которая длилась часа полтора и маршрут которой включал посещение часовни на Караульной горе, железнодорожного вокзала (на него детям разрешили поглядеть только из окна автобуса), площади перед Театром оперы и балета, памятника Чехову и фонтанов возле набережной, памятника Астафьеву возле КИЦа. Естественно, что этот достаточно длинный маршрут за полтора часа одолеть было сложно, и детей, если и выпускали из автобуса посмотреть на вышеназванные достопримечательности, то не более чем на пять минут, а бывало и того меньше — гораздо больше времени ушло на то, чтобы высадить их из автобуса, построить и снова посадить.
В аэропорт провожать наших китайских друзей поехали мы все. В автобусе на пути в аэропорт вместо царившего всегда веселья и оживления стояла напряжённая тишина — все поникли, не только петь, веселиться, но и разговаривать не могли. Тоскливо было видеть их всех печальными и понимать, что весёлыми и озорными — такими, какими я привыкла их видеть, я их уже никогда не увижу. Прощание с китайской делегацией, как и их встречу, сделали торжественным — и снова это торжество проходило перед терминалом аэропорта, хотя теперь вид дверей терминала, вызывавший во мне тогда приятное волнение, теперь приводил в отчаяние. Снова приехал какой-то ансамбль с танцами — на этот раз уровнем гораздо ниже, чем «Орлёнок». Но, думаю, мало кто с интересом наблюдал за танцевальным номером — все были слишком погружены в свою печаль. Я, конечно, ожидала, что будут слёзы — дети есть дети. Но я и предположить не могла, что в глубокое отчаяние впадут все — за очень редкими исключениями: и дети, и переводчики, и организаторы, и даже китайские руководители — они, так желавшие уберечь детей от горечи расставания, даже сами не смогли уберечься. Все были объяты общим горем, чувствуя, что очень яркий, тёплый, светлый период жизни уходит безвозвратно. Конечно, и двухнедельное общение, и последовавшее за ним расставание не были бы столь эмоциональными, если бы главными героями не оказались дети. Хотя и среди них оказались сильные духом. Уже упомянутый мной тибетец Нола Джаси с самого утра ходил подавленный, а к приезду в аэропорт совсем скис. Было заметно, как он страдает и изо всех сил борется со слезами, но воля взяла верх над сентиментальностью и он так и не заплакал. Но я видела, как крепко он сжимает руку своего рыдающего товарища, как бы говоря: «Крепись, парень!» Это, наверное, самое трогательное из всего, виденного мною в тот день. Я, как и другие переводчики и организаторы, в последний раз собрала своих Фениксов командой, в последний раз мы прокричали наш девиз, затем дети в последний раз спели нам «Катюшу». А потом, поскольку времени до посадки оставалось слишком много, наши организаторы стали настаивать, чтобы мы развлекали детей, заставляли их петь или танцевать. Дети, всё ещё заливаясь слезами, принялись через силу водить хоровод, и этот танец, имеющий целью развлекать, делал их мучения ещё более явными. Это была очень тягостная сцена. Но, в конце концов, мы все обнялись и долго просто стояли вместе, зная, что через несколько минут нас разлучат и мы, Фениксы, уже никогда не соберёмся все вместе; многие продолжали плакать. Вскоре всё завершилось: детей увели в терминал, построили в соответствии с их собственными порядковыми номерами, а не по командам. Мы находились с детьми в терминале до последнего. Когда детей всех до одного увели, мы попрощались с китайскими преподавателями, врачами, переводчиками и журналистами, с некоторыми из которых тоже успели подружиться. Когда и они скрылись из виду, нас посадили в автобус и увезли из аэропорта. Миссия была закончена
Уже через два дня после отъезда детей я получила письмо от четырнадцатилетней Гэ Синь-юй — это одна из моих любимиц, самая милая, женственная и чуткая девочка из нашего отряда. Вот что она пишет:
«Здравствуй, дорогая сестра Маша! Наша разлука продлилась лишь два коротких дня, но я уже скучаю по тебе: скучаю по жизни в России, скучаю по вечерам, которые мы проводили вместе, скучаю по всем тем, кто был с нами. Вчера вечером, расставаясь в ланчжоуском аэропорту, мы снова плакали: при мысли о том, что нам предстоит расстаться — возможно, расстаться навсегда — становилось страшно тяжело на душе. А как вы? Наверное, так же. Но у всего на свете есть своё начало и конец, главное — чтобы люди дорожили друг другом.
Не забудь прислать мне фотографии».
Я была очень тронута искренними и мудрыми словами девочки и невероятно рада тому, что письмо пришло так скоро: по детям я тогда страшно скучала. Я ответила ей на следующий день — это был день открытия Олимпиады в Пекине, и я писала Гэ Синь-юй о том, что великолепная церемония открытия — это настоящее чудо, сотворённое китайцами, что я восхищаюсь и горжусь её страной, которую считаю в какой- то степени и моей страной тоже. Мы разговорились: сначала — об Олимпиаде, потом — о русских и китайских традициях, о характерах и привычках, о её учёбе и моей учёбе, о планах на будущее. Переписка продолжалась год. Вот последнее письмо, полученное от Гэ Синь-юй:
«Здравствуй, дорогая сестра Маша! Я тоже очень по тебе скучаю. Ты всё это время была в Китае? Я несколько дней провела в летнем лагере, мы ездили в пять крупных городов, их ещё называют «пять городов Восточного Китая». Проверим-ка твою эрудицию — знаешь ли ты, о каких городах идёт речь? (я не сильна в географии, поэтому угадала всего три города, а затем справилась в Интернете: это Нанкин, Уси, Суч-жоу, Ханчжоу и Шанхай).
В некоторых из наших школ, так же, как и у вас, школьники учатся с первого класса до самого десятого. Но в той школе, где учусь я, переходя из младших классов в средние и из средних — в старшие, мы каждый раз переходим в новое учебное заведение. Поэтому мне придётся расстаться с моими школьными друзьями… Старшие классы — это действительно самое несладкое время для китайских школьников. В течение этих трёх лет нам каждый день приходится выполнять огромное количество домашнего задания, для нас постоянно устраивают различные тесты, спать мы ложимся часов в 11–12 вечера, а в 5–6 утра уже приходится вставать — ритм жизни ужасно напряжённый. Но если я буду стараться изо всех сил, то смогу в конце концов поступить в хороший университет, и тогда уже можно будет расслабиться! Кстати, что ты изучала в университете в Харбине? Где ты собираешься работать после окончания университета? Ты могла бы работать в Китае, и, когда через три года я окончу школу и поступлю в хороший университет, мы могли бы встретиться снова!
В Китай уже пришла осень. С древних времён осень для китайских поэтов — символ печали, но почему-то у меня на душе только радость. А как относятся к осени русские?
Ну, вот и всё. Желаю, чтобы каждый день был для тебя счастливым».
ДиН публицистика
Павел Лопатин
Жизнь и дела кадета Лаппо
К концу XIX века Россия испытывала политическое пробуждение. В стране всё более нарастало критическое отношение к самодержавию как к власти, «созданной богом». Российское общество в судорогах и муках искало формулу правильного государственного устройства. Зарождались и развивались политические движения, по-разному видевшие ход исторических событий и будущее России.
Заявила о себе большевистская партия. Большевики ставили своей целью разрушение существовавшего строя и ликвидацию частной собственности не только в России, но и во всём мире. В своём стремлении ликвидировать частную собственность большевики опирались на теорию Маркса, который утверждал, что предприниматель не принимает участия в создании продукции и, таким образом, не имеет права ни на какую долю в прибыли. По словам Маркса, сам институт частной собственности порождает эксплуатацию человека человеком — «паразиты-капиталисты», захватывая огромную часть прибыли, сами не производя ничего, тем самым эксплуатируют своих работников.
