Дибук с Мазлтов-IV

отвечает дочка, приступает к действиям и выходит замуж за ходячее растение.

И так — невозможно подумать — проходит месяц за месяцем. Я теряю двадцать фунтов, душевное спокойствие, три зуба, чувствую, что вот-вот потеряю Сэди, когда однажды — динь-динь — звонят в дверь, и мне вручают письмо от моей дочери. Я беру конверт за уголок двумя пальцами и несу на кухню жене, которая готовит соус, зная, что я все равно к нему сегодня не прикоснусь.

— Письмо от одной из твоих родственниц.

— Ох-ох-ох. — Жена хватает его, продолжая взбивать сливочно-томатно-мясной экстракт. Откуда тут взяться аппетиту?

— Вручаю тебе это письмо при одном только условии, — проговорил я, прежде чем отдать конверт в ее дрожащие руки. — Ты унесешь эту бумажку в спальню и прочтешь там, не открывая рта. Я ничего не хочу знать. Если, не дай Бог, она умерла, пошлю открытку с соболезнованиями.

У Сэди очень выразительное лицо, только у всех ее мин есть одна общая черта: они желают мне несчастий и в настоящем, и в будущем.

Но когда она отправляется читать письмо, я вдруг обнаруживаю, что мне нечем заняться. Журналы я уже просмотрел. Завтрак склевал (как птичка). Одет и могу выйти из дома, но снаружи нет ничего заслуживающего внимания. Словом, мне не по себе… Я нервничаю, понимая, что наговорил много лишнего, и, возможно, письмо принесло мне весть о том, что пора платить за собственную болтливость. Быть может, она заболела там. И вообще, Бог знает, что они там едят, какую воду пьют и с кем имеют дело. Не желая более думать об этом, я возвращаюсь в кресло и переключаю его на массаж… Проходит совсем немного времени, и я погружаюсь в тревожный сон.

Вокруг меня песок, я сижу у младенческой колыбели и качаю на колене кенгуру в пеленках. Он пускает пузыри, зовет меня «деда»… и я не знаю, как поступить. Не хочется обижать дитя, но всяким кенгуру я не дедушка и не желаю иметь с ними ничего общего. Я просто хочу домой, в кресло. Я вынимаю монетку из кармана и опускаю в кошелек. В кошельке полно крошечных мошек, жалящих мои пальцы. Просыпаюсь я в холодном поту.

— Сэди! Ты еще читаешь или уже переставляешь предложения? Принеси письмо сюда, чтобы я мог увидеть, что ей нужно. Если развод, я знаю подходящего адвоката.

Сэди является в комнату походкой «ну что я тебе говорила», выдает мне короткий мокрый поцелуйчик в щеку, — так сказать золотую звезду за то, что вел себя как настоящий менч[15], — и я начинаю читать письмо громко и монотонно, всем видом показывая, что все это мне безразлично.

Дорогой папочка, прости, что не написала тебе раньше. Наверное, потому, что хотела, чтобы ты успел сперва остыть. (Неблагодарная! Сколько же можно остывать?) Я знаю, что тебе не было бы весело на нашей свадьбе, но мы с Мором надеялись, что ты пришлешь нам письмо, дашь знать, что с тобой все в порядке и, несмотря ни на что, ты по-прежнему любишь меня.

И тут я затылком ощущаю горячий вздох, за которым следует короткое, но душераздирающее рыдание.

— Сэди, слезь с моей головы, предупреждаю тебя…

Взгляд ее перепрыгивает над моим плечом от листка бумаги к моему лицу, потом опять к письму и так далее.

— Все в порядке, — утихомиривает она меня. — Я уже все прочла. И теперь твоя очередь узнать, насколько ты бестолковый папаша.

А потом она возвращается в спальню, постаравшись осторожненько так прикрыть за собой дверь, словно она у нас обита белым бархатом.

Убедившись в том, что она ушла, я сажусь на нелепый топчан, который жена моя называет тахтой, и нажимаю расположенную на рукоятке кнопку, где написано: «Полуклассика от Фельдмана до Фримла». Из динамика, откуда-то у меня из-под мышки, начинает выползать музыка. Правый давно уже умер, а длинный и узкий, расположенный в основании, пришлось отключить еще несколько лет назад из-за пса, так до сих пор и не научившегося сдерживать свои чувства при звуках «Песни пустыни» [16].

На сей раз мне везет: включается отрывок из Фельдмана. Успокоенный музыкой, я продолжаю читать.

Впрочем, папа, могу переходить прямо к делу, потому что, насколько мне известно, ты до сих пор такой сердитый, что порвал мое письмо, даже не читая его. У меня и Мора будет ребенок. Пожалуйста, прошу тебя, не бросай это письмо прямо в утилизатор. Дитя появится на свет в июле, поэтому у вас есть больше трех месяцев на путешествие сюда. У нас очаровательный дом, есть и комната для гостей, в которой вы можете оставаться столько, сколько потребуется.

Здесь мне приходится остановиться, чтобы задать пару вопросов, поскольку дочь моя никогда не была сильна в логике, я же в этом преуспел.

Во-первых, будь она сейчас здесь, перед моими глазами, я бы спросил ее, как надо понимать слова: у меня и Мора будет ребенок? У кого именно? У нее? У него? Или у обоих сразу? Во-вторых, как понимать употребленное в среднем роде слово «дитя»? Как проявление неграмотности или сомнения? И насколько очаровательной может быть гостевая комната, если воздух в нее закачивается насосами, над головой нет неба, а под ногами травы — просто потому, что ее там нет вообще, а все-лишь имитация или замена на что-то похожее?

Но, не обращая внимания на все это, я продолжаю читать.

Кстати, папа, должна объяснить тебе кое-что, чего ты, наверное, не понимаешь. Мор, известно тебе это или нет, такой же человек, как ты или я, у него есть все важное с человеческой точки зрения, и — откровенно говоря — куда более умный.

Я опускаю письмо, чтобы из утробы моей вылетели все забравшиеся туда мурашки, прежде чем переходить к ее выражениям любви, лучшим пожеланиям, поцелуям и надеждам на скорую встречу. Лоринда!

Не знаю, как ей удается такое, но в ту же самую секунду, когда я заканчиваю читать, бурно дыша, Сэди вылетает из спальни.

— Ну, начинать мне паковать вещи сейчас или начинать мне паковать вещи немедленно? И когда я начну паковать вещи, паковать только мои вещи или твои тоже?

— Никогда! Я лучше умру тремя тысячами смертей, каждый раз со все более худшим диагнозом.

Просто стыд, что такая компания, как «Межпланетный перелет», не способна предоставить тебе удобного места — при том, как они обдирают своих пассажиров. И вообще, не спрашивайте меня, как я попал на этот рейс. Спросите жену, говорить — по ее части. Во-первых, они позволяют взять с собой лишь три фунта багажа, чего едва хватает на сменную одежду, а у нас с собой были прихвачены кое-какие подарки. Мы намеревались провести у дочери лишь несколько дней, и Сэди успела сдать дом на все время нашего отсутствия — но это была ее идея, а не моя.

Предполагалось, что дорога в оба конца займет больше месяца. Вот почему Сэди решила, что непрактично приезжать на один лишь уик-энд и отправляться потом восвояси.

Но теперь мы находились в пути, и я решил, что вправе расслабиться. Закрыв глаза, я попытался представить себе нашу первую встречу.

«Привет», — скажу я зятю и протяну ему правую руку жестом дружбы и доверия. А потом полезу в карман и подарю ему бусы.

Но, даже находясь перед моим мысленным взором, он смотрит на меня пустыми глазами, а две розовые антенны раскачиваются под ветром, словно вывешенные на просушку подштанники земляного