сторону. Он крепкого телосложения, коренастый, смахивает на бандита, но не так чтобы очень.
— Огоньку не найдется? — спрашивает он.
Я протягиваю ему зажигалку и вспоминаю, что это классический прием гангстеров перед тем, как сотворить какую-нибудь гадость. Мне становится смешно. Я смеюсь.
— Спасибо, — благодарит незнакомец.
Он тоже начинает смеяться и закуривает свою сигарету. Жаль. Это вовсе не гангстер. Я принюхиваюсь к дыму. Странный запах. Заметив мое любопытство, он протягивает портсигар.
— Вас угостить?
Воняет почти так же, как от сигары Дугласа, но на улице это не столь заметно. Я закуриваю и говорю «спасибо» — все-таки тоже в школе не лаптем щи хлебал.
У сигареты едва ли менее противный вкус, чем у сигары Дугласа, но я даже не успеваю толком это осознать, потому что падаю в полном отрубе, как если бы хватанул залпом четвертную дозу коктейля «Зомби». А мужик, оказывается, просто прелесть, ибо в последний момент я чувствую, как он поддерживает мою голову, чтоб я ею не ударился об асфальт, и тут же уношусь в страну летучих вшей.
2
Немного занимательной физики
Я просыпаюсь в самой обычной комнате. По всей видимости, еще ночь, так как шторы на окнах задернуты и горит электрический свет. Смотрю на часы. Прошло, наверное, часа полтора с тех пор, как я затянулся той сигареткой… Я все прекрасно помню, за исключением того, что произошло между сигаретой и этой кроватью, на которой я сейчас лежу… совершенно голый.
Я озираюсь по сторонам в поисках одежды, простыни, ну хоть чего-нибудь. Не думайте, что очень приятно очутиться нагишом в незнакомой комнате. А комната ничего, симпатичная: оранжево-бежевые стены, ненавязчивое освещение. Но странно, никакой мебели. Только эта низкая и очень мягкая кровать. И больше ничего. Лишь дверь вон там, в стене.
Я встаю, подхожу к окну. Раздвигаю шторы. Однако с ними та же история, что и с моей одеждой. Это лишь оптический обман, а на самом деле передо мной крепкая глухая стена.
Дверь. Пробовать — так все подряд. Но если и дверь окажется липой, то непонятно, как же я вообще сюда попал.
Дверь не открывается. Все довольно прочно. Но хоть она явно настоящая.
Ладно, чего волноваться-то? Я бросаюсь на кровать и пытаюсь пораскинуть мозгами. Однако ненадолго… из-за этих мыслей начинает трещать голова. Мне все еще неловко от того, что я раздет, но, во-первых, я ничего не могу поделать, а во-вторых, к этому, наверное, можно привыкнуть — говорят, некоторые чудаки ходят так всю жизнь. По-моему, где-то в Африке или в Австралии. Ну, это их дело. Мне лично трудно представить себя танцующим самбу с Сандэй Лав в таком наряде.
Да-а. Только если я решил, что меня оставят в покое, так это фигушки. Дверь открывается, потом снова закрывается, а в промежутке между этими двумя операциями мое состояние духа претерпевает легкое изменение.
Дело в том, что теперь в комнате — женщина, причем в таком же, как и я, виде.
Боже мой, ребята, какой же это лакомый кусочек! Я быстренько возношу молитву Всевышнему, потому как если я произвожу на нее то же впечатление, что и она на меня, то о благих намерениях должно забыть.
Незнакомка очень красива, но такая красота кажется даже неестественной. Слишком идеальна, если вы понимаете, что я имею в виду. Можно подумать, ее сделали на заказ, взяв для этого грудь Джейн Рассел, ноги Бетти Грейбл, глаза Бакалл и так далее. Девушка смотрит на меня, я — на нее, и, по-моему, мы краснеем одновременно. Она придвигается поближе. Я снова мысленно молюсь, хотя, черт возьми, на меня это вовсе не похоже. Быть может, она просто хочет со мной поговорить. Я делаю усилие, чтобы оставаться в рамках приличий, и мне это удается, но, Господи, какой же ценой! Я думаю об отце и его очках в золотой оправе, о матери в сиреневом платье, о сестричке, которая у меня могла бы быть, о бейсболе и о чудном холодном душе… Но вот девушка присаживается на кровать, смотрит мне прямо в лицо и слегка прищуривает глаза. У нее ресницы в полметра длиной и такая гладкая кожа…
Ну чего вы от меня хотите? Вот я лежу, совершенно голый, рядом с девятнадцатилетней, Божьей милостью, красоткой, одетой не более моего, да еще посреди комнаты, где, кроме кровати, ничего нет. Таких задач мы в университете не проходили. Я вообще-то предпочитал уроки французского… а у этих лягушатников столько неправильных глаголов…
Наконец эти неправильные глаголы возвращают мне равновесие. Я чувствую себя более уверенно. Черт побери, если я решил оставаться умницей до двадцати лет, то вовсе не для того, чтобы напрочь забыть о своих благих намерениях при виде первой женщины, вошедшей ко мне в комнату. А это моя комната, так как я очутился здесь раньше. И дело тут не в количестве одежды. Я ей сейчас докажу, что и без штанов можно сохранять достоинство.
Я встаю с кровати и скрещиваю руки на груди:
— Чего вы хотите?
— Вас, — следует незамедлительный ответ.
У меня перехватывает дыхание, и я захожусь кашлем, как старый дымоход.
— Нет, не согласен, — говорю я. — Для меня главное — спорт, а он требует абсолютного целомудрия.
Девушка изумленно вскидывает брови, улыбается и встает. Потом делает шаг ко мне и пытается обнять за шею. Я перехватываю ее запястья и стараюсь сохранить дистанцию… Перед глазами встает Сандэй Лав. На танцплощадке все-таки легче, да еще в вечернем костюме.
Я просто не знаю, что делать… красотка сильна, как лошадь… и от нее тоже очень вкусно пахнет. Нет, это просто сумасшедший дом… я хочу одного — понять, в чем дело.
— Кто меня сюда притащил? — спрашиваю я. — Где мы находимся? И вообще, что это за дела, что все это значит? Нет, что бы вы сказали, если бы вас усыпили, привезли в незнакомую комнату, раздели, а потом впустили мужчину с вполне очевидными намерениями?
— Я бы ничего не сказала, — отвечает она и перестает вырываться. — По-моему, при столь странных обстоятельствах слова теряют всякий смысл… Вы не согласны?
Девушка улыбается. Ну просто ни одного изъяна! Даже зубы — хоть перстни из них делай.
— Вам легко рассуждать, вы знаете, что к чему, а я — совсем другое дело.
Я смутно осознаю, насколько глупым может показаться этот разговор, тем более что мы в таком наряде. Девушка, очевидно, тоже оценила комизм ситуации: она смеется и снова льнет ко мне, причем сейчас она уже почти у цели, потому что, черт возьми, хоть я и отбиваюсь изо всех сил, ее грудь уже касается моей, и я слабею… слабею… она, похоже, считает меня полным идиотом, меня, человека, у которого есть принципы. Я выхожу из себя. Вот именно, у меня есть принципы, и я ими не поступлюсь! Тут я начинаю вопить, как будто с меня живьем сдирают кожу…
— Отпустите меня! Вампир! Оставьте меня в покое!.. Не хочу!.. Чего вы пристали… Мама!..
На этот раз она окончательно сбита с толку. Девушка опускает руки, отстраняется, потом прислоняется спиной к стене и устремляет на меня взгляд. Да, ребята, если вам приходилось читать по глазам, то можете сразу сказать, что я самый законченный кретин, какого когда-либо носила земля. Я так орал, что у меня заболело горло и вообще появилось желание провалиться сквозь землю.
Тут дверь снова открывается, и в комнату входят двое, на вид крайне неприятные типы. Оба, как санитары, одеты в белые халаты, а телосложением напоминают сан-францисский мост. Мне плевать, но я все же протестую:
— Уберите отсюда эту ненормальную и верните мне одежду. И не рассчитывайте, что я вам, козлам вонючим, устрою тут спектакль.
— В чем дело? — спрашивает тот, что вошел первым.
Он толстый и глупый на вид. На лице— небольшие усы.
