых, касаться спинки стула, читать с фонариком под одеялом, пришивать пуговицу на себе, есть мороженое большими кусками, «ктотамкать», когда за дверью никого нет, выносить мусор после заката, брать без спроса печенье в буфете, купаться в Днепре на полный желудок, играть с фарфоровой куклой, сидящей на шкафу для красоты, гулять под дождём, стоять на сквозняке, играть на сырой земле, сидеть на солнце.
А всё остальное — можно!
Два новых пальто
Осенью купили пальто Валерику. Красивое, драповое, в рубчик. Немножко тяжёлое, зато тёплое. На ватине потому что. Для этого второклашки чересчур шикарное: и пуговицы в два ряда, и карманы, и даже хлястик на спине. А воротник! Чудо что за воротник: цигейковый, полированный, коричневый. Аж глаза слепило от такого великолепия! Пришлось ещё шапку такую же покупать. Не ушанку, конечно. Молодой ещё. Оля нашла в «Детском мире» шлемоподобную малышовую шапку и уговорила Валерика, что это будёновка. После того как дядя Миша прицепил солдатскую кокарду, Валерик был полностью удовлетворён и даже счастлив. От счастья утратил бдительность и не заметил, что бабушка Лиза вероломно пришила к ушкам резинку. Она припечатывалась щелчком на макушке. Как у дошколёнка.
Получился Валерик в обновках красавчик. Хоть на выставку. Главное — сразу видно: мужчина. Раньше-то его за девочку принимали. Как встанет незнакомая толстая тётка посреди улицы да как начнёт причитать: «Он, бач, яки гарни очi! Яка гарна дiвчинка!» Валерик злился, смотрел исподлобья. Зато теперь его никто с девчонкой не спутает. Несмотря на то, что огромные карие глазищи с длиннющими ресницами никуда не делись. И кажутся в новой шапке ещё больше. Будто совёнок проснулся и любопытно смотрит: что новенького?
Но мысли про совёнка посещали окружающих. Себе Валерик в зеркале казался мужественным и суровым. Он надевал пальто и шапку, хмурил брови, выпячивал подбородок и слегка прищуривал глаза. Пытался дотянуть до образа пограничника Карацупы. Не мог дождаться первого снега, чтобы уже показаться народу в героическом виде.
Как назло, мокрая хлюпающая осень тянулась бесконечно. Каждое утро Валерик бросался к окну, но лес на горке виновато разводил голыми ветвями. Приходилось напяливать опостылевшее осеннее пальтецо идиотского кирпичного цвета, синюю вязаную шапку с помпоном и идти выслушивать оскорбления про гарну дiвчину.
Неудовлетворённость породила стремление к действиям. К каким-нибудь уже мужским поступкам, чёрт возьми (каррамба, доннер-веттер, сто тысяч чертей)! Валерик совершил побег. Пошёл как будто в школу, унизительно держась за Нинкину руку. А потом сбежал. Дождался, когда Нинка со своими дылдами- одноклассницами трещать начнёт, и улизнул. В другую сторону. Собственно, другая сторона давно манила и звала. Туда указывал рукой фанерный Ленин. Во избежание недоразумений он стоял на гигантских буквах:
И пошёл. И пропал. Появился к вечеру, когда уже все с ног сбились. И честно рассказал, что ходил искать коммунизм.
— Нашёл? — в один голос спросили три бабушки, тётя, дядя и Нина.
— Не-а. Там уже маленькие домики начались — и никакого коммунизма.
Что было дальше — понятно. Ругали, кричали, обещали наказать. Но как наказывать — неизвестно. В угол не поставишь. Всё занято. В большой комнате в одном углу буфет, в другом — бабушки Лизы тахта, в третьем — бабушки Веки кровать, в четвёртом — печка. В проходной тёмной комнате ещё хуже. В одном углу — книжный шкаф, в другом — сундук, в третьем — Нинкино раскладное кресло, в четвёртом — снова та же печка, но с другой стороны. А в кухне только Валерки не хватало! Тут и раковина с водопроводным краном, и газовая плита с кипяточными опасными кастрюлями, и вешалка с одеждой, и холодильник «Саратов», и окно-фонарь к Лене и Алику.
— Может, его в фонарь сунуть? — задумалась Нина. Но её идея даже не рассматривалась. Вот и получилось, что Валерку опять не наказали.
На следующий день выпал долгожданный снег. Ура! Причём ура дважды! Потому что совпали снег и воскресенье. Нина и Валерка стали собираться в кино. На утренний сеанс. Вчерашние попытки наказания уже забылись. Ведь снег же!
Сначала нарядили Валерку и выпустили во двор. Бабушки любовались им в окно. Он стоял. Гордый. Независимый. Мужественный.
Вышла Ирочка Лубан и остолбенела от такой красоты.
Вышел Славик и удивился.
Вышла тётя Голда и умилилась.
Вышла тётя Фира и восхитилась.
— Ой… — расстроилась Нина.
Бабушки оторвались от сказочной картины за окном и повернулись к Нине.
— Да. — расстроились бабушки.
И было отчего расстраиваться. Прошлогоднее зимнее пальто подскочило. Подпрыгнуло. А руки и ноги остались снаружи.
— Когда ж ты успела так вырасти? — удивилась бабушка Лиза.
— Придётся занимать деньги у Лены. Или у Фиры. Или у Оли, — решила бабушка Века. И заставила надеть две кофты. Чтобы не замёрзнуть до завтра. А завтра надо купить новое пальто. Если удастся занять денег.
До кинотеатра так и не дошли. Валерик решил, что раз уж он такой взрослый мужчина, незачем держаться за руку старшей сестры. Он шёл, сунув руки в карманы, независимой походкой. Гордился, расправив плечи и высоко подняв голову. Гордился, пока шли по двору. Гордился, пока спускались по Игоревской. И даже немного успел погордиться на Жданова. А потом гордиться перестал. Глупо гордиться, когда ты по уши в цементе. И с тебя течёт серая жижа. И прохожие с опаской обходят стороной. Эх!
