обдувавший спину.
Услыхав приближение Масгроува, который на четвереньках обошел мельницу кругом, он вскочил на ноги, чтобы успеть противостоять нападению.
Но тот только тряхнул головой, поднялся на ноги и стал смахивать пыль с одежды. Он подходил к Уэнтику с широкой ухмылкой на лице.
– Неплохое начало, не так ли? – сказал он.
Уэнтик, отступая, чтобы не дать ему сократить расстояние между ними, спросил:
– Что все это значит?
Масгроув улыбнулся в ответ.
– Просто игра. Не тревожьтесь.
Он поднял флягу и долго пил из нее. Затем, плеснув водой себе в лицо и на руку, завинтил крышку и швырнул флягу Уэнтику. Тот набросил ее ремень себе на плечо.
Масгроув покосился на солнце и подхватил вещевой мешок с одеялами.
– Пойдемте искать Эстаурда, – сказал он. – Он уже должен быть в тюрьме.
Вытащив из кармана компас, еще раз взглянул на солнце и пошел прочь от мельницы. Уэнтик последовал за ним, отпустив метров на двадцать вперед; он всю дорогу выдерживал этот интервал.
Глава пятая
Свет упал на веки и Уэнтик открыл глаза. Он мгновенно зажмурился снова, но было слишком поздно.
В камере была кромешная тьма. Но над металлической дверью находилось устройство, которое стоило Уэнтику долгих часов раздумий над механизмом его действия и назначением.
Само действие оказалось достаточно простым. Устройство служило мощным источником света, который испускался внутрь камеры узким лучом. Луч направлялся охранниками из коридора в глаз заключенного и после этого он сам следовал за глазом автоматически, как бы Уэнтик ни перемещался. В крохотном пространстве камеры двинуться было особенно и некуда.
Единственный способ – отвернуться от луча лицом к дальней стенке. Но если он отворачивался, из мощного динамика, установленного высоко на одной из боковых стен, начинала звучать музыка. Она была быстрой, громкой и диссонирующей, словно проигрывались одновременно два резко звучавших произведения в совершенно разных ключах.
Поворот лица к свету не останавливал музыку, пока луч снова не оказывался направленным в какой- нибудь глаз.
Уэнтик переходил от одного неудобства к другому, иногда с радостью подвергая себя истязанию музыкой, лишь бы дать отдых глазам, но потом начинал ловить глазом луч света, чтобы избавиться от музыки.
Опускание век не выключало луч, но давало облегчение. После долгого экспериментирования он обнаружил, что если сесть на жесткую койку лицом к противоположной стене так, чтобы луч падал на переносицу, лишь вскользь попадая в правый глаз, достигался предельно возможный компромисс. Неприятное действие на глаз в такой позе было минимальным, но музыка еще не включалась.
Он находился в камере примерно по двадцать часов в сутки и половину этого времени луч оставался включенным. От случая к случаю охранники включали механизм во время его сна (как нынче утром) и тогда приходилось просыпаться либо от настойчивого бурения глаза лучом, либо от грохота музыки, если он отворачивался от света.
Подчиняясь рефлексу, который срабатывал теперь почти автоматически, Уэнтик спустил ноги на пол, сел на край койки и повернул голову вбок. Охранники, очевидно разобравшись в этих маневрах, зафиксировали луч на его левом глазе.
Раз! Он повернул голову, отводя глаза от света и поморщился от грохота музыки, ворвавшейся в крохотную камеру с металлическими стенами. Снова повернувшись к свету, он позволил лучу упасть на правый глаз. Затем стал очень осторожно отворачиваться к стене. Музыка смолкла.
Он пошарил рукой под койкой, вытащил из-под нее металлический горшок и помочился, не меняя позы. В этой камере уже завелся неприятный запах. Вскоре ему придется сменить ее. Может быть сегодня.
Из-за двери донеслись низкие басовитые звуки: голоса охранников, которые простояли возле его камеры всю ночь. Уэнтик прислушался. Люди говорили секунд пятнадцать, затем послышались их удалявшиеся по коридору шаги. Он свободен еще на один день.
Его затрясло. Отчасти от холода, но частично и от перспективы еще один день бесцельно бродить по коридорам тюрьмы. Во время этих блужданий с медленно ворочавшимися в голове мыслями он впадал в летаргию. Смертельно однообразный образ жизни в этой тюрьме как-то быстро установился сам собой, но его отказ от старых норм поведения происходил еще быстрее. Единственное разнообразие вносили беседы с Эстаурдом, но теперь и они стали превращаться в нечто рутинное.
Тюрьма дезориентировала его с самого начала.
Когда они с Масгроувом прибыли, его поразили невыразительность архитектуры и цвет этого здания; громадный черный с серым куб, одиноко брошенный в открытой всем ветрам долине. Перед зданием стоял армейский вертолет темно-зеленого цвета с красно-белым крестом на носу.
– Идите вокруг, – сказал Масгроув, а сам бросился прочь и исчез внутри здания.
Уэнтик, не выпуская из рук полупустую флягу и сгорая от любопытства, стал огибать этот странный куб.
С задней стороны тюрьмы он вышел на крохотный луг, окруженный деревьями, где и нашел Эстаурда. Тот стоял на каком-то ящике, занимаясь строевой подготовкой личного состава. Словно армия из какой-то комической оперы, они маршировали ужасно недисциплинированно. Натыкаясь друг на друга, теряя шаг, невпопад размахивая руками, эти люди были смешны. Эстаурд кричал им что-то невразумительное, с бранью подавал и тут же отменял приказы, беленясь от того, что не может заставить их двигаться хотя бы немного слаженнее. С серьезными минами на лицах люди шагали то в одном, то в другом направлении добрых полчаса; Уэнтик наблюдал за происходившим, не переставая удивляться.
Затем, потеряв интерес, они все разом оставили это занятие. Один из них предложил всем сигареты и они пошли прочь от Эстаурда в направлении тюремного блока.
Уэнтик медленно пошел через луг к ящику, на котором одиноко стоял Эстаурд.
Он понял, что Уэнтик оказался свидетелем его неудачи и смотрел на приближавшегося ученого, не скрывая раздражения.
– Недисциплинированная толпа, – пробормотал он. – Раз вы уже здесь, вам придется самому подобрать себе камеру. Они все не слишком удобны.
Он спрыгнул с ящика и пошел прочь, оставив Уэнтика одного со сложенным одеялом под мышкой и флягой в другой руке.
С этого момента условия существования Уэнтика резко ухудшились.
События развивались сравнительно медленно. Он выбрал себе камеру с выходом в коридор первого этажа. Хотя окон не было ни в одной камере, из этого коридора он мог видеть долину в том направлении, откуда пришел в тюрьму. Прямо за окном находился вертолет, а на горизонте можно было разглядеть темный силуэт ветряной мельницы, которая из-за большого расстояния казалась крошечной. Иногда горизонт скрывала знойная дымка, а когда на долину обрушивался дождь, видимость уменьшалась до нескольких метров.
Он не видел Эстаурда несколько дней, часами бродя по тюрьме в светлое время суток, он вскоре стал хорошо в ней ориентироваться. Насколько можно было судить, она почти совершенно пустая. Шагая по коридорам, он находил запертыми совсем немного дверей; некоторые были на замке постоянно, остальные оказывались то открытыми, то закрытыми совершенно произвольно. Вскоре ему стало ясно, что какую-то небольшую часть тюрьмы ему так и не удалось осмотреть и что именно в этой части предположительно квартировались Эстаурд, Масгроув и остальные люди.
