Собачий жир
Зовут меня Воффер Бингс. Мои добропорядочные родители всегда вели скромный образ жизни: отец занимался производством собачьего жира, а у матери был небольшой закуток неподалеку от городской церкви, где она помогала женщинам избавляться от досадных результатов неосторожной любви. Задатки делового человека стали прорезаться у меня еще в детстве, и я не только оказывал практическое содействие отцу в поисках сырья для его москательного производства, но и неоднократно помогал матери уничтожать плоды ее нелегкого труда. Увлеченный этим занятием, я нередко был вынужден мобилизовывать весь свой заложенный щедрой природой интеллект, поскольку едва ли не все полицейские в округе довольно косо поглядывали на загадочный промысел моей матери. Отцовское занятие, сопряженное с получением собачьего жира, естественно, не вызывало столь явной негативной реакции со стороны окружающих, хотя владельцы время от времени исчезавших собак также относились к нему с известным подозрением и настороженностью, что подчас неизбежно распространялось и на меня.
Отец поддерживал неофициальные, но довольно тесные деловые связи едва ли не со всеми врачами нашего городка, а потому редко случалось такое, чтобы они, выписывая тому или иному пациенту рецепт, не включали в него специфическое снадобье, именовавшееся коротко и достаточно ясно: 'собач. жир'. Это и в самом деле был один из наиболее дорогих препаратов, когда-либо используемых в медицинских целях. И все же следовало признать, что люди, как правило, не отличаются повышенной готовностью собственноручно приносить в жертву своих любимцев, а потому большинству самых жирных псов нашего городка редко разрешали затевать со мной какие-либо игры. Данное обстоятельство, конечно же, ранило мою молодую и чувствительную душу, а однажды едва не толкнуло на откровенное правонарушение.
Оглядываясь сейчас на те далекие времена, я не могу избавиться от горького чувства сожаления по поводу того, что, косвенным образом подтолкнув своих любимых родителей к смерти, я стал как бы первым звеном в цепи тех несчастий, которые основательно подорвали также и мое собственное будущее.
Как-то вечером, проходя мимо миниатюрного предприятия отца и сжимая в руках полученный от матери сверток с плодом чьей-то пагубной страсти, я заметил одинокого полицейского, который, как мне показалось, внимательно следил за моим передвижением. Несмотря на свой юный возраст, я уже успел постичь ту нехитрую истину, что действия полицейского, какими бы невинными они на первый взгляд ни казались, обычно имеют под собой самые что ни на есть низменные мотивы, а потому решил не испытывать судьбу и уклониться от встречи с ним, для чего юркнул в боковую дверь отцовского москательного заведения, которая, по счастью, оказалась распахнутой настежь.
Отец к тому времени уже ушел домой. Единственным источником света в помещении была печь, пламя которой мерцало темно-багровыми всполохами под одним из чанов, отчего по стенам прыгали и скакали пляшущие красноватые блики. В котле продолжал медленно и как-то вяло булькать кипящий жир, из густой массы которого на поверхность то и дело всплывала какая-нибудь деталь собачьего тела. В ожидании того момента, когда полицейский наконец соизволит удалиться, я пристроился в уголке мрачноватого помещения, держа на коленях едва прикрытое голое тельце жертвы несчастной любви и нежно поглаживал его коротенькие шелковистые волосики. О, как прекрасны они были! Я с самого детства буквально боготворил младенцев и, глядя в тот момент на маленького неподвижного херувимчика, почти искренне желал, чтобы та небольшая красноватая ранка, которая виднелась на его груди, — результат ловкого удара моей бедной матери — на самом деле не была смертельной.
По устоявшейся привычке я выбрасывал младенцев в реку, которая по счастливой для меня прихоти природы протекала как раз неподалеку от нашего дома, однако в тот вечер я долго не мог решиться покинуть отцовское заведение — ясное дело, из опасения попасться в руки полицейского. В конце концов, сказал я себе, что изменится, если я опущу ребенка в чан? Кости его отец ни за что не отличит от костей крупного щенка, а несколько смертей, которые могут наступить в результате применения жителями городка нового сорта несравненного 'собач. жира', едва ли сильно повлияют на рост численности населения, которое и так увеличивалось со страшной силой. Одним словом, я сделал первый шаг по тропе преступления и с чувством невыразимой скорби швырнул младенца в чан.
К моему немалому удивлению, на следующий день отец, потирая от удовольствия руки, заявил нам с матерью, что ему удалось получить жир небывалого доселе отменно-высокого качества и что врачи, которым он показал его, были просто в восторге от нового продукта. При этом он добавил, что сам и понятия не имеет, как добился столь неожиданного результата: процедура обработки собачьих тел не претерпела никаких изменений, да и порода исходного сырьевого материала также осталась неизменной. Я посчитал своим долгом дать необходимые пояснения, но пусть навсегда отсохнет мой язык, если я мог тогда предвидеть возможные пагубные последствия своего необдуманного поступка.
Посокрушавшись некоторое время по поводу своей былой недальновидности, которая выражалась в том, что они раньше не догадались объединить оба промысла в единое целое, родители приняли самые неотложные меры по исправлению этой досадной оплошности. Мать достаточно оперативно перевела свой 'уголок' в подсобку отцовского заводика, в результате чего мое личное участие в семейном бизнесе стало постепенно сходить на нет. Теперь от меня у же не требовалась помощь при избавлении от умерщвленного приплода, равно как и отпала необходимость заманивать собак в роковую западню, ибо отец напрочь отказался от их использования, хотя и сохранил для рекламы звучное название своего снадобья. В подобной обстановке вполне можно было ожидать, что столь резко окунувшись в атмосферу бесконечной праздности и вынужденного безделья, я очень скоро превращусь в испорченного и беспутного молодого человека. Этого, к счастью, не случилось. Благотворное влияние матушки и на сей раз оградило меня от многочисленных соблазнов, на каждом шагу подстерегающих представителей подрастающего поколения. Кроме того, не следовало забывать, что мой отец продолжал являться помощником священника местной церкви. Увы, следует признать, что именно из-за моей оплошности столь почтенным людям пришлось встретить, к тому же неоправданно рано, свой поистине трагический конец!
Обнаружив в новом бизнесе источник получения дополнительной прибыли, мать с удвоенной энергией взялась за дело. Теперь она уже не ограничивалась телами лишь абортированных плодов порочной страсти, но значительно расширила круг своих поисков. Она выходила на асфальтированное шоссе и многочисленные проселочные дороги, держа в поле своего зрения не только детвору, но также подростков и даже тех отдельных представителей взрослого населения, которых ей удавалось заманить в москательное заведение супруга.
Отец также постоянно пребывал в состоянии неизбывного восторга по причине восхитительного качества маслянистого продукта и потому с неподдельным энтузиазмом и безудержным рвением отдавал всего себя производственному процессу. Короче говоря, переплавка соседей на собачий жир стала для них объектом всепоглощающей страсти, подлинным смыслом жизни, единственным светочем существования. Душами их завладела обжигающая, даже можно сказать, испепеляющая алчность, постепенно вытеснившая собой былые надежды со временем обрести достойное место в раю, что также являлось важным стимулом их бытия.
Следуя позывам пагубной страсти, они до такой степени развили свою бурную деятельность, что навлекли на себя гнев окружающих, которые в конце концов собрались на общий сход и вынесли моим родителям строгое порицание. Со стороны председательствующего даже раздавались намеки на то, что если подобные набеги на жителей городка будут продолжаться и впредь, то им будет оказан решительный и даже жесткий отпор.
Родители покидали место сборища с разбитым сердцем, жгучим отчаянием в груди и, как мне показалось, несколько даже подвинувшись рассудком. Как бы то ни было, в ту ночь я счел благоразумным не переступать порога их процветающего хозяйства и заночевать в конюшне.
Где-то вскоре после полуночи я проснулся от странного и одновременно недоброго предчувствия. Я встал со своей импровизированной постели и заглянул в оконце плавильного цеха, где, насколько мне было известно, теперь обычно спал отец. Пламя в печи пылало очень ярко, можно сказать, даже яростно, из чего можно было предположить, что на следующий день родители намеревались снять со своего специфического поля особенно обильный урожай. Один из чанов урчал и загадочно побулькивал, словно выжидая того момента, когда можно будет выплеснуть наружу всю накопившуюся в нем колоссальную энергию.
Отец, к моему удивлению, не спал. Он стоял в длинной ночной рубашке и ловкими движениями завязывал узел на прочной веревке, делая из нее петлю. По тем взглядам, которые он время от времени
