знала, куда идет. Так, один за другим, они вышли на Бродвик–стрит, и там девушка вошла в дом, на котором висела табличка, извещавшая, что здесь живет доктор Хиллари Эдэмфис. Инспектор вошел следом, также позвонил в дверь и, оказавшись в зале ожидания, с облегчением обнаружил там ту, за которой следил. Когда подошла очередь девушки, она вскочила, едва доктор открыл дверь в кабинет, и, входя, почти оттолкнула его. Врач, казалось, несколько удивился, но он, очевидно, привык к странностям больных и не выказал ни малейшего неудовольствия. Эта сценка позволила Полларду получше рассмотреть врача. Красивый мужчина лет шестидесяти, с приятным серьезным лицом — явно из тех, кому, не колеблясь, поверяют все свои трудности, даже если признание стоит некоторого труда.
Когда врач вернулся в зал ожидания, инспектор откликнулся на приглашение войти, считая, что наверняка больше узнает о молодой наркоманке от обследовавшего ее врача, чем если просто отправится следом за ней. К тому же, раз девушка так упорно возвращается в «Нью Фэшэнэбл», значит, не знает, где еще можно добыть наркотики.
Врач усадил инспектора в кресло напротив себя.
— Вы пришли ко мне впервые, не так ли? — спросил он.
— Да, я здесь в первый раз, доктор.
— Назовите, пожалуйста, ваше имя.
Вместо ответа инспектор показал удостоверение Ярда. Эдэмфис долго рассматривал его, прежде чем задать следующий вопрос.
— Ваш визит вызван профессиональным интересом или?..
— Профессиональным.
— А–а–а…
— Я бы хотел, чтобы вы все рассказали мне о девушке, которая только что от вас ушла.
— Мисс Банхилл?
— Я не знаю ее имени. Спасибо, что вы мне его назвали. Не могли бы вы также дать мне ее адрес?
— Сент–Аннс–роуд, сто двадцать четыре.
— Это в Ноттинг–Хилле?
— Да, именно там. А могу я, в свою очередь?..
— На что она жаловалась?
— Вы должны понять, инспектор, что врачебная тайна…
— Какие могут быть врачебные тайны, когда речь идет о наркоманке, доктор?
— А, так вам это известно?..
Полицейский, не таясь, рассказал доктору Эдэмфису, как и где он встретил мисс Банхилл.
— Видимо, она не может достать наркотики. Что она вам сказала?
— Правду. Но это не такой уж тяжелый случай. Мисс Банхилл еще не успела как следует втянуться, и, думаю, если она доверится мне, я смогу вытащить ее из этого ада. Пока я дал ей успокоительное. Девушка должна снова прийти сюда завтра. Но придет ли? Если вы знаете наркоманов, инспектор, то вам не надо объяснять, как резко у них меняется настрой. Достаточно какой–нибудь подружке бесплатно предложить дозу — и все благие намерения пойдут прахом. Тут уж ни вы, ни я ничего не сможем поделать.
— Она не сказала, кто снабжал ее наркотиками?
— Нет, да я и не спрашивал, чтобы не спугнуть.
— Доктор, почему она пришла к вам?
— Не понимаю.
— Почему она выбрала именно вас? Или это случайность?
— В Сохо многие знают, что я все время борюсь с наркоманией. Наверное, ей об этом рассказали.
— И давно вы уделяете особое внимание наркоманам, доктор?
— С тех пор, как умерла моя дочь…
— Прошу прощения, но…
Доктор Эдэмфис сурово взглянул на инспектора.
— Руфь стала для меня всем, после того как я потерял ее мать. Как все отцы на свете, я считал ее лучшей из всех. Она училась в университете, и я гордился ее успехами, ее внешностью, ее знаниями. Но у меня почти не было времени наблюдать за ней, направлять, давать какие–то советы. Руфь мало бывала вне дома… Она собиралась преподавать восточные языки и очень много занималась. Как я гордился своей маленькой Руфью! А потом однажды заметил, что она худеет, а в глазах появился лихорадочный блеск. Я спросил, в чем дело, и впервые столкнулся с необычной сдержанностью, почти враждебностью… Я не стал настаивать, ограничился наблюдениями и тогда обнаружил, что она почти перестала есть. Я было рассердился, но натолкнулся на непроницаемую стену. Понимаете, инспектор, моя маленькая девочка ощетинилась против меня, как враг! Я был так поражен, так сбит с толку, что, помнится, в тот вечер просто встал из–за стола и ушел в свой кабинет, ожидая, что Руфь прибежит просить прощения. Но она не пришла.
У врача вырвался вздох, похожий на глухое рыдание, а полицейский в смущении не осмеливался вставить ни слова.
— Простите, но для меня эта драма все еще свежа, все еще причиняет боль… Вы догадываетесь, о чем я подумал в первую очередь, опять–таки как все отцы. Я попробовал вызвать Руфь на доверительный разговор, уговаривал, что она может все мне рассказать и, что бы она ни сделала, всегда найдет во мне друга… и что я меньше всего хочу, чтобы она отправилась за помощью к какому–нибудь шарлатану. Она изумленно посмотрела на меня, а потом воскликнула: «Уж не воображаешь ли ты, что я жду ребенка?» Руфь рассмеялась каким–то странным, истерическим смехом и, не сказав больше ни слова, вышла. Я не понял, в чем дело, инспектор, и, однако, мне показалось, что такой смех я уже явно когда–то слышал. Но где и когда? Только через два дня, разбирая старые бумаги, касавшиеся моей первой практики в больнице, я донял — подобный смех я действительно слышал, так смеялась одна наркоманка. И тут уже в памяти всплыли все явные симптомы этой болезни. Моя дочь колется! Это было для меня страшным ударом… нечеловеческим!.. Когда я сказал ей, что знаю, в чем дело, дочь повела себя вызывающе, инспектор. Руфь уже не была моей маленькой девочкой… Та исчезла, и я даже не заметил, как… Я потерял дочь, не сразу осознав, что случилось. Можете вы представить себе весь ужас моего положения?
— Но как врач вы не могли бы?..
— Я испробовал все, инспектор: дезинтоксикацию, общее лечение, психоанализ, переезд в другую страну — ничто не помогало. Стоило ей выйти из больницы, и Руфь тут же принималась за свое. Я не давал ей денег, но она все–таки доставала наркотики — какими способами, я даже не осмеливаюсь вообразить… Время от времени, однако, она снова становилась моей прежней Руфью, умоляла спасти ее, мы плакали в объятиях друг друга, я снова начинал верить в возможность исцеления, но на следующий день все возвращалось на круги своя…
— И… она умерла?
— Да… ее нашли в комнате, за баром… Руфь отравилась. Может быть, в момент трезвости рассудка ей вдруг стало нестерпимо стыдно за то, чем она стала, и этот стыд оказался непреодолимым?..
Глядя на искаженное страданием лицо старого врача, инспектор испытывал бесконечную жалость.
— И с тех пор вы лечите наркоманов?
— Да… особенно девушек, молодых женщин, потому что в них я вижу Руфь… Пытаясь спасти эти человеческие обломки, я каждый раз надеюсь уберечь Руфь от ее чудовищного падения. Ну вот хотя бы эта крошка, которая только что была здесь… Мне казалось, это моя дочь пришла доверить мне свою муку… Так что вы можете рассчитывать, я сделаю все… возможное…
— Благодарю вас, доктор. Но если вы привязаны к жертвам, то мое дело — бороться с теми, кто ответствен за их страдания. Я обязан лишить этих мерзавцев возможности причинять вред.
— Это очень трудно.
— Ничего, мы привыкли к сложным задачам.
— Мужества вам, инспектор, и еще — большой удачи.
— Что касается мужества — то, что вы мне сейчас доверили, только прибавило мне его.
